— Куда тебе жениться! — рассмеялся Кузин. — Ты же школьник!
— Был школьник, буду офицером, — парировал Синицын.
Петр не понимал:
— Почему, чтобы жениться, надо училище кончить?
— А потому, — отвечал Синицын, — что она только за офицера пойдет. Так и сказала.
— И четыре года ждать будет? — с сомнением спросил Кузин.
— Будет.
— Ну что ж, значит, повезло тебе, — с непонятной для его приятелей грустью заметил Петр.
— Приедет сюда, — объяснил Синицын, — она радистка, поступит куда-нибудь. Радистки где не нужны? Может, в училище, теперь девчонок тоже в армию берут, если сами, конечно, хотят. Так и будем жить. А кончу училище, вместе поедем.
— Правильно, — заметил Кузин, — я-то пока обзаводиться семьей не собираюсь. Нет, ты не спорь! Пойми — испытатель же в любую минуту погибнуть может. На одолженную жизнь живет. Чего мне вдов и сирот плодить…
— Это ты загнул, — сказал Петр, — с такими мыслями ты лучше кладбищенским сторожем работай. «Вдов, сирот…» Испытатель должен жить и парашюты испытывать. Конечно, профессия опасная, но я многих знаю. У отца бывают, и уж сколько лет работают.
— У отца? — насторожился Кузин. — А он что, конструктор у тебя?
Петр уже сам досадовал, что проговорился. Ему стоило немалых усилий перевести разговор на другую тему.
Первой сдавали письменную по математике. Перед экзаменом все так тщательно причесывались, гладили брюки, начищали ботинки, словно от этого зависела скорость решения алгебраических уравнений.
Роту построили, и она торжественно промаршировала в аудиторию.
Петр написал на листке свой номер. Заложил уши кулаками и стал думать. Он думал долго, задачи — их было четыре — оказались не из легких, но когда, сдав листок, он вышел за дверь, то испытал чувство удовлетворения — он был уверен, что все решил правильно.
За дверью толпился народ. Эти будущие офицеры, которые, не моргнув глазом, вступили бы в схватку с любым врагом, да и теперь не раз прыгавшие с парашютом или иначе испытавшие свою храбрость, сейчас, бледные от волнения, хриплыми голосами спрашивали друг у друга ответы, с ужасом вспоминали какие-то упущения, которые, возможно, и не допустили.
Петр, Синицын и Кузин приткнулись у подоконника и, шипя друг на друга, объясняли свои методы решения экзаменационных задач.
— Вот, — настаивал Кузин, — так! И не спорь, только так!
— Эх, — Синицын смотрел на него с жалостью, — а второе уравнение, значит, для тебя не существует, оно так, пшик, мираж?
— А как же? А… — растерянно вопрошал Кузин.
— «А», «а»! — передразнивал Синицын. — Да ты смотри, смотри сюда, шляпа!..
В коридоре стоял сплошной взволнованный гул.
Судьба многих была решена на следующее утро.
Бледных, волнующихся, с немым вопросом в глазах, их выстроили после завтрака, и командир роты ровным, тихим голосом, хорошо слышным в напряженной тишине, начал:
— К дальнейшим экзаменам допускаются успешно выполнившие письменную работу по математике. Товарищи… — И он зачитал список. — Остальным получить документы!
Еще некоторое время стояла тишина. Потом взорвалась радостными возгласами, смехом, криками. Радовались выдержавшие экзамен. Остальные, понуро опустив голову, отправлялись забирать свои бумаги.
Среди них оказался и Кузин.
Петр и Синицын утешали его, приводили обычные в таких случаях примеры, давали советы. Но кому они хоть когда-нибудь помогали?
Петр был по-настоящему огорчен. Уж он-то, переживший это, понимал, что испытывает сейчас Кузин.
— Ты подумай, — растерянно бормотал тот, — нет, ты подумай… А еще испытателем, ученым стать хотел. Допрыгался! — невесело пошутил он. — Оказывается, не прыгать, математику учить надо было. Нет, ты подумай…
— Вот то-то и оно, — резюмировал Синицын, когда вечером после ужина они остались с Петром вдвоем, — надо было кругом готовиться. Он только об этих испытаниях думал, о том, как доктором наук от парашютизма станет. Про математику элементарную и забыл. А куда без нее теперь в армии денешься…
— Да нет, — отмахивался Петр, — воевать-то все равно люди будут. Но знать эти люди должны столько, что прямо подумать страшно.
— Машины, машины, — убежденно кивал головой Синицын и, не замечая противоречия, вдруг добавил: — И спортсмены. Ты уж мне поверь. Ну откуда тебе знать? Ты ведь с армией не сталкивался, а у меня старший брат два года в десантных частях служил. Вот.
Но Петру не хотелось спорить, неудача Кузина его искренне огорчила.
На следующее утро все прошли медкомиссию.
Чайковского осматривали особенно долго, в его деле значилась причина прошлогоднего отчисления. Петр прошел комиссию, как он сам потом рассказывал отцу, на одном дыхании. Он сжал нервы в кулак, он настроил себя, он себя загипнотизировал. И добился того, что волнение прошло, что он спокойно входил в очередной кабинет, глубоко убежденный, что никаких придирок к его здоровью не будет.
Так оно и оказалось. Бесчисленные анализы, измерения, кардиограммы, просвечивания, выслушивания и выстукивания показали, что все в норме.
— Ну вот, — улыбнувшись, похлопал его по плечу прошлогодний врач, — я ж тебе предсказывал, Чайковский, что вернешься. Значит, вел себя молодцом, все указания соблюдал, все отрицательные эмоции исключил. Поздравляю, здоров, топай дальше.
Когда Петр вышел от врачей, он испытал такую радость, что готов был парить в небе без парашюта. И удивился, что никто из ребят, даже его друг Синицын, не удивляются, не восхищаются, не стремятся разделить с ним эту радость. Потом сообразил, что из-за медкомиссии никому просто в голову не приходит волноваться. Как это не пройти медкомиссию! Да вы что, ребята, шутите!
Ему вдруг страшно захотелось позвонить отцу, поделиться радостью. Потом сдержался — отец хоть и молчит, но наверняка следит за его продвижением на этой «специальной полосе препятствий», как абитуриенты окрестили экзамены.
Следующим «препятствием» была математика — устная.
После завтрака роту построили, привели в класс, который располагался рядом с экзаменационной аудиторией, и стали по четверкам вызывать. В связи с «убылью в живой силе», по выражению Синицына, они с Петром попали в третью четверку.
Открыв дверь, Петр четко промаршировал к столу, за которым сидели преподаватели, и доложил:
— Абитуриент Чайковский прибыл для сдачи вступительного экзамена по математике! — и протянул свой зачетный лист, в котором против математики письменной уже жирнела пятерка.
— Берите билет, абитуриент Чайковский, тринадцатый номер, — предложил сухой человек средних лет в очках, видимо главный, и нельзя было понять, звучит в его голосе строгость или скрытый юмор.
Но тут случилось нечто такое, что вызвало улыбку у всех присутствующих. Петр закрыл глаза, на мгновение задержал растопыренные пальцы над белым веером билетов и решительно схватил крайний.
— Билет номер тринадцать, — громко доложил он. И сам улыбнулся.
— Тринадцать в квадрате, — пошутил кто-то.
Петр отправился к одному из столиков и стал читать вопросы. Их было три. И, как порой бывает на экзамене, тревожное чувство — что за вопросы? знает ли ответ? — сменилось ощущением огромного облегчения, радости — он отлично знал все три ответа! Ура!
Он еще раз закрыл глаза, посидел так минуту, сосредоточиваясь, потом склонился над тетрадью.
— Абитуриент Чайковский к ответу готов! — Он потратил на подготовку лишь несколько минут.
В зачетном листе ниже первой появилась еще одна пятерка. Второе препятствие на этой десантно-экзаменационной полосе преодолено.
Пятерку получил и Виктор Синицын.
— Ну что, Чайковский, по-моему, хорошо дела идут, осталось два. Слушай, как сдадим последний, махнем в ресторанчик, а?
— Нет уж, — решительно заявил Петр, — напивайся сам!
— Почему «напивайся»? — удивился Синицын. — А что, просто нельзя посидеть, пива выпить или кофе?
— Это можно, — согласился Петр, ему стало неловко за излишнюю резкость.
Действительно, почему нельзя просто поужинать? Обжегся на молоке, вот и дует на воду.
— Значит, пойдем. А пока смотаюсь на почту телеграмму дам, — сообщил Синицын. После каждого экзамена он спешил сообщить невесте радостную новость.
Третий экзамен, устная физика, стал повторением второго. И зачетный лист Петра украсила еще одна пятерка.
Последним было сочинение. На него отводилось шесть часов. Давалось три темы. Петр выбрал вольную. Он долго сидел, подперев голову рукой, устремив взгляд куда-то далеко за стены этой комнаты. Потом стал быстро-быстро писать.
Тема была: «С чего начинается Родина». Некоторое время Петр рассеянно смотрел в окно. Потом перевел взгляд на лежавший перед ним чистый бумажный лист. Не спеша написал заглавие. Потом первую фразу. Он строчил все быстрее, отрешившись от всего, не обращая внимания на знаки препинания, времени впереди было много — он успеет переписать сочинение набело.
