глава VIII
В расположение первого батальона прибыл командующий армией генерал-лейтенант Игорь Владимирович Быков. После сытного обеда из «архиерейской» ухи и жареных судаков командующий поехал на маяк Железный и поднялся на верхнюю площадку, чтобы посмотреть на вражеский берег.
Все приехавшие с Игорем Владимировичем не могли разместиться на верхней площадке и в соответствии со своими званиями и должностями расположились на площадках вдоль лестницы и у основания маяка.
Тяжелые лиловые тучи недвижно висели над озером. Они навалились на воду, вода тихо и придавленно колебалась, и сверху было видно, как волны одна за другой длинно накатываются на берег.
— Игорь Владимирович, — говорил полковник Рясной, — видимость ухудшается с каждой минутой.
— Я уже достаточно нагляделся. — Командующий оторвался от стереотрубы. — Очень жаль, что не просматривается железная дорога. — Игорь Владимирович достал пачку «Казбека» и пустил ее по кругу. Офицеры дружно закурили.
— Это мой сектор, товарищ генерал, — сказал Шмелев. — Дорога проходит в глубине, в десяти километрах от берега, закрыта лесами. Мы ее не видим.
— Вы даже не представляете, — сказал Игорь Владимирович, — как мне необходимо прорваться туда...
На второй от верха площадке стояли адъютант Игоря Владимировича, щегольски одетый капитан со светлыми пушистыми бакенбардами, и несколько офицеров из штаба батальона.
— Как там Москва, расскажите? — попросил капитан Рязанцев.
Капитан с бакенбардами выставил вперед левую ногу в ярко начищенном сапоге и приятным женственным голосом начал рассказывать о московских театрах.
— Город живет, — с одобрением заметил Плотников.
— На той неделе опять летим, — продолжал капитан. — Ставка вызывает с докладом. Я уже билеты заказал на «Лебединое озеро». С Улановой.
— Что слышно в штабарме насчет наступления? — спросил Рязанцев.
— До зимы никаких перспектив, — ответил адъютант. — Надо ждать, пока замерзнут болота и озеро покроется льдом...
— Вы думаете, по льду можно?..
— Я вообще ничего не думаю, — обиженно ответил адъютант. — Я делаю что мне прикажут...
Еще ниже, на третьей площадке, стояли офицер связи, прибывший с Игорем Владимировичем, и командиры рот и взводов. Там шел свой разговор.
— К вам сколько почта идет? — допытывался Борис Комягин.
— Дня три-четыре.
— А к нам шесть. Смотрите, ребята, — Комягин расстегнул шинель, достал фотокарточку и протянул ее офицеру связи. На фотокарточке была изображена тонкая девушка в открытом сарафане. Она стояла у фонтана и улыбалась.
— Ого! Хороша, — сказал офицер связи.
Обушенко взял фотокарточку и подтвердил:
— Фигура — высший класс.
Комягин скромно улыбался.
— Кто это — невеста? — спросил Войновский.
— Девушка, не получающая писем с фронта. — Комягин произнес это гордо и с выражением.
— Хм... — Обушенко скривил рот. — А это она? Может, у подруги в долг взяла?
— Я думал, невеста... — Войновский был разочарован.
— Дай, — Комягин надменно усмехнулся и спрятал фотокарточку.
— Перекурим это дело, — сказал офицер связи. — Нам вчера любительский выдали...
Офицеры начали свертывать цигарки, поочередно забирая табак из пачки офицера связи.
В самом низу, у оснований маяка на бетонном кубе стояли двое: невысокий, пожилой солдат с кривыми ногами, коновод командующего армией, и ефрейтор Шестаков.
— Нет, — говорил Шестаков, — к нам на машине не проедешь: кругом болота. Только на лошадях и добираться.
— Далеко забрались. На самый передний край, — сказал коновод командующего. — Тут, наверное, и немцы недалеко.
— Лошади, я смотрю, у вас добрые. На таких лошадях куда хочешь добраться можно.
— Были когда-то скакуны, а теперь ездить некому. На броню поставлены.
— Значит, порода, если забронировали...
— С Карачаровского донского завода. Племенные.
Лошади тесно стояли у коновязи и ели овес из кормушек. От сарая бежал к маяку Ганс. Шестаков увидел его и засвистел, вытягивая губы. Ганс пробежал по камням, прыгнул на бетонный куб, к ногам Шестакова.
— Гансик, Гансик... У нас Фриц был, да погиб по глупости. Теперь Ганса завели. Покажи-ка, Ганс, нашему гостю, как Гитлер умирает.
Ганс послушно повалился на бок, положил голову на одно ухо. Потом смешно завалился на спину, поднял скрюченные лапы, высунул длинный язык и закрыл глаза. Коновод смотрел на Ганса и радостно смеялся.
— Сам с ним занимался, — сказал Шестаков. — Отдыхай, Гансик.
Ганс сел на задние лапы и посмотрел на Шестакова.
— Жокеем на том же заводе служил. Я сам их с Дона и вывозил под огнем. Всех лошадей спас.
— Хорошая у вас работа. Полезная. И в армии, значит, по своей специальности определились. Это хорошо. А я вот на гражданке мастером был, бригадиром то есть, ставили дома. По колхозам клубы строили, фермы. А в армии по специальности не попал. Я и в лошадях понимаю и шить умею. А по специальности вот не устроился, в пехоте служу, у нашего лейтенанта в ординарцах. В штаб хотел, да письменных способностей нет, почерком не обладаю.
Коновод ничего не ответил и посмотрел наверх. С верхней площадки, крутясь в воздухе, пролетела коробка из-под папирос. Коновод смотрел, как летит коробка. Она упала неподалеку и раскрылась.
Ганс подошел к Шестакову, лизнул сапог.
— Ты иди к себе, Ганс. Иди, тебе говорят! — Шестаков несильно толкнул пса, тот заскулил и побежал, прыгая по камням. — Иди, иди, не мешай. У меня серьезный разговор. Закурите моего, Василий Тимофеевич. — Шестаков вытащил кисет и протянул его коноводу. — Махорка. Наша, солдатская.
— Пожалуй, — сказал коновод. — А то в штабе все время легкий табак выдают. Никакой крепости, одно баловство.
— Газетку, пожалуйста. Свежая, вчера читал. Я, Василий Тимофеевич, человек родственный. Собака, она что? Она все понимает, а сказать ничего не может. Человеку нужен человек. Вот вы, Василий Тимофеевич, мне сильно нравитесь. Имею к вам доверие. Потому обращаюсь к вам. Возьмите меня к себе, Василий Тимофеевич.
— Я с Евгением Петровичем поговорю, адъютантом. Он всеми нами ведает. У меня восемь лошадей. Мне помощник нужен.
— Вот это мужской разговор. Договорились, значит? Запомните, Василий Тимофеевич: ефрейтор второй роты первого батальона Шестаков Федор Иванович. У нас в батальоне еще один Шестаков есть, но тот Терентий, а я Федор. И вызов шлите прямо на моего командира.
— Вы бы на бумажке написали, Федор Иванович. Как бы не забыть.
По лестнице спускался высокий круглолицый лейтенант. Он прыгнул через ступеньку на бетон и казал:
— Пора, Шестаков. Наше время,
— Я напишу, Василий Тимофеевич, напишу. — Царя в карманах, Шестаков встревоженно повернулся к Войновскому и пояснил: — Земляка встретил. Адресок надо записать. Карандашик где-то был. У вас нет карандашика, Василий Тимофеевич?
Коновод помотал головой.
— За мной, Шестаков. Потом напишете.
Шестаков с потерянным видом побрел за Войновс;ким, то и дело оглядываясь на коновода.
Войновский построил патруль и повел солдат к берегу.
С верхней площадки маяка было видно, как цепочка солдат извилисто двигалась по тропинке вдоль берега и уходила все дальше от маяка.
Игорь Владимирович посмотрел вниз через край площадки и повернулся к Шмелеву:
— Доложите, какова интенсивность движения противника по автостраде?
— В районе Устрикова, — ответил Шмелев, — дорога на протяжении километра идет непосредственно по берегу. Мы видим все. Проходит до тысячи машин в сутки.
Игорь Владимирович раскрыл планшет, там лежала карта со сложным узором.
— Что вы можете сказать о железной дороге? — спросил он.
— Железная дорога проходит вне пределов нашей видимости, в десяти километрах от берега, — сказал Шмелев, косясь на карту. — Но можно полагать, что и там столь же интенсивное движение. Мы часто наблюдаем дымы от паровозов.
— Вы видите дымы? — с интересом переспросил командующий, показывая Шмелеву планшет. — Смотрите. Это карты аэрофотосъемки, сделанные с высоты трех тысяч метров. Каждый раз почти в тех же самых местах засечены дымы, особенно часто на разъезде Псижа. Вот видите, на разъезде стоят вагоны, вернее тень, отбрасываемая ими. — Игорь Владимирович выпрямился и посмотрел сквозь Шмелева. — Комбат-один, мне нужна эта железная дорога. Хотя бы на сорок восемь часов. Ваше решение?
— Товарищ генерал, — сказал Шмелев, — дайте в мое распоряжение двести рыбачьих лодок. Ночью, под прикрытием темноты, мы форсируем озеро, захватим часть берега и перережем обе дороги, шоссейную и железную. Двести лодок, товарищ генерал...
— И прямо на Берлин, — сказал красивый полковник из штаба армии. Он стоял рядом с командующим с планшетом в руках и улыбался.
— Подождите, Борис Аркадьевич, — сказал Игорь Владимирович, поднимая бровь. — Что скажет комбат-два?
— Полностью согласен с капитаном Шмелевым, товарищ генерал-лейтенант. Но будет правильнее послать два батальона, его и мой. Тогда мы продержимся не сорок восемь часов, а четверо суток. И даже пять. Лодки сделаем сами, товарищ генерал-лейтенант, из подручных средств.
