В армии я старался не терять чувство юмора вопреки всем переделкам. Отчасти у меня получилось. Я остался собой. По-прежнему улыбался. Но только не всем.
Я больше не мог ходить выпивать с друганами, потому что по выходным они по-прежнему зависали в баре «Фланаган» или в «Легендс», куда приезжали на купленных родителями машинах. Я же работал в лавке отца, словно опять был подростком. Армия продала мне большие мечты на тему того, чем я могу заниматься со своим опытом командира патрульной группы в пустыне, но оказалось, что моей квалификации хватает только на роль подмастерья в папином магазине. Ну или я мог пойти в копы. Что было одним большим жирным «нет».
Но меня вгоняла в тоску не только работа. Хуже всего было то, что я снова жил в подвале фамильного дома. У меня на счету было чуть больше двадцати штук, которые накопились за время командировок, но я дал себе слово использовать их только после того, как обзаведусь нормальной работой. Эти сбережения должны были пойти на первый и последний месяц аренды и на залоговый депозит моей первой отдельной квартиры. Плюс мне предстояло потратить кучу денег на мебель. С учетом того, как год за годом росла цена на жилье, двадцать кусков были не такой уж фантастической суммой.
В препоганейшем настроении я поплелся домой. Идти было всего пару кварталов, и я не спешил — хотелось впитать побольше осенней прохлады и золотистого света. Осенью на Статен-Айленде было красиво.
— Ники, привет!
Я поднял глаза и, увидев соседских детей, вяло им помахал. Работать в забегаловке на углу было паршиво. Как и жить в том же районе, где я родился и рос. Меня знали все.
Поправка: все знали, что мне двадцать семь, что я живу у родителей и что на меня продолжают орать, чтобы я вынес мусор или вышел с собакой. Ну просто парень мечты.
Родительский дом был узким, обшитым вагонкой домишком, зажатым между двумя зданиями побольше. Вместо американского флага, который развевался бы на ветру над крыльцом, у нас висел папин ирландский и мамин итальянский — то были самые крупные этнические общины в Нью-Йорке. Пиная листву, которой был завален весь двор, я пошел к боковой двери, ведущей в подвал. Переступив порог, я сразу услышал, как залаял мой пес, но решил оставить его с сестрой наверху и спустился в свое подземное царство. Когда-то это была вполне симпатичная комната для подростка, но теперь я был взрослым мужчиной, и подвал вгонял меня в грусть.
Я плюхнулся на кровать. К черту семейную драму. У меня были дела поважней.
Гаррет посоветовал снять для профиля пресс, но хотя мой торс и правда был безупречен, мне что-то не верилось, что поставив не его, а лицо, я промахнусь. Выбирая девушку в тиндере, я ориентировался на симпатичную внешность. Почему это не могло сработать с мужчиной? Впрочем, верно было и то, что фото лица могло раскрыть меня перед каким-нибудь случайным соседом. Пусть шалости с Гарретом и разожгли во мне интерес к исследованию своей недавно осознанной бисексуальности, в прошлом я спал только с женщинами. Я понятия не имел, что откроет мне грайндр, поэтому было бы опрометчиво выставить сразу лицо.
Значит, фотография пресса.
Я сдернул футболку и встал перед зеркалом. Пару минут покрутился, выбирая правильный ракурс и свет, и вскоре у меня в профиле красовалось шикарное фото, на котором был мой загорелый рельефный живот. С биографией можно было не заморачиваться — я сомневался, что их кто-то читал. На базе я практически жил в приложениях для знакомств, и текст никогда не являлся решающим фактором при выборе, куда свайпнуть фото.
Назвав себя Штаб_Сержант, я указал, что мне интересны свидания и встречи прямо сейчас, написал критерии для общения: «Хорошо выгляди и пиши без ошибок» и открыл главный экран. Невероятно. Там была стена прессов и торсов.
Как люди делали выбор, если все профили выглядели одинаково? Ха. Это обещало быть интересным.
***
Люк
— Пап.
До того, как у меня появились дети, я даже не представлял, сколько подтекстов может быть вложено всего в одно слово. Теперь же я по одному-единственному «пап» из уст дочери безошибочно определял, подлизывается ли она, собирается попросить денег или хочет послать.
Это «пап» было не совсем «иди к черту», но дочь была чем-то раздражена.
Я взглянул на часы. Полчаса, пока они не уехали к матери, я мог потерпеть. Хотелось бы верить. Я перевел взгляд на Шелли.
— Нет.
Она подбоченилась и этим настолько напомнила свою мать, что я почти приготовился, что сейчас меня начнет распекать сама Надя.
— Ну давай. Там будет миссис Эмспечер.
О нет. Танцевальный класс Шелли устраивал благотворительную мойку на школьной парковке. Я полагал, что моего вклада в виде губок и мыла будет достаточно, но дочери втемяшилось в голову, что я нравлюсь маме ее подруги, и она поставила перед собой цель уговорить меня присматривать за тем, как школьники драят машины.
Я поставил локти на стол и прищурился.
— Вам не хватает волонтеров?
Шелли закусила губу.
— Ну…
Я строго нахмурился, и она закатила глаза.
— Хватает, но дело не в этом.
Я потер висок. Моя бывшая заводила романы. Я — никогда. Дети, очевидно, это заметили, и Шелли развернула кампанию, нацеленную на то, чтобы я снова женился. Ее старания утомляли. Вот уже десять лет я держал свою интимную жизнь отдельно от семьи и работы и намеревался поступать так и впредь. Эти вещи не должны были пересекаться. В прошлый раз это стоило мне целой карьеры, поэтому нет. Встречаться с мамашей ее подруги я точно не собирался.
— Дело в том, что Диана, с которой ты хочешь свести меня, женщина хоть и приятная, но не в моем вкусе.
Глаза Шелли сузились, губы дернулись, и я приготовился к вспышке ее взрывного характера, который она унаследовала от меня. Но она только вздохнула и засунула руки в карманы толстовки.
— Общение с другими людьми не убьет тебя, пап.
— Знаю, но честно, мне и так хорошо.
Мика тронул ее за плечо.
— Мишель, отстань от него. Я же говорил, что он не согласится.
Она развернулась, и ее длинные кудрявые волосы рассыпались по плечам.
— Все равно попробовать стоило.
— Когда мы уезжаем, ему, наверное, хочется просто посидеть в тишине, — наставительно произнес Мика.
Слава богу, они понятия не имели, чем я занимался в их отсутствие на самом деле.
Шелли была вспыльчивой девочкой, но Мика умел ее успокаивать. Может быть, потому что был ее близнецом. Ее лицо виновато смягчилось, и она опустила глаза.
— Наверное.
Я беззвучно, но от души сказал сыну «спасибо», но он уже подхватывал с пола сумку с вещами для выходных.
— О, я слышу машину, мама приехала!
— Черт, я еще не закончила собираться!
Шелли выбежала из кухни, а я проорал ей вслед:
— Черт побери, не выражайся!
Ответ я не расслышал, потому что она уже умчалась наверх.
Я встал и похлопал Мику по плечу.
— Спасибо, что выручил.
— Она просто не хочет, чтобы ты был одинок.
Открылась дверь, и по коридору пронесся голос моей бывшей жены.
— Мика! Шелли!
До того, как Надя переехала со Статен- Айленда в Хобокен, дети проводили большую часть времени у нее. И все-таки мы решили не перевозить их на новое место, потому что учились они в Академии Фрэнсис Перкинс — местной школе-двенадцатилетке с высокими рейтингами и сильной программой. Школа была государственной, но принимали туда через конкурс, и дети решительно отказались менять ее. Тогда мы переписали соглашение об опеке, и теперь в будни они жили со мной, а в субботу и воскресенье у мамы. Я нисколько не возражал против такого расклада, но, разумеется, радовался отдыху на выходных.
Я подтолкнул Мику к двери и вновь восхитился тому, как он вытянулся за год. Сын стал метр восемьдесят — то есть почти с меня ростом — и после того, как я показал ему упражнения с весами в подвале, заметно окреп.
