Моя жизнь действительно очень спокойная и размеренная: каждый день похож на предыдущий, и каждый следующий будет таким же. В этом я уверен. Распорядок дня, к которому я привык за столько лет, преданно и верно любимая всей душой работа на кафедре, постоянные командировки, позволяющие не только заниматься исследованиями, но и путешествовать по интересным местам, и даже редкий из-за моей занятости секс, который я не без удовольствия получаю в кратковременных, ни к чему не обязывающих встречах — все и всегда неизменно. Мне так удобно, а это самое главное. Я полностью посвятил себя науке и преподаванию, и на все остальное времени совсем не остается.
Конечно, на меня обращают внимание, хоть я и не стремлюсь намеренно произвести на кого-то впечатление. Временами ловлю на себе заинтересованные, полные обожания взгляды симпатичных студентов обоих полов что, с одной стороны, является приятным бонусом к моей преподавательской деятельности, с другой же, только мешает заниматься любимым делом, переключая внимание на всякие глупости. Приходится отвлекаться и в корне пресекать любое посягательство на свое личное пространство, не позволяя простым взглядам превратиться в нечто большее.
Поначалу мое одиночество не давало покоя окружающим. Ну еще бы! Я чуть ли не единственный холостяк самого подходящего возраста во всем колледже, не считая совсем молоденьких лаборантов и аспирантов, и мимо меня никак нельзя спокойно пройти, при этом не испытав маниакального желания во что бы то ни стало устроить мою жизнь как можно скорее. То и дело я слышал в свой адрес нелестные, а порой и бестактные высказывания: «Брайан, у тебя опасный возраст, еще чуть-чуть и…» или «Доктор Мэй, вам бы на обложке «Эсквайр» красоваться, а не прятаться за пыльными учебниками…». Как будто без моей физиономии популярный журнал потеряет всех читателей в единый миг, или если это «чуть-чуть» произойдет, то я взорвусь прямо на месте, так и не познав великого семейного счастья.
И почему-то ни в чью светлую головку не пришла мысль, что мне по душе мое одиночество. Нравится, что не нужно пытаться ужиться с кем-то под одной крышей, не нужно спрашивать чье-то мнение и отчитываться за собственные поступки. Нравится, что нет необходимости терпеть в своей квартире другого, по сути постороннего человека, дышать с ним одним воздухом, стараться налаживать совместный быт, — о, Боже, какое отвратительное выражение! — разговаривать о чем-то каждый день, делить ванную, стаканчик для зубных щеток и тем более постель.
Когда подпускаешь к себе кого-то слишком близко, потом приходится собирать по кусочкам свои растерзанные сердце и душу. Об этом я узнал не понаслышке. Было больно, обидно, но поучительно. Больше не хочу. Поэтому такой образ жизни меня полностью устраивает. Тем более, что с моей-то занятостью и печальным прошлым вряд ли я кого-то осчастливлю настолько, что и меня станут терпеть. Я ведь даже кошку не могу завести: от голода она, конечно, вряд ли подохнет, но вот от скуки определенно точно.
Все это «мышиное копошение» вокруг моей персоны порядком утомляло, заставляя лишь морщиться от досады. В конце концов, я не выдержал и высказал в довольно грубой форме, что женщины меня не привлекают в принципе, а уж перспектива счастливого отцовства — тем более. Возмутительное известие со скоростью цунами разнеслось по колледжу и, похоже, пробудило ко мне еще больший интерес. Меня окружили ореолом какой-то то пошлой романтики и с удвоенным рвением стали искать моего общества.
Мой вынужденный каминг-аут восприняли с сомнением, точнее, как желание избежать участи стать «счастливым» обладателем жены и целого выводка сопливых малышей, и потому, с каким-то нездоровым энтузиазмом продолжали досаждать своей неуемной опекой. Странные все-таки существа — женщины. Видимо, отсутствие кольца на пальце мужчины толкает их на безумные поступки, заставляя брать измором даже самые неприступные бастионы. А моя замкнутость и нежелание отдаваться в заботливые цепкие ручки наших местных «сводниц» порождали множество немыслимых действий и слухов.
То я представлялся в образе жутко стеснительного (почти девственника!), милого, слегка рассеянного и потому очень одинокого, замученного работой профессора, которого необходимо как можно скорее окольцевать, окружить заботой и домашним теплом, ведь мне его так, оказывается, не хватает. То внезапно становился чуть ли не злобным деспотом, который только и делает, что трахает кому-нибудь мозг своими придирками, заваливает на зачетах и экзаменах всех подряд, особенно молоденьких студенток, безжалостно терроризируя кафедру, что опять же связано с неудавшейся личной жизнью, вернее, с отсутствием как таковой. То же мне, Макиавелли в юбках.
Со временем страсти немного поутихли. То ли все-таки сказывался мой отвратительный характер, который я, теперь уже не стесняясь, показывал во всей красе, тем самым подтверждая все нелепые и гадкие сплетни, когда-либо возникавшие в стенах этого храма науки, то ли нашли себе другую «жертву» для обработки, то ли попросту надоело. Угомонились даже самые ретивые свахи. Общее недоумение сменилось настороженностью, а затем показным равнодушием.
Меня старались обходить стороной, шептались за спиной, нервируя своими подозрительными взглядами. На зачетах студенты выкладывались в полную силу, пытаясь спрятаться за методичками от моих ядовитых замечаний и опасаясь лишний раз вызвать мое недовольство. Ко всему в придачу меня стали бояться и, наконец, оставили в покое. В итоге я приобрел довольно-таки скверную репутацию бесчувственного, неприступного и чересчур дотошного человека, которого, несмотря на страх, уважали. Поначалу это даже развлекало, но моя равнодушная к подобным мелочам натура взяла верх. Зачем попусту тратить время, которого и так не хватает.
Очнувшись от раздумий, еще раз проверяю, всё ли собрал в этой спешке. На всякий случай. Как правило, в подобные поездки я предпочитаю отправляться налегке. Вещей немного, только самое необходимое: обязательный костюм, пара рубашек, смена белья и носки. Сверху на одежду бросаю наушники, но, передумав, вытаскиваю — все равно на себя нацеплю. В маленьком дорожном несессере принадлежности для умывания, туалетная вода, крем для рук, упаковка презервативов и кое-какие медикаменты. Этого достаточно, для четырех дней путешествия, все остальное можно найти в отеле, а если что-то и забуду, то в Оксфорде достаточно таких же магазинов, как и в Лондоне.
Сгребаю с тумбочки и перекладываю во внутренний карман сумки билеты на поезд, доставленные посыльным из колледжа, нужные документы для доклада, паспорт; еще раз придирчиво осмотрев содержимое и удостоверившись, что все лежит на своих местах и ничего не забыто, я удовлетворенно киваю самому себе, застегиваю молнию и отношу багаж в холл. Сверху кладу черный китайский зонт, на случай предсказуемых погодных капризов. Я же англичанин, черт побери!
И как любой уважающий себя англичанин, я не люблю спешить. И если вдруг что-то выбивается из привычного порядка, я чуть ли не в панику впадаю, начиная нервничать и боясь забыть даже самую незначительную мелочь или того хуже, что-нибудь важное, изводя и себя, и других излишней щепетильностью. Но и со мной не больно-то церемонятся, когда требуется ехать на какую-нибудь конференцию. Молодой, перспективный, умный — вот и отдуваюсь за всю кафедру. Как будто я один доктор наук.
Внезапная усталость наваливается, сдавливая плечи, но я тут же беру себя в руки — некогда сейчас хандрить. Да и эта поездка уже не кажется настолько неприятным сюрпризом, а возможность сменить обстановку и немного развлечься становится все более привлекательной. К тому же, дома меня никто не ждет.
Вот черт! Я так закопался в свои мысли, что совсем потерял счет времени.
Спешный душ, лёгкий завтрак, хотя, скорее уже обед, беглый просмотр новостей и — осталось всего каких-то полчаса! — кофе почти на бегу, пока жду такси. Опаздывать я тоже не люблю. Всегда лучше выехать заранее и провести время в зале ожидания вокзала, чем в спешке искать нужный поезд и вагон.
