Выйдя из здания вокзала, с радостью замечаю и сухой асфальт, и более теплый воздух. А это значит, что мне не придется безвылазно сидеть все четыре дня в отеле, и кроме очевидной причины моего приезда, я смогу пройтись по городу, осматривая достопримечательности. Сажусь в такси и еду прямиком до университета.
Темнеет быстро, осень все-таки, особенно когда время за работой пролетает незаметно. Немного прогулявшись перед сном, в гостиницу приезжаю, когда все знакомые созвездия высвечивают чернеющее небо, едва пробиваясь сквозь не такие плотные тучи, как в Лондоне. Смотрю в окно на тусклые огни города и думаю, что там дома, наверное, все еще идет дождь, и где-то на темных улицах прячется продрогший Роджер.
Утро, непривычно солнечное и холодное до дрожи. Хватило пары минут пройти от входа в гостиницу до такси и покрыться ледяными мурашками, и вроде оделся по погоде. Но резкий порыв ветра безжалостно распахивает пальто, пробираясь к тонкой рубашке, пронизывая влажной свежестью до самых костей. В голове вновь мельтешит непрошенная мысль: «Как там Роджер?». Встряхиваю кудрями, отгоняя прочь ненужное, ныряю в машину и по дороге еще раз просматриваю материалы.
А дальше — все в обычном режиме, как ежедневная рутина, настолько привычная, что даже в сон начинает клонить. Скучные доклады следуют один за другим, зачитываемые монотонными голосами, как заученные стихи в начальной школе, разбавленные разве что редкими слайдами, иногда привлекающими внимание яркими картинками, графиками и видеороликами. Кофе и канапе в перерыве. И, наконец, мой звездный — в буквальном смысле — час, длинною в целых сорок минут, за который я сумел хоть немного всколыхнуть это застоявшееся болото. И снова скука смертная. Скольжу взглядом по лицам и не вижу ни одного, хоть сколько-нибудь привлекательного, даже смотреть тошно на эти старые морщинистые и молодые, но успевшие устать от жизни физиономии. В научном мире уже давно не происходит ничего интересного.
После конференции пытаюсь вежливо отказаться от традиционного неформального банкета, мечтая отдохнуть и прогуляться по городу, вместо сомнительного удовольствия толкаться в тесном душном помещении с кучкой почти незнакомых людей, обсуждая чьих-то давно опостылевших жен, покупку нового автомобиля или того хуже — рождение детей. Но я обязан был получить свою долю рукоплесканий, и вовсе не потому, что такой умный и сделал какое-то открытие — с таким же успехом я мог бы доказать существование Покемонов, всем, по большому счету плевать, а потому, что стал знаменитостью, и потому, что так положено.
Получив очередные неискренние поздравления, тронув последнюю потную старческую ладонь с вялым рукопожатием, решаю перестать светить своим утомленным лицом на публике и убраться поскорее на волю. Но, поймав на себе заинтересованный взгляд симпатичных карих глаз, все-таки остаюсь. И даже стараюсь не жалеть об этом, потому что после пары бокалов довольно приятного «Chateau Medoc» урожая конца прошлого тысячелетия, откровенной улыбки и нескольких совсем недвусмысленных фраз, сказанных низким чувственным голосом рядом с моими губами, оказываюсь в своем номере, торопливо целуя распятое на кровати обнаженное тело молоденького ассистента одного из докладчиков.
Никаких чувств, никаких обещаний, никаких следующих встреч, все отболело и умерло почти десять лет назад, сейчас только чистое удовольствие. Ласкаю неспешно и умело, наслаждаясь каждой минутой, ничего не значащей близости, и напоследок жёстко втрахиваю в матрас, до багровых синяков на запястьях и бедрах, до сладких стонов в подушку, до желанного забвения собственной ненужности. И что странно, на самой кромке сознания, когда кончаю, стиснув зубы, вдруг мелькают голубые глаза.
***
Лондон встречает меня как незваного гостя еще более сильным дождем и холодом. Хотя куда уж больше. Зябко кутаясь в пальто, поднимаю воротник, вспоминая о том, что держу в руке закрытый зонт и от этого глупо мокну. Несколько раз дергаю заевший бегунок, чертыхаясь про себя в безуспешной попытке открыть это дьявольское китайское изделие. А сверху льет без устали. Наконец, с громким хлопком раскрываю зонт и прячусь под ним.
Оглядываюсь в поисках свободных такси и, заметив несколько стоящих рядом с выходом Сент-Панкрас, спешно шагаю к дороге. Хочу поскорее занырнуть в теплое нутро машины, но вместо этого почему-то оборачиваюсь и вижу мелькнувшую за угол знакомую куртку. Словно судьба смеется надо мной или наоборот, делает щедрый подарок — разбираться в ее замыслах не время и не место. Даже не задумываясь, несусь следом, не понимая, какого черта я вообще делаю.
Мне просто померещилось что-то, такое бывает, особенно, если думаешь об этом постоянно, необязательно же сразу срываться и проверять. Даже если это он, зачем я преследую его? Ну, догоню, и что скажу? Как прошла ночь? Не истратил ли ты все деньги? На-ка тебе еще полтинник? Что? Но почему-то продолжаю бежать.
И вот он, стоит перед огромным освещенным окном той же кофейни и пялится на витрину с пирожными, не иначе. Мокрый, кажется еще больше, чем при первой встрече, в той же курточке, в тех же изношенных джинсах, несчастный, как беспризорный щенок. Дрожащий и всхлипывающий так громко, что даже мне за несколько шагов слышно. И снова жалость захлестывает с головой, и внезапно еще что-то, непонятное, но сильное, что заставляет набрать в легкие побольше воздуха и крикнуть:
— Роджер…
Он вздрагивает, резко оборачивается на мой голос и, узнав меня, припускает со всех ног дальше по улице. Вот только беготни за беспризорниками мне и не хватает для полного счастья, да еще и с неудобным зонтом, огромной сумкой, и под льющим, как из ведра, дождем.
— Роджер, остановись, пожалуйста! — ору, как ненормальный, наплевав на редких прохожих. Не знаю зачем, но мне необходимо поймать его.
Почти догоняю и хватаю за край сырого рукава. Пальцы соскальзывают, и мальчишка вырывается.
— Роджер, пожалуйста…
Замирает в нескольких шагах от меня и зашуганно косится.
— Решил деньги забрать? Так я их истратил почти все… — и гонору-то сколько в голосе, а сам вот-вот заплачет.
Осторожно подхожу к нему, с трудом вытянув ладонь, как к опасному, затравленному зверю, боюсь спугнуть. А он жмется мелкими шажками ближе к стене дома и кутается в промокшую куртку.
— Нет, я… Я не из-за денег…
— Тогда чего тебе нужно? Зачем бежал за мной?
Казалось бы, такой простой вопрос повергает меня в ступор, потому что ума не приложу, что отвечать. Молчу как идиот, стараясь подобрать слова, но не получается. Зачем бежал я вряд ли смогу объяснить, но странное решение, как вспышка вдруг возникает у меня в голове. Не знаю, что за чертовщина происходит в этот момент, но мои губы произносят фразу, смысл которой доходит до меня многим позже:
— Идем со мной.
Распахивает глаза и смотрит как на умалишенного. Недоверчиво и так резко мотает головой, что брызги летят в разные стороны. Я делаю еще пару шагов и накрываю его зонтом.
— Идем со мной, — настойчиво повторяю, а самому не верится.
— Я тебе уже говорил: я не проститутка и продавать себя…
— Нет… Роджер… — нервно выдыхаю, — нельзя тебе оставаться на улице. Обещаю, я тебя и пальцем не трону.
Замирает в нерешительности и мнется с ноги на ногу. Вижу, как взвешивает все за и против, кусает губы, глазами бегает по сторонам (помощи ищет, что ли?), и все никак не может набраться смелости. Беру его за локоть, тихонечко тяну к дороге, поднимаю руку, и когда такси останавливается рядом, он вдруг вырывается и шепчет:
— Ты точно нормальный, не из этих…
— Не бойся, все будет хорошо. — Даже вникать не хочу, каких «этих» он имеет в виду. Скорее домой, в тепло, подальше от темных грязных улиц.
С трудом заталкиваю его на заднее сидение машины, и вправду чувствуя себя маньяком, сам же сажусь рядом с водителем. Кидаю через плечо короткое: «Пристегнись» и делаю то же самое. Послушно щелкает ремнем безопасности, — хороший мальчик, теперь-то наверняка не сбежит. Водитель одобрительно хмыкает и, наконец, трогается.
