— Подберу-ка натуру, — сказал Фёдор Леонидович, без поддержки которого мы бы не обошлись.
Он долго шарил в спортивной сумке. В комнате слышался треск и звон, словно Фёдор Леонидович перебирал хрупкие вазы, которые стукались. Я засомневался, что он отыщет полезную вещь, но он не подвёл.
Через минуту мы вращали глиняного ёжика, смешного и милого, с хвойным венком.
— Ну как?
— Подойдёт.
— Когда-то я хотел завести ежа, а потом наткнулся на него возле качели, — начал Лёвка. — Бедняга напугался и растопырил иголки.
— И что? — спросил Антон, чтобы поддержать разговор.
— Перехотел. Вместо ежа притащил кошку. Мама разрешила оставить.
— Везунчик! Будь не ладна моя аллергия!
— Поставьте его. Угу, поудобнее.
— Я засеку. И буду судить, чтобы не было казусов, — сказал Фёдор Леонидович. — На старт! Внимание! Марш!
Месить увлажнённую глину — одно удовольствие. Когда она такая податливая, не жидкая, но и не твёрдая, можно создать что угодно. Самолёт, жирафа, актрису, мелькающую на цветном экране кинотеатра. Магия, да и только!
Как хозяйка тесто, Костя раскатывал кусок материала. Если бы прохожий нечаянно заглянул в класс, то решил бы, что тот готовит вареники.
Нина пыхтела, усиленно работая локтями. Лёвка действовал методично, но всё равно беспокоился.
Друзья стали конкурентами.
Я мысленно считал до десяти, чтобы унять предательскую дрожь. У моего ёжика появились уши и крохотные глазки. Иголки лепились монотонно, осторожно.
— Прошло три минуты, — предупредил Фёдор Леонидович.
— Мамочки! — прошептала бледная Нина и отвлеклась на чужую фигурку.
— Нин, — позвал я тихонько.
Она посмотрела на меня с неподдельным огорчением, будто сдалась на полпути. В уголках карих глаз поблёскивало. Или это была соринка? В любом случае мне стало жалко Нину. Я сжал кулак и оттопырил большой палец. Ей полегчало. Неестественная белизна спала.
Нина продолжила лепить ежа, не обращая внимания на то, что происходило за соседними столами.
Я закончил с иголками и, приступив к лапам, боковым зрением уловил Антона. Он сосредоточенно мял глину, ловко сжимал и разжимал тонкие пальцы. Мне сделалось ужасно стыдно, потому что новичок обходил нас, старичков. Ёж Антона выглядел как настоящее произведение искусства, хотя и не был абсолютной копией фигурки, сделанной Фёдором Леонидовичем.
Поймав мой пристальный взгляд, Антон ухмыльнулся. От мысли, что его ёж обойдёт моего, закипела кровь. Я порозовел, задышал шумнее прежнего.
В ту секунду я хотел победить назло. Пройти вместе с Костей, чтобы мы, как лучшие друзья, провели несколько весёлых недель! Но Костя не умел торопиться. Он вообще был медленным парнем, который презирал излишнюю спешку. Очевидно, что при выборе игры он руководствовался эмоциями.
— У вас ровно тридцать секунд.
Маловато. Чувствуя, что пылают щёки, я не переставал твердить: «Ускоряйся, ускоряйся». Полминуты имело значение, ведь оставались последние штрихи. Разгладить тело ежа, убрать трещины на животе, чтобы те были незаметными.
— Десять, девять, восемь…
Только бы выиграть!
— …семь, шесть, пять…
Утереть нос!
— …четыре, три, два…
Стереть ухмылку!
— …один! Всё, закончили.
Нина выдохнула. На мокром лбу затряслись пряди-пружинки.
— Умаялась. Бедным ручкам нужен отдых. Глядите, что натворил Антоша!
— Что натворил? — резко спросил Костя, ёжик которого вышел даже нескладнее Лёвкиного. — О, даже так, — выдавил он затем ошарашенно.
Я похлопал Костю по плечу в надежде, что он приободрится. У него был совершенно угрюмый вид.
— У кого учился? Выкладывай, — потребовал Лёвка.
— Да ни у кого, — застенчиво бросил Антон.
— Вот уж действительно, талант! Скажите же, Фёдор Леонидович?
— Ты, Антон, правильно поступил, когда записался к нам. Мы ценим людей, готовых развиваться. Судя по ёжикам, все постарались на славу. Но некоторые особенно. Именно они приступят к кропотливой работе. Антон и Семён…
— Что? — я с воплем подскочил со стула.
Нина, перепуганная грохотом, жалобно ойкнула. Лёвка немедленно зашептал что-то утешающее.
— Не хотим вас огорчать, но мы не можем лепить вместе, — заявил Антон. — Неудачная затея.
— Вот-вот! Как он… как мы… бред! Пускай со мной поработает Костя!
— Но у Антона дар, — в который раз похвалил новенького Фёдор Леонидович. — К тому же он только-только пришёл, а уже такие успехи! Несправедливо давать ему простые задачи.
— Да какая разница? С даром или без, он всё равно не умеет работать в команде! Мы провалимся!
Я был в отчаянии, поэтому не сдерживался. Ничуть не жалел учителя! Ярость внутри меня бурлила и рычала, точно невоспитанный пёс, сорвавшийся с цепи.
— Конфликт? — спросил Фёдор Леонидович беспечно. — Ну ничего, помиритесь.
Как у него всё легко выходило! Разберётесь, помиритесь. Как будто пальцем щёлкнуть.
— Мы не конфликтовали!
— Тогда чего злишься? Предположим, что разногласия есть. А как их устранить? Общим делом. Оно всякие разные отношения укрепляет. Дружеские, романтические. Не верите? Я таким образом свою единственную встретил. Как раз потому, что мы оба выдумщики и смельчаки.
— Ребят, это же нечестно! Костя, ты почему молчишь? Намекни хотя бы, что за меня!
Он, казалось, метался между двумя равноценными силами, печально глядя на ежа Антона. Потом спокойно взял моего и сравнил со своим, уши которого съехали, а лапы превратились в тонкие лепёшки.
— Фёдор Леонидович прав, — отрезал Костя. — Мог ведь сжалиться, поставить тебя со мной. Я расстроился, позавидовал Антону. Но он не виноват, что сделал. Никто не виноват. Просто у меня не всегда получается смиряться с поражением. Главное, что вы справились, а остальное не важно.
Изумлённый Лёвка пожал Косте руку. Тот рассеянно пожал в ответ. Видно, сам не ожидал, что скажет такое.
— Красавец!
— Самый настоящий, — умилилась Нина. — Сёма, хватит беситься! Антон же не кричит. Вот и ты не кричи.
— Он язык проглотил.
— Сёма!
— С бешеными спорить бесполезно, — громко, чтобы все услышали, заявил Антон. — И от шанса, кстати, не откажусь. Стану известным, чтобы народ уважал. А Сёмку, — произнёс он имя подчёркнуто небрежно, — в ученики запишу. Будет бегать за мной с открытым ртом.
— Подлец!
— Шутишь? — озадаченно спросила Нина.
— Конечно, шучу, — ответил Антон с нескрываемым разочарованием. — Для чего мне уважение незнакомцев? Или ученик, настроение которого меняется со скоростью света? С таким неохота смотреть в будущее.
Закончив, он зашагал к столу Фёдора Леонидовича и попросил поговорить с ним тет-а-тет. Обсудить секреты, которые таит в себе разум художника.
Сияющий Фёдор Леонидович пообещал, что чуть позже поведает историю о том, как нашёл призвание.
— Семён, подойди, — обратился он ласково. — Остальные свободны. Хорошенько обдумайте, что хотели бы показать на выставке.
Ребята прибрались и вскоре покинули класс.
Успокоившись, я начал думать, как загладить вину перед Фёдором Леонидовичем, который стал свидетелем безобразной сцены. Может, преподнести подарок? Что обычно дарят взрослым? Посуду, билеты в театр, авторучки, одеколоны, ковры?
— Простите.
— За что?
— За всё хорошее. Погорячился.
— Мне тебя не за что прощать, — ответил Фёдор Леонидович. — Бывает, что тучи заслоняют небо.
— Прости, — повторил я беззвучно, стыдливым взором окинув Антона.
— Не за что, — сказал Антон, смягчившись, и впервые за столько дней рассмеялся. — Видел бы ты своё лицо! Дурак, одним словом.
Сперва я решил, что он позабавился надо мной. Выставил на посмешище, мол, ай, какой вспыльчивый чудак, берегитесь! Но всё оказалось иначе. Смех, без сомнения, был коротким, но ещё и звонким. Чистым, настоящим. Когда так смеются, то сочувствуют, а не издеваются.
— Будете лепить под моим руководством. Зададим жару!
— Как бы эта жара нас не испепелила!
