— Поэзия зачастую подражает реальности. Всё в ней и страстно, и печально, и светло. У нас иначе.
— Я бы не утверждал. Жизнь не менее красочная. Сколько тонов, сколько оттенков! — заступился Антон. — Что насчёт чувств, то у всех они разные. Кто-то просто не желает принять. Проще же обидеть, осудить.
— Что мы с тобой о ерунде болтаем? Как влюбимся, может, и поговорим. А сейчас перейдём к делам насущным. Ну ты как, не против женщины?
— Она красивая?
— А то! Не веришь?
— Верю. Покажешь фотографию?
После того как самая красивая ушла, папа убрал альбом. Закинул далеко-далеко, чтобы не одолевала ностальгия. Жалко выкинуть, всё-таки мы столько усилий приложили! Снимали на плёнку, проявляли фотографии, сушили, любовались ими на стареньком диване и показывали родственникам. Те, в свою очередь, рассказывали истории, как по молодости катались на мотоциклах (скорость бешеная, дух захватывает) или забирались в чужие огороды за спелыми яблоками да грушами.
— Фотографии были, а теперь нет, — соврал я ради папы. И так куча забот — радио проверяй, телевизоры чини!
— Были да сплыли.
— Поэтому я попрошу Костю нарисовать. Надиктую, какие у неё скулы, брови, ресницы. Получится, как настоящая.
— Что-нибудь ещё?
— Бюста вполне достаточно. Мы же не декорации готовим, чтобы их было много.
— А если не понравится?
— Кому?
— Мне, — твёрдо заявил Антон.
— Как только увидишь Костин рисунок, то убедишься, что я прав. У самого-то нуль планов!
— Не нуль, а целых два. Я хотел вылепить кошку или паука.
— Паук? Чтобы девчонки в обморок упали?
— Пауки, между прочим, символизируют мудрость, а кошки независимость.
— Не спорю, они замечательные. Но вряд ли выйдут особенными. Пускай насекомые и звери достанутся ребятам.
— Мы должны быть заодно! — запротестовал Антон. — Или ты забыл?
— Не забыл, а вот ты, скорее всего, забываешь! Либо делаем по-моему, либо вообще ничего не делаем!
Ливень обернулся мелким дождиком, и Антон ушёл. Я не стал его догонять.
========== Глава 4. Мама ==========
Городской парк огласил крик. Гуляющие заозирались. Отыскав источник шума, они сразу же успокоились, потому что кричали по хорошей причине.
Встреча родных людей — по-настоящему великолепное зрелище, особенно, когда один из них подросток, который должен, вроде как, не признавать объятий и трепетных нежностей. Тем более материнских.
Сколько раз я наблюдал, как парни моего возраста брыкались: «Ну ни при всех же!» Но стыд при их холодности не испытывал. Холодность была напускной. Мальчишки и даже некоторые девчонки закрывали истинные чувства масками. Кто-то боялся, что засмеют, а кто-то держал нешуточную обиду. В общем, всякие были причины для того, чтобы не раскрывать душу.
Я считал, что устроен иначе и, не стесняясь, сообщал маме последние новости.
— Меня повысили!
— Где? — спросила она, светлая и загадочная, неся на плече новую сумочку. — Взяли на работу?
— Я же рассказывал, что свободен только летом. Забыла?
— Ах, наверное! В голове сплошная путаница. Туда съездить, сюда сбегать. Не всё запоминается.
— Ничего страшного, — ответил я простодушно. — Повысили в кружке. Буду готовить работу для выставки.
— Хоть кого-то оценили!
— А что? Какие-то проблемы? Ты не молчи. Если нужно, с кем хочешь разберусь.
Мама разразилась смехом и, достав платок, начала обмахивать полное лицо. Жара стояла, как летом, не хватало только вездесущих мошек, комаров, тополиного пуха и сильных цветочных ароматов.
— Проблемы есть, но я сама как-нибудь справлюсь. Не девочка уже.
— Единственное, обидно, что ко мне пристроили одноклассника.
— Обидно? — не поняла мама. — Он что, глупый или бесталанный?
— Как раз наоборот.
— Это же хорошо! — сказала она, глядя не на меня, а куда-то в сторону тенистой аллеи, по которой неторопливо прохаживались, жуя сладкие пончики.
— Почему?
— Если надоест лепить, возложишь на него большую часть обязанностей. Конечно, тут важна постепенность, — весело рассуждала мама. — А то ещё нажалуется…
— Он не будет жаловаться. Точно тебе говорю.
— Значит, без обид. Ой, что это? — удивилась она, вытаращившись на кустарники. — Как будто кот пробежал.
Ребёнок? Ушей достиг сухой треск. В трясущихся кустарниках кто-то зашуршал. Мы подошли ближе, но никого не увидели. Мама в лёгком недоумении раздвинула ветки.
— Пойдём. Не будем останавливаться. — Она приложила платок к едва краснеющей царапине.
— Конкуренты следят? — спросил я в шутку.
— Твои? Костя же планировал заниматься скульптурой? Или он рисовал? У молодёжи сейчас столько вариантов, куда податься! Одни играют на сцене, другие песни в ресторанах исполняют. Будь у меня столько возможностей, может, и не закурила бы.
— Ты курила?
— Как паровоз. Отец ругал, но я упорно стаскивала сигареты. И давала ребятам, которые тоже не определились с будущей профессией.
— Деда не стало из-за сигарет?
— Он умер потому, что постоянно сердился, вот сердце и не выдержало, — с толикой грусти произнесла мама.
— Зайдём в кафе?
— Я-то надеялась, что ты ценишь мою компанию. Поешь дома, — проговорила она строго.
Мне не осталось ничего другого, кроме как просить. Или клянчить, если по-честному. Дело было даже не в голоде, а в том, что я мечтал разделить обед с мамой. Чтобы мы пробовали еду друг у друга, хвалили сладости, а выпив по молочному коктейлю, свистели в трубочку. Или предполагали, кто из посетителей недавно встретил любовь, у кого родилась двойня, а кто потерял кошелёк, набитый мелочью.
— Пожалуйста!
— Ишь чего, глазки делает, — сказала она, убрав платок в сумку. — Лучше бы в приличное заведение позвал. В кафе я и так схожу, если получку задержат. Расстроился? Сёмушка, миленький, не обижайся! Я же не со зла. Кто ещё, кроме матери, скажет правду? В кафе скучно, уныло. Выбора, как такового, нет.
— Люди же едят, — возразил я. — Там и музыка хорошая, настроение поднимает. Будем болтать и кусать пирожки с вишней. Пальчики оближешь!
— Прямо-таки оближу?
— Обещаю!
За деревьями послышался шорох. Мама сказала замолчать. Тихо, как невидимка, она подобралась к пылающим клёнам и гаркнула грозно:
— Кто здесь?
— Никого?
— Пусто. Пугают средь бела дня!
— Ты испугалась?
— Конечно!
— За меня?
— За тебя… — ответила она неуверенно. — За себя. Вообще за всех, кто здесь гуляет. Старушка бы какая точно разволновалась. Нельзя шпионить, нельзя. Ладно, посетим кафе. Может, шутник устанет преследовать.
— За то, что он мне помог, я готов его расцеловать!
Мама улыбнулась, но как-то натянуто, будто к уголкам губ пришили завязочки.
Так мы и оказались в кафе, где заказали пирожки. От коктейля мама отказалась.
— Зря. Он вкусный.
— Но не вкуснее домашнего кваса. Душно-то как! Почему окна закрыты?
— Сентябрь на дворе.
Она быстро попробовала пирожок, также быстро проглотила следующий. И облизала наманикюренные пальцы.
— Ты прав, милый, они бесподобны!
Приятной беседы не получилось. Мы, конечно, общались, но не как сын с матерью, а как соседи, которые вынуждены обитать в одной квартире. Перебросились ничего не значащими фразами и резко переключились на песню. Два притопа, три прихлопа, зато быстрая, энергичная.
Я отбивал ритм носком и, двигая шеей, представлял, как очутился на дискотеке. Костя пригласил младшую сестру, которая училась в шестом классе, и они вместе зажигали в праздничных нарядах. Лёвка с Ниной прыгали, будто заводные. Дима танцевал с Ленкой, но сдержанно, чтобы не расстроить. Я же плясал до упаду и весь вечер был в центре событий. То одна девушка подойдёт, то вторая. И все прелестные, розовые, опьяневшие от свежего воздуха и лимонада. Снаружи мне весело и забавно, потому что вокруг танцуют гибкие люди, а внутри холодно, до жути противно. Почему я хохочу, но не могу остановиться? Откуда бьёт ослепительный свет? Это фонари кружатся.
