Лавирль Спенсер - Прошлые обиды

Этот дом не отличался от тысячи ему подобных на окраинах Миннеаполиса и Сент-Пола – кирпичный длинный трехэтажный прямоугольник; перед каждым подъездом – ступеньки; скучные ряды обшарпанных дверей; коридоры без окон. В домах такого рода обычно начинают совместную жизнь молодожены – с мебелью, которую кто-то выбросил, а они подобрали, с занавесками, купленными на дешевых распродажах. По коридорам разъезжают на трехколесных велосипедах малыши. Когда они ревут, то слышно на всех этажах. Сейчас, в шесть часов холодного январского вечера, из-за дверей струится запах приготовляемых на ужин мяса и овощей, доносится бормотание телевизоров, сообщающих вечерние новости.

В дом вошла высокая женщина. В своем белоснежном двубортном пальто, явно сшитом на заказ, в кожаных перчатках, в небрежно накинутом на голову шарфе густого клубничного цвета, она выглядела здесь чужой и неуместной. Все на ней было дорогое – от шелкового шарфа долларов за пятьдесят до туфель из трех цветов кожи на пятисантиметровых каблуках. Она шла торопливо, но с достоинством.

Бесс Куррен постучала в дверь с номером 206.

Лиза широко распахнула ее:

– А, мамочка, привет. Входи. Я знала, что на тебя можно положиться: ты-то уж не опоздаешь. Послушай, все готово, но я забыла купить сметану для бефстроганова. Я сейчас быстренько сбегаю в магазин. Последи, пожалуйста, за мясом. Хорошо?

Она нырнула в шкаф, достала короткую джинсовую курточку и накинула ее на платье.

– Бефстроганов? Для нас двоих? И платье какое! Что мы отмечаем?

Направляясь к двери, Лиза выуживала из сумочки ключи.

– Мясо просто помешай. Не забудь!

Она повернула ключ в двери и остановилась, что-то вспомнив.

– Да, и зажги свечи, включи музыку. Ты всегда любила этот старый оркестр.

Она захлопнула дверь, оставив Бесс в недоумении. Бефстроганов? Свечи? Музыка? И Лиза так возбуждена. Расстегивая пальто, Бесс направилась в кухню. Проходя через гостиную, она увидела стол, накрытый на четверых, и с любопытством его оглядела: голубые подставки под тарелки, салфетки продеты в белые кольца, посуда, оставшаяся от их первого с Майклом сервиза, которую она отдала Лизе, когда та переезжала на свою первую квартиру. Четыре бокала на высоких ножках, две голубые свечи в новых подсвечниках, вероятно купленных на деньги, выкроенные из скромного бюджета специально для этого вечера. Раньше она их, во всяком случае, не видела. Что наконец здесь происходит?

Бесс подошла к плите, чтобы помешать мясо. Запах был божественный, и она не удержалась и попробовала. Восхитительно. Она сама дала Лизе этот рецепт: с консоме и луком. Закрыв сковородку крышкой, Бесс почувствовала, как голодна. Сегодня у нее были три консультации на дому, а позже два часа работы в магазине до его открытия, и за все это время удалось лишь перекусить на бегу гамбургером. Сколько раз она именно в январе зарекалась не давать на дому больше двух консультаций в день!

Вернувшись в прихожую, она повесила в шкаф пальто, сдвинув там стопку обуви, иначе дверца не закрывалась. Потом нашла спички и зажгла свечи на обеденном столе и еще две на кофейном столике в гостиной. На тарелке из ее старого обеденного сервиза лежала головка мягкого сыра, который подают с крекерами.

Догорающая спичка обожгла ей пальцы. Она вздрогнула, выбросила спичку и снова уставилась на сыр. Да что такое, в самом деле? Она осмотрела все вокруг и удивилась: квартира была непривычно прибранной. Ее старый стол из стекла и латуни протерт, на широкой тахте уютно высились подушки. Кассеты сложены аккуратной стопкой, на полках – никакого хлама. На блестящем черном «Кавае» – это пианино отец подарил Лизе после окончания школы – ни пылинки. Наверху фотография Марка, парня, с которым Лиза сейчас встречалась; разросшийся филодендрон и пять книг Стивена Кинга между двумя латунными стойками – подарок Лизе к Рождеству от бабушки Стеллы.

Пианино было единственной ценностью в квартире. Бесс возмутил этот подарок Майкла. Глупо дарить девушке, у которой нет ни высшего образования, ни машины, ни мебели, пианино за пять тысяч долларов. Зачем? С одной перевозкой намучаешься, и за настройку после каждого переезда платить по сто долларов. А сколько раз она уже переезжала? Не лучше ли от него избавиться?

Но Лиза сказала:

– Нет, мам. Эту вещь я сохраню навсегда. Подарок к окончанию школы и должен быть таким.

Бесс пробовала возразить.

– А кто будет платить за очередную перевозку?

– Я.

– Это из зарплаты секретаря-машинистки?

– Я еще и официанткой работаю.

– Тебе надо продолжать учиться, Лиза.

– А папа говорит, что не надо торопиться, времени еще полно.

– Папа может и ошибаться. Если ты сейчас не поступишь в колледж, то вряд ли поступишь туда вообще.

– Ты же поступила, – напомнила ей Лиза.

– Да, и это было чертовски тяжело. Ты знаешь, чего мне это стоило. Твоему папе следовало бы подумать, прежде чем давать такие советы.

– Мама, мне бы так хотелось, чтобы вы перестали препираться или хотя бы сделали вид – для нас, для детей, – что у вас все нормально. Нам так надоела ваша холодная война.

– Все равно это глупый подарок, – ворчала Бесс. – Пять тысяч долларов за пианино! Да на эти деньги можно целый год в колледже учиться!

Пианино так и осталось бельмом на глазу. Когда Бесс приходила к Лизе без предупреждения, она неизменно видела на его блестящей черной поверхности слой пыли. Оно было завалено книгами, шарфами, щетками для волос – словом, всякой всячиной, которой было предостаточно в неорганизованном быту Лизы, впрягшейся в две работы. Все, что Бесс могла сделать, – это воздержаться от замечания: «Вот видишь, я же говорила».

Сегодня, к удивлению Бесс, пианино было протерто, на пюпитре стояли ноты любимой песни Майкла «Возвращение домой». В былые годы всякий раз, когда Лиза садилась за пианино, Майкл говорил: «Сыграй мою любимую». И Лиза играла ему эту красивую мелодию из старого телефильма.

Бесс отогнала воспоминания о том счастливом времени, поставила кассету с самой известной песней «Иглз» и направилась в ванную. Там тоже было на удивление чисто: краны блестели, полотенца выстираны и накрахмалены, на полке для туалетных принадлежностей – баночка крема, которую она подарила Лизе на Рождество.

Бесс вымыла руки и взглянула в зеркало. Ее прическа оставляла желать лучшего. Отросшие корни волос были темными, светлые пряди растрепались. Она попыталась взбить их, но получилось еще хуже. В последние дни у нее совершенно не оставалось времени навести красоту. На отвороте розовой блузки она заметила маленькое жирное пятно, нахмурилась и, намочив угол полотенца, принялась его тереть, оно расплылось. Тихо выругавшись, нашла в ящике у Лизы расческу и хотела заняться волосами, но тут в дверь квартиры постучали.