Дмитрий Басаргин
Море, солнце и…
Что обычно люди делают летом? Пьют много жидкости — читай пива, едят много мороженого, пялятся на полуобнаженных представителей противоположного пола. И, конечно, изнывают от жары. Это еще хорошо, что прогресс дал нам кондиционеры и морозильники, полные льда. Но ни холодный воздух, ни холодный коктейль не спасают надолго, ведь как ни крути, прохлада их искусственна. Есть только одно место с естественной прохладой, место, куда стремится всяк от мала до велика, о котором мы мечтаем душными ночами и на «головомойках» у босса. И думаем мы: «Вот брошу все и уеду на…»
Море! Какое счастье, что есть оно! И как счастливы те, для кого оно есть. Только здесь летом жизнь, в остальных местах — существование с мечтой о ней. Только здесь человек оживает, воскресая, как птица Феникс из полурасплавленного состояния. Только здесь он спокойно и величаво лежит на пляже, подставляя солнцу трудовую мозоль живота. Ведь всего два шага и весь его лишний вес — тьфу, и нет его. И плещется наш толстяк, и резвится безумным дельфином. Только здесь детишки не куксятся, не действуют на нервы родителям, а барахтаются себе по колено в прибое голышом. Барахтайтесь-барахтайтесь, милые! Когда еще придется поплавать в водоеме без ничего. А эти возгласы:
– Мидии, рапаны!
– Копченый катран!
— Пахлава, пахлава!
Они словно часть горячего воздуха, часть всего… этого… Такая же неотделимая, как шум ракушки, рокот прибоя, пронзительный писк чаек. В общем, суета, веселье, матрасы, шезлонги…
Эх, меня там нет!
* * *
«Нет, все-таки спать днем здесь — самоубийство», — Виктор, молодой человек лет 27–28 («Родители скрыли от меня точную дату рождения»), проснулся в тесной комнатенке с окнами во двор. Точнее, не с окнами, а проемами, затянутыми сеткой от комаров. Еще точнее, не проснулся, а обалдело щурит глаза, одной частью мозга еще следя за улетающим сновидением, другой пытаясь понять, что же его разбудило. А разбудил его дикий вопль, сравниться с которым мог бы, пожалуй, хохот гиены, нашедшей в ночи раненую добычу. Фу, как мрачно, не буду так. На самом деле у мальчика Гоши, сына семьи, проживающей в соседней точно такой же комнате, отобрал машинку мальчик Кирилл, ребенок семьи, проживающей в последней комнате этого чудного здания. Номера разные, жизненное пространство одно, как ни крути. Также, как и кухня, холодильник, душ и, пардон, М (Мадам)/Ж (Жентельмен). Коммуналка, но… в двух шагах от моря. И этим все сказано.
«Спать днем — самоубийство. Са-мо-убий-ство. А ночью — работа. Да-а. Хотя кому-то может показаться, что это способ приятно провести время. Что может быть лучше — бацай себе песни латино в окружении бухих грингос, которые еще и деньги отстегивают. Но никогда, слышите вы, никогда профессия тапера на Руси не была ни престижной, ни денежной. Да-с. Чего ж мне снилось? О-о! Какие-то стройные загорелые ноги, оч-чень влекуще. Правильно, что может сниться после недели воздержания…». Незаметно для себя, как все спящие днем, он встал слегка чумной, застелил постель линялым коричневым покрывалом, немного поработал суставами, попрыгал слегка и сдернул с окна другое линялое покрывало, висевшее там вместо шторы. В комнату сразу хлынуло разящее Светило, заполнив ее всю собой — великим. Горячий ветер принес солоноватый запах моря и многих людей, сходивших по-малому в одном месте сразу. Виктор вышел во двор к ревущему Гоше.
— Салют, Георгий. Че орем?
Гоша, успев уже схватиться врукопашную с Кириллом и проиграв, но еще не успев озадачить своим конфликтом родителей, продолжал безутешно стенать. Кирилл, что характерно, нагло играл здесь же отобранной машинкой. Не обращая никакого внимания на побежденную сторону.
— Мафынка-а-а! — показывая пальцем на Кирилла, вопил Гоша, второй рукой усиленно добывая слезы из глаз. Дополнения тут были излишни. Виктор, несильно дернув, отнял машинку у Кирилла. Причем недавний агрессор вдруг на себе ощутил всю горечь поражения и замигал глазами, скорчив рот подковой. Вот-вот…
— Ага, заори еще. Мать придет, всыпет сразу и за Гошку, и за то, что после обеда поспать не дал. Еще раз отберешь, получишь болючий щелбан. На, — он протянул машинку довольному Георгию.
Таким образом, были восстановлены тишина и статус кво еще до вмешательства родителей и соответственно более глобального развития конфликта, перехода на личности, разрыва дипломатических отношений… Да много чего могло еще быть.
Виктор наскоро умылся, и вот он уже идет в шортах и сланцах по плохо асфальтированной извилистой улочке вниз. Туда, откуда слышится шум прибоя, крики чаек и отдыхающих, терзаемых аттракционами.
«Так, первым делом — искупаться. Потом купить чебурек, отстояв километровую очередь — забытое совьетико. Еще бутылку пива. Что еще надо для счастья? Надо бы, правда, купить че-нибудь на обед-ужин, питаться в кафе ни здоровья, ни денег нет. Можно даже успеть сварить, если керогаз не займут. Какой-нибудь, блин, кашей для Гоши. А потом работа, растопыривай кошельки, грингос, маэстро в ударе. Это вам не попса, это фламенко. От Сантьяго Бриса. Придумал же я себе фамилию… Да, вина жрать надо меньше. Вкусно, конечно, но ведь и здесь химия. „Новый урожай“. Он еще на лозах висит, новый их урожай, а вину играть надо месяц…».
Солнце продолжало запекать на медленном огне селение и жителей, а Виктор, еще раз повернув вместе с улочкой, увидел его. Море. Преодолев в первый день ощущение огромного бассейна с соленой водой и того, что все вокруг кажется декорациями — и горы, и Крепость, и само небо, на второй и третий день воспринимаешь море как должное. Да, так и должно быть. Я здесь и море здесь. И только в самом уголке сознания в каждом из нас, да, я уверен, в каждом прячется детская радость обладания липким сахарным леденцом, который никому не отнять. Море! У меня есть Море!
Немой восторг.
Но восторг, и немой в том числе, не мешает действовать. Сбросить сланцы и шорты — дело секунд, пробежать по горячей полосе пляжа, забежать по пояс хотя бы и ныр-рну-уть… Ныр-нуть. И никакой усталости, никакого недосыпа, что вы! Вынырнуть и на спине подальше, подальше от этих водных мотоциклов, моторок с прицепленными на тросе орудиями инквизиции, за буйки к манящей и невидимой в мерцании линии горизонта. А-х-ха-ха… Все ерунда, все. И ночная жизнь, и ноющие пальцы, и неизбежное пьянство — все. Не это главное. Вот море — это не ерунда.
Однако, как ни хорошо на поверхности, но нас зовет подводный мир. Когда ныряешь без маски, море — как огромная линза. Приближает предметы и искажает их. Вот, к примеру, пустые раковины мидий, лежащие на дне. Как звезды величиной с кулак, и, кажется, руку протяни — достанешь, а не тут-то было, сначала донырни, потом окажется, что она с рубль, а не с кулак. Или вот эти загорелые ноги. Кажется, их хозяйка сейчас по голове тебе проплывет, в панике всплываешь, а до нее еще грести и грести. Ничего ноги, кстати.
