1. Тая
Споры с моими подругами начинаются одинаково — с шуточек и разговоров «за жизнь», а потом лёгким движением руки превращаются в попадалово разной тяжести. Мне бы не вестись, не поддаваться на провокации, но тяга к авантюрам превозмогает. Всё время хочется доказать, что любое дело для меня — раз плюнуть и нет ничего невозможного. Нужно только захотеть.
— Тайк, а что ты кислая такая? — смотрит и в этот раз Синица мне в лицо снизу вверх, словно пытается от подбородка к глазам прочертить линию судьбы.
Синица — это её фамилия. Но только друзья и родные помнят, что на самом деле её зовут Лина. Птица Синица красная девица. Ей двадцать один, она на два года старше меня и Оли, хоть и учится с нами на одном курсе. На правах многоопытной и бывалой, Лина учит нас уму-разуму, житейским премудростям, а заодно подбивает на всякого рода эксперименты. «Иначе скучно жить» — эти слова можно вытатуировать у неё на лбу, как девиз.
— Тётка опять доставала, — жалуюсь я с затаённой тоской. — Опять рассказывала, что нечего дармовой хлеб жрать. Нужно идти работать, а не протирать штаны в университете.
— Ты же и так подрабатываешь! — возмущается Оля.
Подрабатываю. Мы втроём подрабатываем в этом ресторанишке средней руки. Олька — посудомойкой, а мы с Линой — официантками. Оля кастинг не прошла из-за маленького роста. Хозяин на длинных ногах и коротких юбках помешан. Считает, что так его заведение выгодно отличается от других. Клиенты запоминают и возвращаются снова, чтобы полюбоваться на нашу неземную красоту. В общем, он прав: запоминать здесь, кроме длинноногих официанток, нечего.
— Если бы этого хватало, — вздыхаю я, — давно бы свалила от тётки. Общежитие мне не дают, якобы местная. Стипендию тётка забирает. Она бы и эти копейки забирала, если б могла.
— Замуж тебе надо, — важно брякает Синица. — За такого, — щёлкает она пальцами и сладко закатывает глаза. Пора кидать гранату: сейчас Синицу понесёт, как велик без тормозов. — Представительного! Во! Чтоб не сосунок какой без роду и племени, без профессии и работы. На голом энтузазизьме не уедешь далеко. Все эти студентишки — фи. Моветон.
— Ну да, — киваю я головой, как мудрый Будда, — не мелочимся. Если уж замуж, то за миллионера. А лучше — миллиардера.
— Не, ну зачем так-то? — подпрягается в разговор Ольга. — Нужно ставить реальные цели, а не эфемерные дали.
Опять они со своим позитивным мышлением и верой в Мироздание. По версии Лины, нет недостижимых целей. Есть неправильные желания. Я к этому со скептицизмом: жизнь меня не раз в коленно-локтевую позу ставила, а Олька прониклась. Стала ещё одним прихожанином церкви святого Мироздания.
Мне их убеждения не мешают. Иногда даже забавляют, если не касаются меня напрямую. А так… когда эти две стервочки местного разлива играют на моих слабостях в четыре руки, выходит такая гамма, что ни один виртуоз не справится.
— Да-да-да! — торжественно садится на своего боевого Буцефала [1] Синица. У неё не конёк — не путать, пожалуйста, — у неё целый конище размером с десятиэтажный дом. — Что-нибудь представительное, с квартирой-машиной-деньгами. Такой… слегка за тридцать. Щедрый, ласковый, надёжный. Океан, а не мужчина!
— Как бы не утонуть в океане-то, — остужаю я её пыл, — особенно, если плавать не умеешь. Ты не подумала, на кой ему, слегка за тридцать, девятнадцатилетняя неопытная девственница без образования? Нищая к тому же.
— Да как ты!.. — задыхается от возмущения Синица, — Вот говорила: над самооценкой пахать и пахать! Красивая — раз, длинноногая — два, не дылда при этом — три, умная — четыре, молодая — пять! Да тут до бесконечности можно пальцы загибать, и на ногах не хватит. Он должен быть счастлив, заполучив сокровище. Да ещё девственное.
Олька подло хихикает и прячет пунцовое лицо. Её распирает от смеха. Но она знает, что если сейчас расхохочется во всё горло, я обижусь. Поэтому Олька краснеет до помидорного оттенка, пыжится, сжимает плотно губы и надувает щёки. Живот у неё трясётся. Ну, как живот — что-то там немного выпуклое. Так-то она стройняшка.
— Можешь ржать, — милостиво разрешаю я, взмахнув рукой, как дирижёр — палочкой, и Ольку наконец-то прорывает. Смеётся она заливисто и заразительно. Но мы стараемся потише, иначе сейчас притарахтит лысый чёрт Гена Палыч и будет шипеть, округляя глаза.
Он здесь хозяин и господин. А мы его гарем наложниц. Хочет милует, хочет казнит. Плюс — никогда не подкладывает под клиентов. За что ему огромное человеческое спасибище. Во всём остальном он гад, тиран, сволочь. Банный лист на заднице, зануда и педант.
— А можно и миллионера, — неожиданно меняет курс Синица. И вот эти форсажи всегда знаменуют собой очередной знаковый поворот. Но я их различать не умею, поэтому ведусь каждый раз, как в первый класс. — И правда: зачем мелочиться? Тут главное — холостого найти. А это задача посложнее. А пока подходящих нет, можно и потренироваться.
— В каком смысле «потренироваться»? — впадаю в ступор я. У Синицы своеобразное видение правил хорошего тона и культуры поведения. Её «потренироваться» может означать, что угодно.
— Опыта у тебя нет, — вздыхает она тяжело. — Надо бы уметь подкатить, очаровать, не оставить камня на камне при штурме крепости бронированного сердца. Чтоб клиент понял: ты та самая. Единственная. Но с первого взгляда такие вещи редко происходят. Поэтому нужно быть убедительной.
— Глазки строить? Ножкой шаркать? — веселюсь я, ещё не понимая, что Госпожа Большая Задница уже встряхнула кудрями и деловито нанесла боевую раскраску.
— Хотя бы и так. Ты и того не умеешь, — бреет меня на лысо язвительная птица Синица. — Вон, ты того мужчину видишь? — тыкает она пальцем в зал, где за столиком сидит один из представителей сильной половины человечества.
— Ну, вижу.
— Вот потренировалась бы. Познакомилась. Попробовала очаровать. Чтоб посмотреть, что у тебя в арсенале имеется и умеешь ли ты стрелять точно в цель.
— Выдумаешь тоже. Ему не слегка за тридцать. Ему почти под сорок или уже за. Не подходящий объект, — всё ещё пытаюсь я оттянуть неизбежное, но сама уже глазами изучаю «меню».
Холёный, статный. Видимо, высокий. Костюм на нём дорогой. Туфли — до блеска. Я вижу только профиль. Импозантный. Стрижка модная, слегка небрежная. У меня слабость к мужским стрижкам, красивым вискам и рукам. У этого всё в порядке и с первым, и со вторым. Виски слегка седые, аккуратные. И пальцы, что держат бокал — ухоженные, длинные, но по-мужски сильные. Это видно даже издалека. Красивая форма ногтей, крепкая ладонь.
— Какая тебе разница? — жарко шипит, падая на меня грудью, Синица. — За тридцать, под сорок — это тренировка. Разведка боем. Давай, соберись!
И я собираюсь. Как пантера перед прыжком. У меня аж голова кружится, а внутри — будто пузырьки шампанского лопаются.
Ну, мне не обязательно кидаться на него. Он, наверное, заказ сделал. Вот и славно. А пока можно рассмотреть поближе. Изучить. Никогда не знаешь, чего от мужчины ждать. Линка в одном права: опыта у меня ноль. Я только и умею, что от похотливых рук уворачиваться. А здесь цель иная. Привлечь внимание и заинтересовать.
В этом месте я начинаю падать. Не в мыслях и фантазиях, а реально. Пока я подбиралась к «объекту» поближе, совершила непростительную в этом ресторане ошибку: опёрлась локтём на жуткую инсталляцию — гордость Гены Падлыча, которую он заказал за баснословные деньжищи какому-то крутому дизайнеру.
И вот эта херь от моего бараньего веса и рухнула. А может, время ей пришло погибнуть смертью храбрых. Как бы там ни было, она развалилась на детали, из которых состояла. Там пыли, между прочим, тонна. Наверное, ни одна зараза не хотела и близко приближаться к этому чудовищу, чтобы протирать.
Зато к объекту приблизилась максимально: он как раз неподалёку сидел. Вся в пыли, с ободранным локтем и коленом. Ноги в раскорячку: я как-то умудрилась не упасть всё же. Устояла, как партизан на допросе. Красавица. Ещё пулемётную ленту мне через грудь — и пленять импозантных мужчин в дорогих костюмах.
