Рита Навьер
Подонок. Я тебе объявляю войну!
1. Женя Гордеева
Я мчусь изо всех сил через двор, не замечая луж, промокших ног, глупой собачонки, что увязалась за мной с визгливым лаем. Мчусь в сторону автобусной остановки и отчаянно молю: «Господи, пожалуйста, пусть всё будет хорошо! Умоляю, умоляю…».
Пятнадцать минут назад я ещё стояла у плиты, напевая старенькую песенку, и готовила на ужин макароны с сыром. А потом мне позвонили из гимназии, где работает мама.
Незнакомый женский голос буднично сообщил, что маме внезапно стало плохо и её отвезли на скорой в первую клиническую.
«Что с моей мамой?» — закричала я в ужасе.
«Я больше ничего не знаю, — равнодушно ответила женщина. — Мне велели передать только это».
Позвонила маме на сотовый — абонент недоступен.
Тогда, наспех одевшись, я опрометью выскочила из дома. И вот теперь бегу, умираю от страха и неистово шепчу: «Мамочка, пожалуйста, живи! Мамочка, только не оставляй меня!».
Маршрутка приезжает забитой — уже вечер, час пик, все едут с работы. Кажется, что в салон даже мышь не протиснется. Люди, что вместе со мной стояли на остановке, и не пытаются. Одна я, не глядя, вскакиваю на ступеньку, штопором вклиниваюсь в плотную стену чужих спин и проталкиваюсь чуть вперед. Слышу чье-то шипение и ругань в свой адрес, какая-то сердитая тетка бьет локтем мне в бок, но я ни на что не реагирую.
Вообще на всё плевать. Лишь бы скорее доехать. Лишь бы успеть в больницу, пока ещё пропускают. Лишь бы ничего страшного не случилось…
До больницы опять мчусь бегом, со всех ног, не разбирая дороги. И вдруг из-за поворота вылетает красный спортивный Порше. Слышу визг тормозов. Поворачиваюсь и… чудом, в каком-то немыслимом прыжке, уворачиваюсь от, казалось бы, неминуемого столкновения с кабриолетом. А затем, не оглядываясь, несусь дальше под яростное гудение клаксона. Водитель, темноволосый парень в солнцезащитных очках — его я успела заметить мельком — кричит мне вслед: «Овца безмозглая! Жить надоело?!».
В другой раз я бы, наверное, здорово перепугалась. Хотя в другой раз я бы и не помчалась сломя голову в неположенном месте. Но сейчас этот эпизод пролетает у меня почти незамеченным.
Врываюсь в приемное отделение. В регистратуре небольшая очередь, но стоять-ждать… я же сойду с ума.
Выбираю бабушку на вид подобрее и, тяжело дыша после пробежки, молю ее пропустить меня вперед.
— Пожалуйста… можно я перед вами… мне не ложиться… я к маме… только узнать, где она…
В итоге — меня пропускает вся очередь.
— Гордеева… Валентина Павловна… мама моя, — выдаю я порциями между вдохами в окошко регистратуры. — Ее привезли сюда с работы… сегодня…
Суетливо подаю ей мамин паспорт и полис.
— Вот.
— Минуту… — отвечает женщина и так медленно, так неспешно скролит страницу у себя на мониторе. При этом отвлекается на разговоры медсестер, стоящих рядом, хихикает с ними над какой-то ерундой. А я от нервов выбиваю пальцами чечетку по столешнице стойки и еле сдерживаюсь, чтобы не прикрикнуть на неё. В мыслях же ору как бешеная: «Давай уже скорее, каракатица!».
— Отделение неврологии, третий этаж, триста пятая палата, — наконец сообщает мне она. — Прямо по коридору и…
— Я знаю, — не дослушав, срываюсь я с места.
Потому что действительно знаю. Два года назад я здесь почти жила…
Пулей взлетаю по лестнице на третий этаж. На миг останавливаюсь перед дверями из матового стекла. Перевожу дыхание. И затем вхожу.
Длинный коридор с бежевыми стенами. Справа сестринская, процедурная, триста первая палата, триста третья… Дальше, помню, будет небольшой холл с огромным аквариумом, диваном и зарослями монстеры. Потом — сестринский пост. Как всё знакомо. Знакомо до боли, до тошноты, до омерзения…
Неужели опять всё это придется пережить…
Пусть. Переживу. Лишь бы не случилось страшного, повторяю я про себя и иду вперед.
2. Женя Гордеева
Тихо стучу в триста пятую палату. Захожу и останавливаюсь на пороге. Озадаченно осматриваюсь. Две пожилые незнакомые женщины, одна лежачая, вторая — сидит на кровати и ест печенье с тумбочки. Третья кровать — пустая. Мамы здесь нет.
Внутри тотчас всё леденеет.
Господи… Мамочка, нет… Только не это!
— А-а… — сиплю я, не в силах нормально задать вопрос. Горло перехватывает спазмом.
— Девочка, ты к кому? — спрашивает старушка с печеньем.
Судорожно сглотнув, показываю на пустую кровать.
— А-а, да, тут была женщина… Ее сегодня положили. Но уже перевели в другую палату.
— В реанимацию? — с трудом выдавливаю из себя.
— Нет, в платную. В эту… как там… ВИП.
Пару секунд я обескуражено смотрю на старушку. Какая еще ВИП? Затем понимаю — это не про мою маму. Видимо, какая-то ошибка. В регистратуре, наверное, напутали. Не ту палату назвали.
Пошатываясь, выхожу в коридор. От такого стресса и самой можно запросто сюда загреметь.
Иду к сестринскому посту. Пару минут назад тут никого не было, но сейчас медсестра уже на месте. Раскладывает таблетки по маленьким белым стаканчикам.
Я так переволновалась сейчас, что забываю об элементарной вежливости и просто спрашиваю у нее про маму.
— Кто? Гордеева? В триста пятой, — не отвлекаясь от таблеток, с ходу отвечает она.
— Там ее нет!
— Как нет? — поднимает на меня глаза девушка. — А! Точно! Ее же перевели в ВИП-палату. Иди по коридору до конца. И направо, прямо перед пожарным выходом будет небольшой закуток. Там у нас две ВИП-палаты. Она в триста двадцать восьмой.
Ничего не понимаю. Но иду, куда сказали. Перед пожарной лестницей сворачиваю в закуток. Там и правда две палаты.
Дверь в триста двадцать восьмую немного приоткрыта, и оттуда доносится мужской голос. Вроде как отдаленно знакомый.
— Валентина Павловна, милая, не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь. Значит, мы с вами договорились, да? Вам просто стало плохо. Вы убирали спортзал и внезапно потеряли сознание, так? А всё остальное оставим строго между нами, хорошо?
Я не слышу, что ему отвечает мама. Но, видимо, соглашается. Потому что затем он сразу повеселевшим голосом продолжает:
— Вот и прекрасно. В самом деле, зачем вам эта нервотрепка, а гимназии — лишние проблемы… Вы пока лежите, лечитесь, все оплачено, я еще с врачом поговорю. Если что-то нужно — всё будет. Всё компенсируем. А насчет нашего предложения… — он на миг задумался, — ну, думаю, со следующей недели ваша дочь сможет начать у нас обучение. Мы все формальности за эти дни уладим, ну и… с радостью примем ее к нам. Вы не пожалеете, Валентина Павловна. Для вашей девочки — это отличный шанс! Путевка в жизнь. Ну, вы и сами знаете.
Замерев, подслушиваю их за дверью, пытаясь понять, о чем он. В общем-то понять несложно. Но все-таки как же мне знаком этот голос! Где я его могла слышать? Противный такой, вкрадчивый, шелестящий…
Ладно, черт с ним. Пока подытожу услышанное. Итак, с мамой явно что-то нехорошее случилось в гимназии. Скорее всего, это связано с безопасностью условий труда, раз они так засуетились и боятся, что правда всплывет. Просят ее о чем-то умолчать. Задабривают. Подкупают платной палатой и «путевкой в жизнь» для меня. Значит, что-то серьезное, раз так суетятся…
Во мне вдруг закипает гнев такой, что даже отчасти глушит страх. Вот же мерзавцы! Сволочи трусливые. Не знаю пока, в чем там дело, но они за всё ответят. Клянусь!
Да и к тому же нужна мне эта «путевка» и их гимназия! Пусть катятся к черту. Меня и моя школа более чем устраивает. Не знаю, зачем мама согласилась. Но я совершенно точно никуда не пойду. И с мамой поговорю, чтобы не соглашалась, когда этот тип уберется.
И тут он добавляет фразу, от которой у меня внутри всё переворачивается.
— А я со своей стороны обещаю, что выясню, кто это сделал. Кто так жестоко и подло с вами поступил. Выясню и накажу сам негодяя. Как минимум, добьюсь его отчисления. Честное слово, Валентина Павловна, виновный будет наказан, кем бы он ни оказался. Просто сделаем это сами, не вынося сор из избы. Не стоит ведь портить репутацию всей гимназии и ни в чем не повинных людей из-за одного подонка. Хорошо? Вот и ладненько.
