— Мне нужна вода, — я повернулась к моим сопровождающим. — Горячая вода и инструменты. Вы меня понимаете?
Тот, кто стоял ближе ко мне, молча кивнул и вышел. Второй остался в комнате.
— Где я могу руки помыть? — спросила у оставшегося.
Он взял меня за руку и вывел из комнаты.
Рукомойник был на улице. Я тщательно вымыла руки и огляделась в поисках того, чем можно было их вытереть. Ничего подходящего не нашла и решила, что они высохнут сами.
Когда вернулась в комнату с больным, там уже стояло ведро с горячей водой и таз, на столе лежал набор инструментов.
— Мне нужен свет, — сказала в никуда.
Молчаливые люди принесли все необходимое, включая медицинский халат. Я наладила освещение, продезинфицировала руки, надела перчатки и подошла к своему новому пациенту.
Спустя полчаса поняла, какая обширная работа мне предстоит: его не просто били, его явно пытали. Сломанные пальцы, многочисленные ожоги, резаные раны. На нем не было живого места. Больше всего меня беспокоила рана на голове. Я отмыла его, вколола обезболивающее и приступила к работе.
9
Я сидела на полу у дивана с закрытыми глазами, когда в комнату вошел тот, по чьему приказу привезли меня сюда.
— Как он?
— Плохо, — ответила честно. — Нужны лекарства.
— Напиши, что нужно, завтра все будет у тебя. Он выживет?
Что я могла ответить? Что не знаю? Что нужен нормальный стационар или хотя бы полевой госпиталь. Здесь, в хибаре, затерянной где-то в горах, где даже нет водопровода, не говоря уже о медицинском оборудовании, я ничего не могу гарантировать. Но если я это скажу, где гарантия, что меня не пристрелят прямо в этой комнате? Да, я хотела жить. И готова была бороться за свою жизнь. «Нужно продержаться», — сказала самой себе, — «Кирилл меня вытащит».
— Организм молодой, должен выжить.
— Постарайся, — кивнул он. — Спать будешь здесь. А сейчас иди лечить другого.
— Есть еще другой? — удивилась я.
— Твой спутник, — кивнул он. — Ты ведь просила за него, нет?
Я вскочила с пола и устремилась к дверям.
— Тебя проводят.
Кипреев лежал на полу со связанными руками. Подошла к нему, присела рядом.
— Как ты? — спросила его.
— Нормально. Ты?
— Я тоже. Развяжите ему руки, — попросила своего сопровождающего.
— Лечи так.
— Он никуда не убежит, у него нога прострелена.
— Лечи так или убирайся.
— Мне нужны инструменты.
— Иди и возьми все, что надо.
Я посмотрела на Кипреева.
— Я сейчас приду и подлатаю тебя.
Под конвоем сходила за инструментами. Мужчина все еще сидел в комнате с братом.
— Брат в себя не приходил? — спросила его.
— Нет. Это плохо?
— Нормально. Мне нужно еще обезболивающее.
— Для брата?
— Нет. Для того, другого. Нужно вытащить пулю.
— Так вытащи, потерпит.
— А если он умрет?
— Значит, умрет, — ответил равнодушно, и я поняла, что спорить бесполезно.
Вернулась в комнату, где лежал Кипреев.
— Сейчас я вытащу пулю, — сказала ему. — И все будет хорошо. Ты только потерпи.
Он терпел. Стиснул зубы, стонал, но терпел. Я старалась сделать все, как можно аккуратнее, чтобы не причинять лишнюю боль.
— Все, — сказала, закончив. — До свадьбы заживет.
— Теперь придется на тебе жениться, — пошутил Кипреев.
— Я замужем.
— И муж тебя отпустил?
— Это моя работа.
— Я бы свою жену ни за что на войну не отпустил.
— Не на войну, — поправила его.
— Это сейчас серьезно?
— Лежи молча, — попросила я. — Сил набирайся.
— Да, — согласился Кипреев, — силы нам будут нужны.
На следующий день мне привезли все нужные лекарства и кое-что из оборудования.
Три дня я просидела в комнате у больного, выходя только в туалет и умыться. Спала на полу, благо он был застелен ковром, а подушку и одеяло мне принесли в первую же ночь. Ела там же. Еду приносили два раза в день, утром и вечером. Хлеб, сыр, немного зелени и вода. Пару раз мне разрешали навестить Кипреева, но разговаривать нам запретили, строго следя за тем, чтобы мы не нарушали запрет. У Кипреева все заживало, как на собаке, что меня несказанно радовало.
У второго моего пациента дела шли не так блестяще, но его жизни больше ничего не угрожало, о чем я сообщила его брату.
Вечером третьего дня, когда я уже собиралась лечь спать, в комнату вошел один из моих постоянных конвоиров.
— Идем.
Я уже поняла, что спрашивать у них о чем-то совершенно бесполезно, все равно мне не ответят, и безропотно пошла следом.
Меня привели в комнату, где на большой кровати лежал брат моего пациента.
— Как брат? — спросил он, окидывая меня взглядом с ног до головы.
— Нормально.
— Хорошо.
Он помолчал немного и добавил:
— Раздевайся.
— Что? — растерялась я.
— Раздевайся и ложись, — он похлопал рукой по кровати.
— Нет! — сделала шаг назад и уперлась спиной в дверь.
— Раздевайся, — повторил он безо всякого выражения.
Я отрицательно покачала головой.
— Ты можешь раздеться сама, — сказал он мне. — Или я позову моих людей, чтобы они раздели и держали тебя. А могу отдать тебя им, тогда ты вряд ли переживешь эту ночь. Они давно не видели женщин.
Я почувствовала, как от страха у меня похолодела спина. Все еще надеясь на чудо, произнесла:
— Я лечу твоего брата. Не боишься, что без меня он может умереть?
— Ты сама сказала, что он будет жить. Раздевайся, или я позову своих людей.
Я смотрела в его холодные глаза и понимала, что у меня нет выхода. Или я разденусь сама и лягу с ним, или … в лучшем случае, меня будут просто держать. Но что-то подсказывало, что если я заартачусь, этот человек отдаст меня на потеху своим бойцам.
Дрожащими руками стала расстегивать пуговицы на рубашке.
— Правильное решение, — усмехнулся мужчина. — Давай быстрее, мне надоело ждать.
Под его пристальным взглядом, я стянула рубашку и брюки, сняла белье и застыла у дверей.
— Иди сюда.
На нетвердых ногах подошла к кровати.
— Ложись.
Легла и зажмурилась. Взрослая женщина, врач, я прекрасно понимала, что сейчас произойдет. Я, конечно, могу сопротивляться, но это бесполезно. Будет только хуже. В голове возник голос деда: «Выживи любой ценой». Сглотнула вязкую слюну и посмотрела на мужчину.
Он, не спеша, оглядел меня, расстегнул и приспустил штаны и устроился между моих ног. Потом достал пистолет, снял его с предохранителя и сказал:
— Дернешься, и я вышибу тебе мозги.
И поскольку я никак не отреагировала, продолжил:
— Кивни, если поняла.
Я кивнула.
Положил оружие рядом с собой, потом ловко надел презерватив, развел мои ноги и резко вошел в меня. Было больно и очень стыдно, но я запретила себе плакать. Я вытерплю. Я выживу. Я вернусь домой. И тогда уже пожалею себя и поплачу вдоволь.
Он быстро кончил, слез с меня и натянул штаны.
— Иди.
Я не заставила просить себя дважды. Встала, оделась и ушла. Меня проводили в комнату к больному.
С этого вечера меня ежедневно стали водить к нему. Он не бил меня, не издевался, не старался причинить боль. Он делал все молча, получал удовольствие и отправлял меня обратно. Всегда клал рядом с собой оружие. Пару раз, когда я дергала рукой, он тут же хватал пистолет и прижимал дуло к моему виску.
— Не провоцируй, — сказал однажды.
С тех пор, лежа под ним, я боялась пошевелиться.
Через две недели нашего пребывания здесь, Кипреев, решив, что он достаточно окреп, разоружил часового и пытался проникнуть ко мне в комнату, чтобы вместе бежать.
Его поймали. Я услышали выстрелы и крики, бросилась к двери, но выйти мне не дали.
А вечером главарь сказал мне:
— Твой друг совершил глупый и опрометчивый поступок. Пришлось его наказать.
— Он жив? — прошептала, облизав вмиг ставшие сухими губы.
— Жив.
— Что с ним?
