За прошедшую неделю ее светлая кожа загорела, на ключицах пролегли тонкие белые полоски — то ли от купальника, то ли от маечки. На носу проступили крохотные веснушки. Она стала более земной, близкой — и, в то же время, осталась такой недосягаемой…
— Привет, лучник, — поздоровалась она, и все, что подзабылось за прошедшие дни, слова всколыхнулось, взбаламутилось.
— Привет… — прилипнув к ней взглядом, поздоровался Глеб.
…Вот она склоняется к нему, рассказывая о соблазнении, — так просто произнося слова, от которых теперь у него бы зардели уши. Вечер тогда был пьяный, душный — а сейчас духота навалилась внезапно, как в тисках зажала…
— Машина готова? — Ксения остановилась в паре шагов от него.
…Вот она машинально надавливает подушечкой пальца на нижнюю губу, рассказывая о поцелуях. Глеб прикрывает глаза — и ему кажется, что тепло ее тела стало интенсивнее, и уже исходит волнами, обволакивает, проникает вовнутрь…
— Так что там с машиной, лучник? — судя по голосу, Ксению его «зависание» позабавило.
Глеб пришел в себя. Заметил, что все еще держит ключ возле замочной скважины. Спохватился, запер дверь.
— Машина готова. Заберешь?
Она замялась, прикусила губу. Черт, не стоило ей так делать. Это рождало в нем какие-то неправильные чувства, желание впиться в ее губы взглядом. Смотреть, смотреть, смотреть…
— Отвезешь меня в город? Очень нужно, — вместо ответа попросила Ксения — и глаза у нее были такие, точно она никогда не слышала отказа. Не настырные, не наглые, — а, скорее, наивные. Словно на ее вопрос существовал только утвердительный ответ. — У тебя же есть права?
Будто лишь их отсутствие и могло стать преградой.
— Да, — ответил Глеб.
Вот и не стало преграды.
И не было у него ответа, по какой причине он уже шел к машине, на ходу вынимая из кармана телефон — чтобы отменить встречу с Ланой — девушкой, о которой только и думал весь день.
Ему не нравилось то, что он делал, и что при этом чувствовал. Словно в нем проснулся другой мужчина. Не Глеб, а кто-то другой сейчас набирал Лане сообщение — вместо того, чтобы позвонить, — поступок трусливый и мерзкий.
Тот, второй, был хитрым и жадным до эмоций. Он подчинялся инстинктам, а не рассудку. Глеб остерегался его, хотя, в какой-то мере, и восхищался им — как восхищаются хищником с безопасного расстояния. Эти ощущения волновали Глеба, сбивали с толку. Их хотелось постичь, приручить — чтобы потом от них избавиться.
Зазвонил телефон. Глеб отключил звук, но экран продолжал вспыхивать то от звонка, то от сообщения.
— Я бы и на своей отвез. Необязательно было дожидаться, пока твоя машина высохнет, — он отключил мобильный.
— Лучше на моей.
Глеб почувствовал — что-то произошло: Ксения вдруг замкнулась в себе. Волновалась из-за того, что ожидало ее в городе? Если так, то где ее муж? Почему не он рядом?
— О чем ты думаешь? — поинтересовался тот, второй. Сам бы Глеб не стал — не его это дело.
— Скажи, у тебя бывает такое, когда точно знаешь, что поступаешь неправильно, но не можешь остановиться? — снова вопросом на вопрос ответила Ксения.
Ее слова так напоминали происходящее сейчас с Глебом, что он невольно сбросил скорость.
— Бывает…
И больше — ни слова за полтора часа — всю дорогу.
Когда въехали в город, уже стемнело. Свет фонарей — слишком яркий после черного тоннеля трассы — резал глаза. Глеб редко бывал в этом городе вечерами — обычно приезжал днем, с отцом, на «развалы», где можно купить запчасти по хорошей цене. А в этом районе, похоже, и вовсе не появлялся. Глеб запомнил бы небольшие, старые, двухэтажные бараки — развалюхи на два подъезда. Возле переполненных контейнеров бродили ободранные собаки. То там, то здесь «парковались» ржавые машины без колес и стекол. Женщина, подвязав к поясу подол длинной юбки, стирала в тазу возле колонки.
Глеб припарковал машину под фонарем — в одном из редких световых пятен в этом районе.
— Жди здесь, — приказала Ксения.
— Я с тобой.
— Нет, — как отрезала.
— Здесь не стоит ходить одной, — твердо возразил Глеб — и сам удивился своему тону. Так отец разговаривал с его матерью — и она не смела перечить.
— Я же сказала — нет, — сухо повторила Ксения и, не глядя на Глеба, вышла из машины.
Пара десятков легких шагов — и она скрылась за скрипучей деревянной дверью подъезда.
Глеб подождал с минуту, барабаня пальцами по рулю. Затем закрыл машину и отправился вслед за Ксенией, по пути цепляясь взглядом за оторванные штакетины, толстые ветки, металлический прут. Мало ли что ожидало его в этом бараке.
— Эта Ксения — ведьма?
Вопрос Графа вырывает меня из напряженной темноты барачного района. Щурюсь от света, словно его только что включили.
— Ведьма? — усмехаюсь. — Так любите себя обманывать?
— Я перестаю вас понимать, Шахерезада, — в голосе Графа чувствуется легкое раздражение.
Прислоняется к столешнице и закладывает руку за руку.
— Бросьте, Граф. Вы и не пытались, — опускаю взгляд на разводы кофейной гущи в чашке. Никогда не хотела знать свою судьбу — до всей этой истории.
— Звучит, как обвинение, — сухо замечает Граф. — Вам нужно мое сочувствие? Бедная, несчастная воровка, обиженная судьбой, но не природой… Может, мне вас еще и по головке погладить?.. Но вы же не терпите прикосновений.
Закатываю глаза. Унизить, сделать комплимент, поиздеваться — и все это в нескольких фразах.
— Во времена инквизиции красивых женщин тоже называли ведьмами. Казалось бы, столько времени прошло… — пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло.
— Судя по вашим описаниям, Лана красивее Ксении. Значит, дело не в этом. Есть что-то еще.
— Конечно, есть. Вам ли, не знать, Граф, что даже некрасивую женщину можно полюбить — да так, что ты уже и не ты. Когда воздух вдруг начинает обжигать легкие, как свинец, а звуки и запахи — восприниматься иначе. Вам ли не знать, что у влюбленности есть корни, а у такой сумасшедшей любви — нет?
Граф смотрит на меня так, словно я причинила ему физическую боль. Его губы искривились, лишив лицо привлекательности. Глаза — безумные, бездонные. Я будто впервые вижу его настоящим — и этот образ совсем не совпадает с тем, что у меня в голове. Думаю, я и сама в этот момент выгляжу ошеломленной.
Мы одновременно берем себя в руки.
— У вас богатая фантазия, Шахерезада, — Граф оглядывается, прихватывает с зеркального блюда яблоко и с аппетитным хрустом надкусывает фрукт.
— Благодарю.
— Это не комплимент.
— Благодарю за кофе — я имела в виду, — отодвигаю чашку к центру стола. — Итак, в подъезд Глеб вошел с металлическим прутом…
— К дракам Глебу было не привыкать. Одиночка, рос без матери — так что в детстве мальчишки часто испытывали его на прочность. Шрам на затылке от разбитой о его голову бутылки до сих пор был хорошо заметен под короткой стрижкой. Еще один — через ключицу — от удара палкой. Мог бы и не получить его, останься Глеб лежать на земле после первого удара. Тогда ему крепко досталось, зато с тех пор местное хулиганье обходило его стороной.
Давно он не дрался, но сейчас прут лег в ладонь, как влитой. Тяжесть и холод металла казались Глебу привычными.
Приоткрыл скрипучую дверь подъезда, дождался, пока глаза привыкнут к едва чадящему свету. Широкая, протертая по центру лестница вела на второй этаж, а первый раздваивался куцыми квадратными коридорами на две квартиры. Воздух висел густой, теплый, пропитанный запахами сигаретного дыма, плесени и нечистот. Сверху доносилась мужская брань, где-то вышибала дверь музыка восьмидесятых. Глеб же, сжимая прут обеими руками, пошел на тишину. Осторожно, но крепко нажал на ручку первой двери справа — не поддалась. Прислонился ухом — тишина. Поднес пальцы к лицу — на них отпечаталась пыль — похоже, квартира долго пустовала. Машинально вытер ладонь о джинсы и двинулся дальше. Но не успел и шага ступить, как дверь ближайшей квартиры с ноги распахнулась — и оттуда вышел мужик в тренировочных штанах и майке-алкоголичке, с пустой птичьей клеткой в руках. Попыхивая приплюснутой у губ сигареткой, он стремительной, но неуверенной походкой прошел мимо Глеба, похоже, даже не заметив его. Клетка вспыхнула золотом под лампой — и исчезла вместе с мужиком в черном проеме — еще одном входе, неприметном в полутьме. Вся обстановка — а в особенности явление мужика, больше похожего на персонаж из сна больного человека — настолько ошарашила Глеба, что он двинулся за клеткой, словно за тайным знаком.
