В подвале воздух был жиже, прохладнее. В полной темноте Глеб медленно шел вперед, ведя по стене металлическим прутом. Тихий монотонный скрежет успокаивал нервы.
За поворотом блеснула полоса электрического света — и звук оборвался: в щели приоткрытой двери он увидел профиль Ксении. Глеб двинулся на свет — и снова остановился — когда услышал ее голос. Он не понял ни слова — Ксения говорила на незнакомом ему языке. Судя по интонации, что-то ее волновало.
Глеб шагнул вперед — и поморщился, когда под ногой хрустнуло стекло. Но, похоже, его не услышали — разговор не прервался. Тогда Глеб подошел к самой двери. Приоткрыл ее шире кончиками пальцев. Теперь он видел Ксению целиком — напряженную, сосредоточенную. Вполоборота к ней стоял верзила с бритым мясистым затылком и лицом мастиффа. Внешне он выглядел мощнее, эффектнее Глеба, но в этом случае куда важнее был взгляд. А взгляд Глеба, наверняка, отражал готовность к драке.
Но Мастифф не собирался драться. Он расплылся в добрейшей улыбке — словно дедуля, увидевший свою внучку, — и заключил Ксению в объятья. А затем обхватил ладонищами ее лицо и оставил на носу нежный короткий поцелуй — словно бабочка села.
Это было последнее, что запомнил Глеб перед тем, как ощутил резкую боль в затылке — и полоса света погасла.
— И это все? — с легким разочарованием произносит Граф.
— На сегодня — да.
Я и не заметила, когда в его руках успела оказаться чашка с кофе. Моя же, вымытая, стояла на полке на своем месте. Я слишком глубоко погрузилась в свою историю — что непростительно, когда рядом находится такой человек, как Граф. Он позволяет мне уходить в себя, внушает чувство безопасности — чтобы потом хорошенько меня встряхнуть. Так кошка играет с мышкой перед тем, как ее съесть.
— В таком случае, вы не только воровка, но и халтурщица, — прерывает мои размышления Граф.
Не знаю, почему, но его слова меня задевают.
— Мы не договаривались…
— Ваши отрывки слишком короткие.
— Потому что…
— Я увеличиваю срок нашего наказания с одного до трех месяцев.
Такое ощущение, словно кухня еще недавно была залита дневным светом, а сейчас он вдруг померк. Дело не в том, что Граф изменил срок. Дело в том, что он сделал это так просто. Продемонстрировал, что мы играем по его правилам. У меня нет права голоса. Моя судьба зависит не столько от истории, сколько от прихоти Графа. Это не сюрприз и не откровение — я знала об этом и раньше, — но впервые он продемонстрировал это так явно.
Столько раз обещала себе не обращать внимания на его провокации, но все равно едва ли не каждый раз оказываюсь к этому неготовой. Щеки вспыхивают, пока я медленно поднимаюсь со стула.
Граф в коем-то веке провожает меня до прихожей. Уверена, что дело не в вежливости, — ему нравится наблюдать за моим смятением. Плащ не подает — надеваю сама, пока Граф наблюдает за мной, опираясь плечом о дверной косяк. И уже открываю дверь, когда за спиной раздается:
— А куда делся тот герой с разорванным ухом? — словно между прочим интересуется Граф.
Я не оборачиваюсь, избегая еще больших неприятностей, на которые может спровоцировать Графа моя победная улыбка.
— Он никуда не делся, просто не на виду — днями и ночами следует тенью за Глебом, ничем себя не выдавая. Он мастер в этом деле, — переступаю порог. — Спокойной ночи, Граф, — и закрываю за собой дверь.
Впервые я ухожу от Графа, не сомневаясь, что завтра ночью дверь его дома будет открыта.
ГЛАВА 5
Дверь закрыта.
Это невозможно.
Первая мысль — совершенно нелепая: может, я сплю? Вторая — уже более реальная: Граф задержался, или с ним что-то случилось. А вот от третьей мысли по позвоночнику пробегает холодок: Граф дома, и с ним все в порядке.
Все еще пялюсь на дверь, касаясь кончиками пальцев ручки, когда слышу с подъездной дорожки знакомый голос.
— Шахерезада, вы крайне невнимательны.
Выдыхаю — и только потом оборачиваюсь.
Граф выходит из новенького ярко-красного бумера.
— Совершенно не смотрите по сторонам, — добавляет он, присаживаясь на капот.
Граф ошибается. Не заметить эту машину — даже в тусклом свете фонаря, блестящую, словно под лучами тропического солнца — мог разве что слепой. Я же не только ее заметила, но и обратила внимание, что она припаркована напротив соседнего дома, куда более скромного внешне, чем это авто. Двигатель был выключен, водительское кресло не просматривалось. А я точно знала, что Граф ездит на темно-синем Понтиаке тысяча девятьсот семьдесят третьего года выпуска, объем двигателя — шесть целых, тридцать семь сотых литра. Так что — да, можно сказать, Граф застал меня врасплох. Снова.
Зачем ему бумер? Произвести на меня впечатление? А это ему зачем? Но я включаюсь в игру. Покачивая бедрами, подхожу к авто, легонько провожу ноготками по двери, изображая удивление и восторг.
— Кого вы довели до самоубийства своей книгой, чтобы заполучить такую красотку? — томно спрашиваю я, облокачиваясь о машину так, чтобы сквозь стекло лучше рассмотреть салон. Уверена, поза у меня при этом весьма эффектная — пусть юбка и по колено, а не как у его Камиллы.
Граф разглядывает меня примерно таким же взглядом, как я — бумер.
— Никто не умер, — в тон мне отвечает Граф. И развязно добавляет: — Пока что, — распахивает переднюю дверь пассажирского сидения. — Прошу вас.
Ну, чем я рискую?
Сажусь, пристегиваюсь.
— Простите… — Граф тянется через меня к бардачку, заставляя вжаться в спинку кресла. — Гляну, на месте ли права…
Он не дотрагивается до меня только потому, что я на эти бесконечные секунды перестаю дышать, — настолько между нами крохотное расстояние. И как только при этом я успеваю почувствовать его аромат? Мне нравится, как пахнет Граф. Только этот запах — со свежими, теплыми нотами — совершенно ему не идет, словно украден у другого человека. Если закрыть глаза, то можно представить кого-то благородного, верного, искреннего…
— Шахерезада, вы спите? — издевательски интересуется Граф. Открываю глаза. — Вы не перестаете меня удивлять… — Вот это уж точно не комплимент — в данном контексте. — Поездка на машине не отменяет вашей обязанности. Я вас слушаю.
— Куда мы едем?
— Это сюрприз.
Отворачиваюсь к стеклу. Сначала вижу то, что за ним, — сонные коттеджи, спрятанные за неприступными стенами, припаркованные у обочин автомобили, усыпанные листьями, — ярко-желтыми там, где их окропляет свет фонаря. А потом взгляд падает на мое отражение — отстраненная, уставшая, жесткая молодая женщина. Тень себя прежней. Растягиваю губы в улыбке.
— Слушайте внимательно, Граф…
— Да, я помню, повторы платные, — тот час же реагирует он.
— И не только поэтому.
Обнимаю себя руками.
Скоро у моих героев начнется осень не слаще моей. Но пока им кажется, что пара капель, упавших на лицо, вовсе не означают близкий ливень. Как наивно.
Глеб почувствовал на лице мелкие холодные капли — и открыл глаза. Он полулежал на заднем сиденье машины. Ксения, перегнувшись через спинку водительского кресла, пшикала ему в лицо водой из пластмассовой бутылки с распылителем.
— Ну, наконец-то! — Ксения улыбнулась, и Глеб невольно улыбнулся ей в ответ — от этого простого действия боль в затылке прожгла, словно о голову затушили сигарету.
Глеб поморщился и снова прикрыл глаза.
— Где мы?.. — спросил он, прислушиваясь к тому, как теперь боль огненной нитью извивается в пространстве между висками.
Все, что Глеб успел заметить, — так это новенький трехэтажный дом в скандинавском стиле. В какой они вообще стране?..
— Я же сказала сидеть в машине! Почему ты меня не послушался?! — похоже, уже перестав его жалеть, спросила Ксения.
Глеб открыл один глаз. От возмущения на ее щеках вспыхнул легкий румянец, на лбу появилась морщинка.
— Возможно, потому, что я не твой сын, — спокойно ответил Глеб и, не отдавая отчета в своих действиях, накрыл рукой ее ладонь, сжимающую подголовник.
