от унылой жизни неудачницей.
Скидываю мокрый халат на пол. К нему же летят мои трусы, которые проиграли в битве с изящным плетением нитей, и уверенно шлепаю босыми ногами в ванную комнату. Я однозначно очень неправильная пленница. Где ж это видано, чтобы похищенную за долги мужа женщину щедро одаривали?
Принимаю душ, сушу волосы и выхожу в комнату. В очередной раз окидываю взглядом белье, платье и туфли. Нет, я не передумала. Примерю, обязательно презрительно фыркну в отражение и вернусь в мокрый и страшный халат.
Задерживаю дыхание и медленно, смакуя каждую секунду, надеваю невесомые трусики. Именно трусики, а не трусы. Трусы вон валяются у халата, а я стою в трусиках. В тонких, кружевных и прозрачных, как паутинка. Застегиваю бюстгальтер, обуваюсь в туфли на высоких шпильках и замираю у зеркала. Мне нравится та, кого я вижу в отражении. Нагота игриво прикрыта и подчеркивает мою небольшую грудь и плавную линию бедра. А я еще ничего.
— Неплохо, — слышу тихий и одобряющий голос Родиона.
Стоит, привалившись к косяку, и смотрит на меня тяжелым и темным взглядом. Запоздало вскрикиваю, хватаю платье с кровати и прижимаю к груди, отскочив к окну. Явился ко мне в одних спортивных штанах, и пугает широкой мускулистой грудью и напряженными кубиками пресса. Если я с каталога нижнего белья, то Родион сошел со страниц мужского журнала, который рекламирует какую-нибудь качалку со строгим тренером, и этот самый тренер заглянул ко мне в гости.
— Почему ты голый?
— Разве голый? — Родион насмешливо приподнимает бровь.
— Господи! — отворачиваюсь от него, крепко зажмурившись.
— Сзади тоже неплохой вид, — глухо резюмирует он.
Ничего не придумываю лучше, как спрятаться за плотной шторой:
— Уходи.
— Это мой дом, а ты дверь не закрыла. Расценил как приглашение зайти. Я зашел и не пожалел.
— Я закрыла! — выглядываю из-за шторы.
— Если бы закрыла, то я бы не зашел. Логично ведь, Яночка? — Родион неторопливо почесывает грудь, и я забываю, как моргать.
— Хватить себя мацать!
В некоторые моменты, такие, как сейчас, я не думаю над тем, что говорю. Ну и таких моментов раньше и не было, чтобы ко мне в комнату завалился полуголый мужик, которому место не в будуаре приличной пленницы, а в… Я не знаю, где ему место, но точно не в моей жизни.
— Уходи!
— А если не уйду?
Прячусь за шторой и со злым пыхтением, как у ежа, к которому в нору влезла наглая волчья морда, надеваю платье и завожу руки за спину, чтобы одолеть упрямую молнию.
— Тебе помочь? — голос у Родиона насмешливый и вкрадчивый.
— Нет!
— Ах да. Ты же у нас сильная и независимая, — скучающе отзывается Родион.
— Да уж с замком как-нибудь справлюсь!
— Пока все выглядит так, будто тебя там прихватил удар эпилепсии.
Подцепляю пальцами язычок замка, и зубчики молнии приятно шуршат. Оправляю подол и выхожу из-за шторы.
— Да! Сильная! — стучу каблучками к Родиону. — Да! — останавливаюсь перед ним и цежу сквозь зубы. — Независимая!
А затем откидываю волосы за спину и смотрю в его глаза, изо всех сил стараясь не опускать взор на его грудь, живот и прочие непотребства, а очень хочется не только гостя оглядеть, но и коснуться. Пробежаться пальцами по стальным мышцам, уткнуться носом в его могучую шею и вдохнуть полной грудью терпкий запах его тела.
— Ясно, — Родион хмыкает, обходит меня и подхватывает с пола халат и мои трусы.
Вот же бессовестный наглец! Я ведь уверена, что закрывала дверь.
— Не смей! — взвизгиваю я, подскакиваю к нему и львицей вырываю из его пальцев трусы, которые прячу тут же за спиной. — Не трогай!
Пристыженно отступаю на несколько шагов. Готова за свои позорные трусы бороться до последнего. Нос откушу, бороду повыдираю и плечи его широченные расцарапаю, но не отдам.
— Это какие-то особенные и дорогие сердцу трусики? — серьезно спрашивает Родион, перекинув халат через руку.
— Ага, муж на годовщину подарил, — едко отзываюсь я.
В который раз убеждаюсь, что шутить я не умею. Лицо Родиона выражает полное недоумение. И не обвинять же его. Кто дарит жене на годовщину хлопковые трусы с зеленой резинкой и желтым бантиком. Нет, все же к похищению мне стоило подготовиться, чтобы сейчас не краснеть от стыда.
— Это была шутка, — сдавленно отвечаю я.
— Да, было бы печально, если это оказалось правдой, — Родион задумчиво приглаживает бровь и выходит из комнаты.
На последние три годовщины мне и трусов не подарили, если что. Лишь целовали в висок и говорили, как меня бесконечно любят и с аппетитом сжирали праздничный ужин, уткнувшись в телефон блеклыми глазами.
Пустые слова, пустые обещания привели меня в дом человека, который будит во мне бурлящий поток эмоций от злости до обжигающего щеки смущения. Сижу на кровати, красиво наряженной куклой, и мну в руках трусы, за которые и стыдно и выкинуть жалко. Они же целые, без дырок, пусть и некрасивые. И куплены по скидке вместе с носками в маленьком магазинчике на углу дома.
— Жалко у пчелки, — прошипев под нос, встаю и решительно шагаю в ванную комнату, где выбрасываю трусы в стальную урну у мраморного унитаза.
Через минуту я смотрю в окно. В саду не вижу охранников. Он умиротворен, тих и романтичен. Было бы приятно прогуляться среди стриженых кустов, аккуратных деревьев и посидеть в тени раскидистой яблони и пофилософствовать о жизни или понежиться в теплых объятиях, но у меня другие планы.
Я сразу отметаю идею со связанными вместе простынями. Вряд ли у меня получатся крепкие узлы и ломать ноги-руки при неудачном падении со второго этажа я не хочу. Я схожу на разведку и улизну в сад, если получится через подсобный вход на кухне.
Часть меня тихо шепчет, что мне не стоит заигрывать с Родионом, ведь он может быть непредсказуемым в гневе. Отсидись, Яна, в уголке спальни и не высовывайся. Тебе же было сказано: будь хорошей девочкой и не мути, сучка, воду.
Не могу. Вот просто не могу усидеть на месте. Я не собираюсь ждать, когда у Родиона переклинет в голове и он заставит встать на колени и открыть рот, ведь его прихвостни что-то не очень торопятся искать Сереженьку. Ох, мой милый Сереженька, самого бы тебя в кружева
