из кармана бейдж и приколола к воротнику тёмно-синего пиджака. Однокурсница Маргарита Букреева закончила раскладывать на столах информационные буклеты и помахала рукой. Лина кивнула, и поспешила к невысокому полному мужчине в темно-горчичном пиджаке и галстуке-бабочке.
– Александр Викторович, мы готовы!
Поместив круглый локоть на каменной балюстраде изогнутой лестницы, Новицкий приосанился, втягивая живот:
– Превосходно! – маленькая ладонь поправила седые волны шевелюры. – Распорядитесь милочка, добавить стулья у зеркал в аванзале.
Спеша к долговязому рабочему в спецовке, Лина прятала улыбку. Не только она нервничает.
Начальник управления международного сотрудничества МГУД – не меньше тревожился за успех. Организовав на выставку приезд профессорско-преподавательского состава участников программы сотрудничества из университетов-партнёров Европы и США, – Новицкий употребил обширные связи, ставя во главу угла личный авторитет.
За четыре месяца работы младшим ассистентом у Александра Викторовича, Лина узнала, что репутация Новицкого за рубежом, значительный фактор обеспечения межуниверситетских договоров вуза.
Мизерная прибавка к государственной стипендии по меркам Москвы составляла менее чем "скромный доход", позволяя лишь существовать в городе сияющих витрин. Но соблазны Москвы не занимали. Самой весомой тратой, как и в первые дни, оставалась арендная плата "хрущевки" в пригороде столицы. И ценность ассистентки Новицкого измерялась не деньгами. Все тот же авторитет руководителя давал привилегии его протеже, позволяя ракетой взлетать на вершину карьеры. Сегодня твоё имя – пыль, а завтра – гремит на всех углах, выставки до Урала, неограниченный доступ в Эрмитаж и возможность вникать в тайны любой техники.
Напольные часы с боем, громко на весь этаж, разнесли: 18-00.
Двери распахнулись, впуская морозную свежесть с первыми гостями. Девушки из модельного агентства перестали скучать, заулыбались, раздавая посетителям рекламные листовки. Поток людей становился шире по мере тиканья часов.
Со ступенек парадной лестницы, покрытой красным ковром, Лина следила, как столичная богема расходится по старинному особняку. Гардеробная под лестницей превратилась в отдел ЦУМа. Отлично сшитые пальто, меха и потёртые курточки окутал шлейф духов и сигарет. Вечерние костюмы разбавили кичливые шейные платки. Броская бижутерия навязчиво отражала свет, принижая скромный блеск настоящих камней. Все вместе соединилось в бурливую волну, стекаясь в голубую залу с картинами современников.
По мановению невидимой дирижёрской палочки публика образовала островки, притягиваясь взаимными интересами и общественным положением. Официанты маневрировали тяжёлыми подносами меж деревянных мольбертов и стеклянных витрин, угощая гостей шампанским.
Переходя от одной группы к другой, Лина ненавязчиво знакомилась с гостями. Она незаметно отмечала в списке фамилии. Новицкий, любивший порядок во всем, плохо запоминал новые лица. Улыбаясь, она остановилась, отвечала на бесконечные вопросы чаще о планах на вечер, наличия буфета и туалетной комнаты, чем о подробностях экспозиции.
Мужской голос позвал по имени. Лина оглянулась.
Она посмотрела на лестницу и застыла в пол-оборота. Звуки притихли и отдалились. Нескончаемые секунды они разглядывали друг друга, словно чужие.
– Здравствуй, Василина.
Спускаясь по мраморным ступеням, мужчина смотрел в глаза. Лина отстранённо отмечала детали: волосы послушно лежат в модной стрижке; добротный, в тон её собственному, костюм подчёркивает высокую фигуру. Теперь она даже сомневалась, что растянутые свитера и тесные в плечах рубашки рядового менеджера когда-то были его одеждой. Унесло, стёрло время вместе с извечной сутулостью...
Перед ней остановился не юноша, каким Лина его помнила, а зрелый двадцатисемилетний мужчина. Она сглотнула. Не знала как повести себя с этим новым Андреем.
– Ты носишь линзы? – сказала первое, что пришло в голову.
– Нет. Лазерная коррекция. Теперь у меня стопроцентное зрение.
– А…
– Удивлена?
– Очень.
Лина теребила списки гостей, боясь смотреть в стопроцентно-зоркие глаза. Гнетущая пауза мучила. Страх толкнул выпалить, волнующий четыре года вопрос:
– Ты заговорил со мною... Значит, больше не сердишься? Ты простил меня?
Андрей отошёл в сторону. Пожилая пара благодарно кивнула и поднялась по лестнице.
– Простил? Видимо, да.
– Правда?
– Чего уж, дело закрыто. Истёк срок исковой давности.
– И мы можем... быть друзьями?
– Ты этого хочешь?
– Хочу. Мне не хватало тебя, – произнесла Лина и смутилась, пытаясь разобраться: не прозвучал ли в словах скрытый намёк.
– И я соскучился, Василёк, – произнёс Андрей мягко, словно укутал плечи клетчатым пледом в маленькой Киевской комнате.
Вскинув руки, Лина неловко вжалась в родное плечо. Навернулись слезы. Она заново переживала предательство, горечь потери и медленно отпускала то и другое. Позволила чувствам окрасится в светлую грусть и растаять в горячей радости обретения.
– Привет, – прошептала она.
– Привет, – вернулось ответное эхо.
Боковым зрением Лина разглядела старомодный костюм руководителя и отстранилась. Придала лицу деловую озабоченность, взяла Андрея под руку:
– Я работаю здесь. Хочешь экскурсию? Так мы сможем поговорить.
– Давай попробуем. Правда, я здесь тоже, вроде как на службе.
– Тебя приобщили к искусству? – изумилась Лина, помня как её работы Андрей называл одним словом "мазня".
– Слава богу, нет! Это босс понимает на твоём языке.
– Он художник?
– Он? – засмеялся Андрей. – Нет. У него металлургический бизнес. Он англичанин.
– А... – протянула Лина, теряя интерес, – пойдём в мои владения, они мало интересует публику, там нам не помешают. Расскажешь, какими судьбами в Москве.
Она потянула Андрея в подсобное помещение к винтовой лестнице:
– Ни разу не видела, чтобы ей пользовались. Даже грузчики предпочитают парадную.
Поднимаясь на третий этаж, с каждой железной ступенькой, дышалось легче, словно груз прошлого оставался за спиной. Оборачиваясь, Лина угадывала по лицу Андрея те же чувства.
Лепной орнамент потолка едва выделялся в тусклом свете. Оливковые стены приобрели грязный оттенок в освещении одноплафонных люстр из советского наследия.
Лина обвела галерею рукой:
– Видишь. Никого нет.
Они прошли мимо грубо сколоченных мольбертов, составленных в углу как в художественном классе.
– Снова сдвинули... Сложно быть неизвестным. Каждый так и норовить запихнуть в угол. Видите ли, они им ходить мешают, – Лина стукнула планшетом по колену. – А здесь не надо ходить, здесь жить надо! Смеяться, восхищаться, любить! В крайнем случае, плеваться.
– Типа, как в кино?
– Эх, Андрей, ты бы ещё с рекламой сравнил!
Махнув рукой, она посмотрела в конец зала, стёрла с лица недовольную гримасу:
– Проведаем мою любимицу? Представляешь, её писал ослепший художник по памяти!
Лина понеслась по длинной галерее. Мельком указывала на картины вдоль стен, коротко знакомя с каждой:
– Здесь автор использует необычный материал на основе масла и своих пигментов, полученных одному ему известным способом. Результат интересный, похож на чеканку, правда? Вот неоднозначная работа... то ли
