в какой момент это началось. Наверное, когда я поняла, что интенсивность и изощрённость издевательств, которым меня подвергали братья, напрямую зависят от моей реакции на них. Вот тогда-то и стал проявляться мой актёрский дар…
– И то так. Но ты держи меня в курсе, если вдруг что, – замечает отчим, проигнорировав Макса напрочь.
– Ладно. Хотя я и не думаю, что с ним могут возникнуть какие-то проблемы.
– На чем основана такая уверенность?
– Горозия – крутой специалист, который вряд ли захочет вернуться за решетку. У него просто нет иного выхода.
– И то так.
Я возвращаюсь к остывшей утке. Допрос окончен, похоже, и можно хоть немного расслабиться. Что-то давно меня так не колбасило. Даже учитывая то, что в последние годы я хожу буквально по краю пропасти и уже вроде должна была приобрести иммунитет ко всякого рода волнениям.
Кажется, в последний раз меня так пробирало накануне начала моей стажировки. К тому моменту я уже очень хорошо понимала, что желаемое гораздо легче получить, если всё обставить так, будто это хочется вовсе не мне, а отчиму. Будто это его обдуманное решение, а не блажь, возникшая в моей голове. Поэтому весь последний курс я методично и тонко готовила основу под то, чтобы у отчима и мысли не возникло, что я могу начать свой профессиональный путь где-то кроме офиса Горозии. Почему для меня это было так важно? Да потому, что увидев его однажды на каком-то экономическом форуме, прослушав его выступление, впитав бешеную энергию, что от него пёрла, буквально сбивая с ног, я впервые в жизни влюбилась. Так просто… Так сильно. С первого взгляда. Он стал мои наваждением. Слабо представляя, какими должны быть отношения в норме, я тем не менее, отчётливо понимала, что ни черта мне с ним не светит. Мои чувства были чистым мазохизмом. Я упивалась своей больной любовью к нему. Искала встречи. Чтобы урвать хоть что-то. Взгляд глаз цвета крепкой заварки… Отголоски его глубокого голоса. Едва уловимые нотки парфюма. Если повезёт – смех. Если нет – улыбку, обращённую к какой-нибудь другой женщине. Сейчас за это не то чтобы стыдно (не думаю, что с имеющимся бэкграундом мой первый опыт мог бы быть каким-то другим), скорей обидно за девочку, которая с таким отчаянием бросила себя к чужим ногам.
Я так старательно шифровалась, боясь, что Сергей Зурабович узнает о моих чувствах, так старательно отводила глаза, что даже пропустила момент, когда он обратил на меня внимание…
– Евгения, оставь ты эти тарелки! Сейчас всё уберут… – из задумчивости меня выводит голос матери.
– Да мне не трудно.
Мать явно раздражена. Ей не хочется заниматься всем этим бытом. Он её достал ещё тогда, когда она в одиночку обслуживала трёх мужиков и меня. Но делать нечего – она не может сидеть, когда я работаю. Даже интересно, когда мать в последний раз готовила что-то сама? Или закупалась продуктами. Пытаюсь представить маму с продуктовой тележкой в «Ашане» – и не могу.
– Саша стал совсем невыносим, – зачем-то мне жалуется на отчима. – Каждый раз закусывается с Максом. Я уж не знаю, что делать!
– Думаю, над этим стоит подумать Максу, а не тебе, мам.
– На что это ты намекаешь?
– Ты знаешь. Ненормально, что он до сих пор сидит у отца на шее.
– Это потому, что ему нигде не дают проявить себя.
Ну да! Известная песня. Склоняюсь над мусорным ведром и счищаю объедки с тарелки в мусор. Экономка на заднем плане с отчаянием наблюдает за моими действиями. Смешно. Как будто она боится, что я её подсижу.
– Может, всё дело в том, что нечему проявляться?
– Ох, Женя! Только ты не начинай. Да, тебе повезло, карьера прёт в гору. Но ты ведь должна понимать, что далеко не всем так везёт.
Конечно же! Как я могла забыть? Ведь всё, чего я достигла, – везение и не больше. Внутри поднимается протест. Который я сглатываю, потому как сейчас для него не время.
– Слушай, Жень, а может ты бы его к себе забрала? Поручила бы какое-то направление. Чем ты там сейчас занимаешься?
Широко расставляю руки и сжимаю до боли в пальцах столешницу:
– Слиянием банков.
Трёх! Трёх системообразующих банков страны. «Чем я там сейчас занимаюсь»… Да чтоб их всех!
– Ну вот. Поручи ему какой-то один.
– Вопрос кадров находится вне моей компетенции, – отмахиваюсь от матери. Не объяснять же ей, что вся суть слияния как раз и состоит в том, что останется только один банк. В этом весь смысл мероприятия.
– Ах, да… Главным будет этот уголовник, – мама брезгливо поджимает губы и, несмотря на количество ботокса в её лице, их кончики ползут вниз, образуя некрасивые брыли. – Знала бы ты, какой скандал я устроила твоему отцу, когда узнала, что он заставил тебя ехать в колонию! Он тебя не обидел?
– Кто?
– Ой, да не смотри ты на меня так! Меня до костей пробирает от твоего инопланетного взгляда! Я тебе о Горозии говорю, о ком же ещё. Он тебя не обидел?
– Зачем бы он стал меня обижать?
– Господи, Женя, ты как с Луны! Человек сидел в тюрьме. Мало ли что у него на уме? Вдруг он бы тебя…
– Что? – с трудом удерживаю на лице маску серьёзности.
– Набросился на тебя! Вот что. Изнасиловал.
Интересно, что бы сказала моя чопорная мать, если бы я ей ответила, что вряд ли ему это пришлось бы делать? Да помани он меня пальцем – я бы тут же упала на спину, готовая на всё… Ну, или не на спину, если бы он решил, что хочет трахнуть меня в позе позатейливей.
– Что ты, мама. Сергей Зурабович – приличный человек.
– Кавказец! – выплёвывает мать, будто это слово – какое-то ругательство. Боже, ну почему я вынуждена это терпеть? С какой радостью я вообще бы забыла сюда дорогу… Мы же чужие. Совсем. Толку, что во мне её кровь плещется?
– Мам, мы же современные люди. Откуда эти пещерные представления о жизни?
– Пещерные? Ну, знаешь ли!.. Он
