дом.
Когда он повернул ключ и машина взревела, я всё ещё напряженно вдавливала ногти в кожаную обивку, в ожидании пока машина понесётся, и тогда уже ничего не сможет нас остановить.
За воротами я выдохнула. Тихий гул мотора успокоил окончательно. Впервые за эти пару дней я почувствовала облегчение несравнимое ни с чем. Может быть, только человек отсидевший несколько лет в тюрьме, а потом вышедший на свободу сможет понять меня.
Расслабилась. Перестала дрожать.
Ехали молча. Я притихла. Боялась заговорить, чтобы не спугнуть эту успокаивающую тишину. Не разозлить. Бес суров и сосредоточен. И я не мешаю, не лезу. Чувствую, ещё не та минута. Не время.
С новым чувством, такой благодарной несвободной свободы. Наслаждалась даже воздухом. И каждой секундой этой жизни. Уже другой.
В квартиру зашли без слов.
Я остановилась в прихожей. Виновато обернулась, вопросительно посмотрела на Беса.
А он просто кинул:
— Приготовь что-нибудь пожрать. Я скоро, — и пошел из квартиры.
Дверь закрылась, щёлкнул замок.
Она же не думает, что я собираюсь её отпустить?
Глупая, если подумала именно так.
Нет. Сначала я хочу получить с Русого свои бабки. А пока, она будет отрабатывать.
Я спустился в машину сел и снова поехал. Были некоторые мысли, по поводу, что нужно купить. Раз ситуация повернулась в эту неожиданную сторону.
Через час я вернулся в квартиру с двумя пакетами продуктов и раскладушкой.
Вошел в прихожую и сразу запах еды заставил вспомнить, что я голодный.
Вошел на кухню, девчонка что-то моет в раковине. Поставил пакеты на стул. Она повернулась, в нерешительности остановилась. Смотрит на меня. Лицо её теперь спокойное не пугливое, не морщится от недовольства. Красивое.
— Разбери, — указал на пакеты.
Она подошла, стала выкладывать на стол упаковки и пакетики. Сыр, колбаса, мясо, овощи, рыба. Теперь есть кому это всё готовить, вот пусть и поработает. Чтоб без дела не сидела.
Хотел выйти, потом вернулся. Упёр палец в стол.
— Давай определимся.
Она испуганно глянула. Наверное ждёт, что сейчас скажу что-то плохое.
— Хорошо, — согласилась.
— То что я сделал ничего не значит. Ты, всё ещё заложница, только теперь — моя лично. Сбежишь, я тебя найду. Пойдёшь в полицию, тебя найдут за меня. Русый объявится, будем трусить с него мои бабки. Так что ничего себе не думай. Будешь работать на меня, бабки отрабатывать. Понятно?
— Да, — нерешительно, но согласно кивнула.
— Я принёс раскладушку, спать будешь тут, на кухне.
— Спасибо.
Повернулся, чтобы выйти, но вспомнил и вернулся.
— Как тебя зовут?
— Ева.
— Понятно.
Теперь уже точно собрался выходить, но девчонка проговорила:
— Спасибо, что заплатили и спасли.
Я обернулся.
Нахрена мне её спасибо. Кажется, я потратил свои бабки зря. Копил, чтобы свалить куда-нибудь, когда всё достанет. Теперь ещё не время. Ну да ладно. Русый заплатит мне за неё, всё до копейки.
— Не обольщайся, — сказал я и вышел.
Готовит она хорошо. Я поел и пошел в комнату. Сегодня свободен. Никаких дел. Отнёс в кухню матрас, подушку и одеяло. Кинул бельё. Полотенце.
Вернулся в комнату. Сел на диван в любимую позу. Перед телевизором. Открыл банку пива. Щелкнул пультом и уставился на экран.
Новые звуки в квартире. Непривычно. Девка моет посуду. Как в детстве, когда все поужинали и вышли из кухни, мама ещё долго возится там, гремит посудой. Так и сейчас. Воспоминания эти заставили смотреть тупым взглядом в телевизор. Смотреть и не видеть, что там вообще происходит.
Почему-то я совсем не думаю о том, что сделал. Зачем я это сделал?
Зачем и почему — возможно главные вопросы для меня самого. Но я не хотел разбираться с ними сейчас. Слишком устал. Хотелось просто сидеть, тупо смотреть телевизор.
Так и делал. Сидел на своём любимом диване и щелкал каналами. Потом остановился. Почувствовал, клонит в сон. Я часто так засыпаю, просто сидя на диване, с пультом в руке. Иногда от усталости, иногда по привычке. Чтобы выспаться не обязательно лежать. Я могу спать сидя, даже стоя.
Вздрогнул. Легкий шорох. Касание пальцев об стену. Кто-то ведёт по ней пальцами, приближается. Тихие шаги. Даже во сне я знаю кто это.
Открыл глаза, в проёме — она. Стоит, смотрит.
— Чего тебе? — я устало вздохнул.
Она смутилась. Молчит. Смотрит своими круглыми глазами. В полутьме комнаты, в бликах телевизора, вижу их напряденный блеск. Переоделась в пижаму, которую я купил в супермаркете, чтобы она не ходила в моей футболке и шортах, как маленький чёртик. Теперь она похожа на девочку. Тонкая, стройная. Светлая. Домашняя.
— Может, ты чего-то хочешь? — говорит тихо, так что и не расслышать.
— Чего? — не понял я.
— Ну, чего-нибудь такого может хочешь…
Со второго раза до меня дошло. Я аж проснулся окончательно.
— Ты чё охренела? Ты заложница и я собираюсь получить свои бабки обратно. Твой брат, всё так же — должник. Мой должник. Поняла? А если не заплатит, будешь всю жизнь отрабатывать за него. Рабыней моей будешь. И нехер мне тут ходить спрашивать. Хочу, не хочу. Если я захочу, ты об этом точно узнаешь. Пошла отсюда.
Меня разозлило это страшно. Ни хрена себе заявочки.
— Ты что подумала, я заплатил за тебя, чтобы трахать. Забудь детка. Ты не в моём вкусе. Легче шлюхе заплатить, чем трахать девственницу.
Она не стала дослушивать, развернулась и пошла обратно в кухню.
— Если я захочу, ты мне пятки будешь целовать. И облизывать. Поняла! — выкрикнул вдогонку и услышал, как с громко захлопнулась дверь кухни.
Вот это меня разозлило ещё сильнее.
Я встал и пошел следом.
Дура, дебилка, идиотка…
Не успела подумать, дверь с шумом распахнулась, он влетел и схватил меня за волосы. Я попыталась выкрутиться. Скакала, как дикая обезьяна, ухватившись за его мощную руку. Но как не врезалась в неё ногтями, он не ослаблял хватку.
— Ты что правда думаешь, если придёшь ко мне вот так, предложишь потрахаться, я как слизняк растекусь и буду сидеть облизываться, глядя на твою тощую задницу. Нет, ну правда дура, если так думаешь. Да у меня даже не встанет. Это у Луки встаёт на каждую соску. Но я не Лука.
Я грозно дышала, глядя на него из-под бровей. На темную челку от резких движений упавшую на лоб. На черные ресницы, обрамлявшие карие глаза, на упрямые губы и нос. На поросший черной щетиной волевой подбородок.
Бес держит меня за волосы, трепыхает как безвольное чучело, а я с какой-то упрямой жадностью
