Кристи в 1962 году. А наверху в наших глазах отразились переливы тысяч кристаллов Сваровски. Мы снова оказались под открытым небом, и передо мной открылся панорамный вид города и та самая гора, изученная до мельчайших подробностей за дни заточения. Каскад вдруг стал для меня чем-то важным. И хотя его вершина так и не была достроена, это не мешало ему быть символом города, уникальным и узнаваемым. Как Колизей для Рима или Саграда Фамилия для Барселоны.
Я делала снимки на старый цифровой фотоаппарат бабушки (свой я разбила еще в Москве и уже не раз пожалела об этом), стараясь понять, почему на глаза наворачиваются слезы. В какой момент я стала сентиментальной?
Мы присели на скамью, замаскированную под каскадную ступеньку, и бабушка вынула из сумки гату, испеченную Седой ранним утром. Этот слоеный пирожок казался в приготовлении столь примитивным, что обещанный незабываемый вкус вызывал сомнения. Но, надкусив его нагретую, тающую во рту корочку, я поняла, насколько обманчивой может быть простота. Кто бы мог подумать, что сложные и изысканные десерты затмит обычная гата. Седа была права, уверяя, что весь секрет именно в простоте.
Мнением Седы я дорожила, пожалуй, больше всего. В этой женщине сочетались грация и нежность, ум и естественность. Она напоминала спокойное море, глубина которого была ведома лишь ей одной. Я ела творение ее рук, мечтая стать хоть немного похожей на нее.
– Тут так красиво! Спасибо, что привела меня сюда, – повернулась я к бабушке с набитым ртом.
– На здоровье. Когда твой отец был маленьким, я часто водила его сюда. Тогда тут все было по-другому.
Я хмыкнула, обхватив руками острые коленки:
– Не представляю папу маленьким. Мне кажется, он всегда был жестоким и злым!
– Ты ошибаешься, – вздохнула бабушка.
Я вдруг поняла, что причиняю ей боль.
– Прости. Наверное, он был хорошим сыном…
Бабушка смотрела вдаль, словно пыталась вспомнить, так ли это. Наконец грустная улыбка слабым светом озарила ее лицо.
– Он был очень хорошим другом.
Я осознала, что не знаю об отце ничего. Каждая наша нечастая встреча делала меня, ребенка, абсолютно счастливой. Но годы шли, и к тринадцати, когда я переехала к нему, мы стали абсолютно чужими друг другу людьми. У меня было все, о чем мог мечтать подросток: безлимитная карта, полная свобода действий. Мне же было нужно внимание, и я делала все, лишь бы вызвать у него хоть какие-то чувства…
Я поспешила сменить тему, пока образовавшаяся между мной и бабушкой трещина не превратилась в пропасть:
– А дальше мы куда?
– Давай навестим маму Седы. Ей что-то совсем плохо.
Мне хотелось остаться здесь, но возразить я не рискнула:
– Хорошо.
Мы спустились по ступенькам и собрались поймать такси у подножия Каскада. Вдруг я услышала радостный возглас бабушки.
– Тигран-джан!
Вокруг было столько народу, что я не сразу поняла, кто именно этот Тигран, пока он сам не возник перед нами. Я смотрела, как бабушка заключила его в объятия, словно кого-то очень близкого, и испытывала легкое смятение: вдруг он тоже мой родственник?
Украдкой рассмотрев его, я почти успокоилась: не вызывало сомнений, что мы принадлежали к одной национальности, но, кроме этого, между нами не было ничего общего. Высокий, уверенный в себе, он лет на десять был старше меня. Прямой взгляд его карих глаз до того смутил меня, что я спряталась за бабушку. В душе я была еще ребенком, играющим в куклы, а мужчины интересовали меня лишь в образе сказочных принцев. Я даже парня завела только для того, чтобы избавиться от дурацких шуток подруг, одна за другой становящихся взрослыми в первых попавшихся объятиях. За прошедший месяц я поняла, что наши с Русланом чувства были искусственными, я о нем почти не вспоминала.
– Барев [14], – бросил Тигран небрежно, будто пианист-виртуоз опустил руки на клавиши.
– Здравствуйте, – еле выдавила я.
– Тигран-джан, это моя внучка Мариам! – пришла на помощь бабушка. – Мариам, мы с бабушкой Тиграна близкие подруги.
– Рад знакомству, – равнодушно кивнул он.
– Рузанна не сказала, что ты вернулся.
– Я прилетел утром и сразу поехал в офис. Мы еще не виделись.
– Надеюсь, у тебя все получилось в Москве?
– Не совсем, но это вопрос времени. Не беспокойся, Нара-джан. – Он сменил тему: – Артур тоже здесь?
Имя отца прозвучало как удар по затылку. Представляю, какое у меня было лицо.
– Нет, Мариам приехала одна.
– Давно?
– В начале июня. Я понемногу показываю ей город.
Тигран усмехнулся:
– По-армянски? Прячась от солнца и не желая пройти лишний метр? Не удивлюсь, если вы тут в первый раз за весь месяц!
Бабушка проворчала что-то на родном языке, но Тигран лишь улыбнулся.
Докурив, он взглянул на часы:
– Мне пора возвращаться к группе. У нас осталась площадь. Экскурсия на английском, но вы можете присоединиться.
– Я хотела навестить Ануш, но, думаю, Мариам была бы рада найти компанию помоложе. Если ты не против.
То ли она не хотела замечать, то ли действительно не видела, что Тигран предложил присоединиться к нему из вежливости и совершенно не горел желанием возиться с незнакомой девочкой. Однако последовал ожидаемый ответ:
– Конечно, не против.
– Тогда я побежала, пока не превратилась в Нор Тарва чир! [15]
По традиции на армянском новогоднем столе непременно стояла ваза с орехами и сухофруктами – это знала даже я, поскольку в детстве любила вылавливать из нее грецкие орехи.
– Тебе поймать такси?
– Нет, я пройдусь.
С невероятной для пожилого человека скоростью бабушка направилась куда-то вверх, оставив меня с Тиграном и дюжиной американских туристов. Каждое лето отец отправлял меня в летнюю школу на юге Англии, поэтому английский стал для меня почти родным. Но эту тайну я решила пока не раскрывать. Мне хотелось обрести немного личного пространства.
– Ну что, пошли?
Тигран подвел меня к группе, обступившей великолепного черного льва.
– Друзья, знакомьтесь – моя сестра Мариам!
– Привет, Мириам! – дружно поздоровались туристы.
Так на какое-то время я стала Мириам. Я выдавила из себя приветствие на английском, намеренно искажая свое идеальное произношение. Улыбчивые американцы вскоре смирились с тем, что я их не понимаю, перестали задавать вопросы и вновь переключились на Тиграна. Тот рассказывал про льва, сделанного из автомобильных покрышек. Я внимательно рассматривала каждый изгиб, каждую деталь этого шедевра. Было в нем нечто скрытое от глаз, огромная сила, которую я мечтала ощутить в себе.
И вновь мне стало грустно. Одиночество и чувство стыда вернулись, захотелось спрятать голову в песок. Пришлось даже отвернуться, чтобы подошедший сзади
