— Нет-нет! — вскидывает руки Давид. — Коммуналки достаточно. Если хочешь, то живи, конечно. Я просто подумал, что тебе плохо находиться в одиночестве с воспоминаниями о Косте.
— Мне гораздо легче, — заверяю его. — Два года прошло.
Возникает минутная заминка. Давиду приходит сообщение, он усмехается и что-то быстро печатает. Затем переводит взгляд на меня и смотрит так, будто успел забыть о моем существовании.
— Что-то еще, Саш? Мне надо перезвонить коллеге.
— Да, что-то еще. Одна маленькая просьба.
— Слушаю.
— Дело касается приюта. Его атаковали строители. Поставили железный фургончик, разгрузили там стройматериалы. Новый владелец завода дал нам месяц, чтобы исчезнуть. Но исчезать некуда.
Давид отрешенно слушает и периодически кивает.
— От меня что требуется?
— Возможно, вы пересекаетесь по работе и… ты не мог бы переговорить с Севером, чтобы он не трогал наш приют? Мы много места не занимаем.
— Ну как не занимаете, Саш, — ухмыляется Давид. — Территория у приюта приличная.
— И что нам делать? Костя бы очень расстроился, если бы узнал…
— Кости нет в живых, Саша. Так бывает. Не все в жизни легко складывается.
— То есть ты не поможешь?
— Извини, — разводит руками Давид. — Нам с Северовым предстоит тесное сотрудничество. Не хочу напрягать его такими пустяками.
Глава 12
* * *
Давид уезжает на час раньше, сославшись на важную встречу.
Оправдывается перед отцом, чмокает в щеку жену и убегает. Ира растерянно хлопает ресницами и пытается скрыть раздражение, но не выдерживает и все же срывается на детей — двухгодовалую Анечку и пятилетнего Михаила, которого назвали в честь дедушки.
Малышка лезет ко мне на руки, я развлекаю ее игрой в ладушки. Аня заливисто смеется. Хорошенькая девчушка. Глазки изумрудные, точно как у отца. И у Кости. У всех Варламовых такие.
Для остальных вечер заканчивается в десятом часу.
Мы долго прощаемся, выходим на улицу. Холодно, я дрожать начинаю и тут же забираюсь в машину, которая не успела прогреться.
Мама опускается на переднее сиденье. Ни слова не говорит, но судя по искрящему напряжению, которое царит в машине, она сильно злится. За то, что я ослушалась. Что влезла со своими животными туда, куда не просят. Кому они вообще нужны, правда? Пусть бродят по городу в поисках хоть какой-нибудь еды. Пусть становятся злыми и дикими. Пусть подохнут себе.
Ненавижу. Этот город. Этих людей. Эти вечера. Когда-то давно мы с Костей мечтали сбежать отсюда далеко-далеко, но теперь его нет. И возможности сделать это самостоятельно я больше не вижу.
Устало упираясь лбом в запотевшее стекло автомобиля, рисую на нем сердечко. Как-то совершенно не вовремя вспоминаю автомобиль Ивана. Дорогой, красивый, с салоном из светлой кожи. Мне кажется, у нас в городе и нет таких вовсе. Ни у кого.
Перед глазами мелькают небольшие одноэтажные дома и лес. Варламовы живут за городом. Хорошо живут. Когда я была совсем мелкой и несмышленой девчушкой, они казались почти святыми людьми, но с возрастом глаза открывались все шире и шире…
— Добилась своего? — не выдерживает мама.
— Радуйся. Нет.
— И зачем было лезть к занятому человеку?
— Мам, хватит. Я не хочу разговаривать на эту тему.
— Хватит, не хватит — это уж мне, а не тебе решать!
— Зоя, прекрати, — вклинивается отец. — Такой вечер портишь! Хорошо же посидели.
Мама бросает на него недовольный взгляд, но все же замолкает. Обычно с ее вздорным характером может справиться только папа.
Остальную часть дороги мы едем, слушая какие-то ретро-песни. Глаза слипаются, завтра на смену, а после работы я хотела заехать в приют.
Отец высаживает меня у подъезда и выходит на улицу. Провожает до самой двери. Чмокает в щеку и просит не дуться на мать. Она остынет, Давид поможет с работой. Все будет хорошо.
Утро в кондитерской начинается как обычно суматошно. Я прихожу на смену, переодеваюсь в рабочую одежду и связываю волосы в тугой пучок.
Таня успела вылечиться и не так давно вышла с больничного. С ней привычнее и комфортнее, чем со стажеркой, несмотря на то что мы не всегда ладим.
— Сашуль, вчера вечером, когда ты ушла со смены, приходил твой мужчина.
— Боже, хватит так его называть!
Я сразу же понимаю, о ком речь. И трясти начинает.
— Я не знаю его имени, поэтому не могу объяснить. Так понятнее вроде.
— Мужчину зовут Иваном. Не успела познакомиться?
— Нет, — пожимает плечами Таня. — Он заказал кофе и пончики. Спросил, работаешь ты или нет. Я ответила, что у тебя уже закончилась смена.
— М-м, ясно. Спасибо за информацию, — отвечаю я как можно невозмутимее. — Позволишь приступить к работе?
Таня разворачивается и уходит. Едва дверь за ней закрывается, меня накрывают эмоции и воспоминания. Иван был здесь. Был. Опять. После всех тех слов, что я ему наговорила. И как только хватает наглости заявляться ко мне снова? А главное, зачем? Если он считает, что я замужняя женщина, то должен элементарно понять, что мне не нужно это все. И он не нужен.
Резко выхожу из цеха, окрикиваю Таню.
— Чего? — недовольно спрашивает она.
— Извини, что нагрубила. Я хотела попросить тебя об одолжении: никогда и ни за что не говори Ивану никакую информацию обо мне.
— Он маньяк?
— Почти. Не скажешь?
— Не скажу, — кивает Таня. — Делать мне больше нечего…
Работа выжимает все силы. Спина болит, а руки не слушаются. По графику у меня восемь часов, поэтому рано прощаюсь с коллегой и направляюсь домой. Немного играю с Черри, вывожу ее на прогулку, а после еду в приют. По дороге созваниваюсь с юристом.
— Саша, у меня есть новости по праву собственности на землю, — сообщает Лина. — Не очень хорошие.
— Говори.
Я останавливаюсь посреди дороги, чтобы не пропустить ни единого слова. Вжимаю телефонную трубку в ухо.
— В общем, я порылась в Росреестре и обнаружила, что незадолго до смерти Костя продал землю заводу. Все честно, там его согласие и подпись. Земля больше не принадлежит приюту. Уже года два как…
— Что?! Продал? — возмущаюсь я. — Впервые слышу! Я не нашла у него никаких документов!
— Саш, я говорю то, что видела в Росреестре. Документы могут потеряться, а там хранится вся нужная информация. При желании можно восстановить, но толку. Юридически вы находитесь на чужой территории, поэтому…
— Я тебя поняла, Лин. Спасибо за помощь. И до связи.
Переступив порог приюта, смотрю на Нину. Она работает здесь со дня основания. Более доброй женщины я никогда в своей жизни не встречала. Так, как она любит наших питомцев — не любит никто. Нина часто цитирует Марка Твена: «Если вы подберете на улице дворовую собаку и накормите ее, она никогда вас не укусит. В этом и состоит разница между собакой и человеком». И я с этим полностью согласна.
— Что-то случилось? Ты не в духе.
Нина и правда грустная, поникшая. Спрашивать, наверное, было глупо. Без слов понятно, что ситуация с заводом нас всех доводит до такого состояния. Недавно мы устроили митинг у ворот завода. Проходящие мимо работники странно косились в нашу сторону и крутили у виска. Новый начальник не вышел. Побоялся или не заметил. Не знаю. В кабинет к нему ни Нину, ни Леонида больше не пустили. Я и не пыталась, потому что точно не выдержала бы. Плюнула бы ему в лицо!
Старшая дочь Нины организовала в соцсетях сбор средств. Связалась с волонтерами из области. Они помогли собрать примерно тридцать тысяч рублей. Мало, но хоть что-то…
Прошлой ночью, сорвавшись, Леонид краской из баллончиков разрисовал ворота завода. Выписывал лозунги с призывом оставить приют в покое. Он остался незамеченным, но было и так ясно, что это мы. Наша банда. Которая, как может, защищает свое детище.
— А где Боно? — допрашиваю Нину.
— Ему придавило лапу. Леонид повез в ветеринарку.
— Как это случилось?!
