Я уважаю женщин, которые добровольно работают в секс-индустрии. Те, кого я встречал, уверены в себе, сильны и делают этот выбор, как правило, чтобы позволить себе получить степень магистра или доктора наук. Элли в том числе. Так почему же мысль о том, что Лиллиан продает себя, вызывает у меня такой… зуд?
— Элли. Интересно.
Лиллиан смотрит вниз на сумку, которую все еще крепко сжимает в руках.
— Ты знаешь ее? — тихо спрашивает она.
— Знаю. Вы двое… работали вместе?
Она поворачивает голову, чтобы посмотреть мне в лицо.
— О чем именно ты спрашиваешь?
Я пожимаю плечами.
— Думаю, ты знаешь.
— Это не твое дело.
Ее защитная реакция — весь ответ, который мне нужен.
— Я не стыжу тебя.
Девушка опускает подбородок, и сжимает пальца на сумочке.
— Можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Конечно. Прошу прощения, что настаивал.
Она со вздохом откидывается на спинку кресла, и между нами тянется несколько молчаливых минут. Я уже собираюсь оставить весь этот разговор и заняться работой на ноутбуке, когда она заговаривает.
— Можно пройтись, или мне придется сидеть здесь весь полет? — Она наконец-то сдвигает свою сумку с колен и ставит ее на пол у своих ног.
— Вперед. В задней части есть кровать, если ты…
— Если я что? — Ее глаза сверкают.
— Устала. — Я встречаю ее пристальный взгляд своим, но мой сопровождается улыбкой. — А что, по-твоему, я собирался сказать?
И снова легкий румянец появляется на ее щеках.
— Ничего. Забудь об этом. — Она отстегивает ремень безопасности и идет в конец самолета.
Я обнаруживаю, что продолжаю улыбаться и после того, как Лиллиан ушла.
Лиллиан
Хадсон не шутил, когда сказал, что в задней части самолета есть комната с кроватью. Я предположила, что он имел в виду сиденье, которое раскладывается в кровать, или что-то вроде откидной койки. Не-а. Через единственный дверной проем в задней части самолета находится полностью меблированная спальня с телевизором с плоским экраном и наушниками с шумоподавлением. В миллион раз более роскошная, чем моя общая студия. Я прошу стюарда вкратце показать мне все вокруг. Он объясняет, как управлять телевизором, автоматическими шторами и освещением с одного пульта. И бонус! «Нетфликс»!
Остаток полета я провожу за просмотром сериала «Эмили в Париже» и просмотром фотографий курорта на iPad, добавив немного информации о Седоне. А также несколько раз попрыгала на кровати, потому что кто может похвастаться тем, что прыгал на кровати на высоте сорока тысяч футов в воздухе? Я могла лежать, сидеть, скрестив ноги, ходить и сидеть на диване. Смогу ли я когда-нибудь снова летать коммерческими рейсами?
Хадсон ни разу не пришел проверить, как я. Он, должно быть, сказал Ивану, чтобы тот подал мой обед в спальню, заставив меня задуматься, так ли чувствует себя кто-то важный. Например, королева или Кардашьян.
— Мисс Лиллиан, — зовет стюард с порога.
— Входи. — Я пододвигаюсь к краю кровати, не желая выглядеть слишком уютно устроившейся в пространстве, которое мне не принадлежит.
Ивана это, похоже, не волнует, так как он ставит серебряный поднос на соседний столик.
— Мы начнем наш спуск в Седону через пятнадцать минут. Возможно, вы захотите освежиться и вернуться на свое место.
Я рассматриваю вещи на подносе — предметы первой необходимости и парящую белую мочалку, пахнущую лимоном и лавандой.
— Вау, спасибо.
Он кивает и выходит из комнаты.
Я использую все предметы, включая одноразовую зубную щетку и лосьон для рук, потому что почему бы и нет? Со свежим дыханием и мягкими руками возвращаюсь на свое место, но останавливаюсь в паре метров позади Хадсона, чтобы собраться с мыслями. Даже при том, что знаю, что он не Хейс, мой пульс все равно учащается при взгляде на его лицо. Я настраиваюсь, затем занимаю место через проход от него, избегая смотреть на мужчину.
Он щелкает клавишами на своем ноутбуке, одновременно разговаривая с кем-то, кого, как я предполагаю, может слышать через беспроводные наушники в ушах. Я поворачиваюсь лицом к окну и наблюдаю, как в поле зрения появляются красные скалы Седоны.
— Я знаю, Ромео. Тебе не нужно убеждать меня в этой идее. — Снова слышаться щелчки по клавишам ноутбука. — Сейчас я смотрю на план.
Ромео и Джульетта. Это было бы легко запомнить. Неужели люди действительно теперь так называют своих детей? А что, если Ромео совсем не романтичен? Этому имени придется соответствовать.
— Ты не меня должен убеждать, — говорит Хадсон. — Привлеки Алекса на свою сторону и… нет, Хейс не будет тебя прикрывать, пока ты не пробьешь Августа. Он будет засовывать юридические последствия в твою задницу, пока ты не подавишься ими.
Я фыркаю-смеюсь, а затем съеживаюсь, надеясь, что он меня не услышал.
— Сделай правки, о которых мы говорили, и отправь его мне. — Его голос звучит как-то ближе, как будто мужчина повернулся ко мне лицом. — Мне нужно идти, мы приземляемся. Сделаю. Позже.
Я слышу тихий звук закрывающегося ноутбука и шорох, когда он убирает его в сумку.
— Как прошел полет? — спрашивает он меня в затылок.
— Хорошо. — Я вдыхаю, задерживаю дыхание и поворачиваюсь. Его карие глаза заставляют мой пульс подскочить, но мне удается не вздрогнуть. — А твой?
— Без происшествий.
— Именно такие полеты мне и нравятся.
Как будто в ответ на это, самолет начинает резко снижаться.
Я втягиваю воздух.
Его выражение лица становится любопытным.
— Тебя беспокоит только взлет или посадка тоже? — Он смотрит на мои руки, которые крепко сжаты на коленях.
— Я в порядке, — удается сказать мне без дрожи в голосе.
Самолет издает странный звук, и я представляю, как листы металла отслаиваются от фюзеляжа.
— Кто такой Ромео? — выпаливаю я.
Хадсон поворачивает свое тело ко мне, насколько это возможно в его кресле.
— Лиллиан.
— А? — Я смотрю в окно, чтобы убедиться, что крылья все еще целы.
— Лиллиан, — мягко мурлычет он. — Посмотри на меня.
Я смотрю. Что может быть ошибкой, потому что тепло его взгляда заставляет мой пульс учащаться сильнее, чем этот дурацкий самолет.
— Привет, — говорит он с улыбкой.
Я тяжело сглатываю.
— Привет.
Мужчина наклоняется ближе, ставя локоть на подлокотник.
— Ромео — это то, как я называю своего брата, Кингстона. Ты встречалась с ним, помнишь? — говорит он, имея в виду рождественскую вечеринку.
Я киваю, не в силах подобрать слова, когда он так близко и говорит так тихо. Особенно когда его лицо напоминает мне о Хейсе и той ужасной ночи, которую я никак не могу забыть.
— Сейчас он занимается дизайном интерьера. — Его улыбка превращается в улыбку гордости. Такую улыбку я представляю себе на лице гордого отца. То, чего я никогда не испытывала лично. — У него это блестяще получается. Он всегда придумывает новые идеи…
Хадсон продолжает, а я наблюдаю за движением его рта и замечаю, что его верхняя губа полнее нижней. У него ровные зубы, и мне интересно, родился ли он таким или у него были брекеты. Мужчина облизывает губы, когда говорит. Не специально, скорее это как застенчивый тик. Не думаю, что когда-либо видела, чтобы Хейс так делал. Так вот как люди могут их различать? Я ищу на его коже родимое пятно, веснушку или родинку, которая выделяла бы его на фоне брата, но ничего не нахожу. Кожа вокруг его глаз морщится, когда мужчина улыбается, и если бы мне нужно было угадать его возраст, я бы предположила, что ему около тридцати.
— …что-то на моем лице?
Я моргаю, выныривая из своих мыслей.
— Что?
Он усмехается, облизывает губы, потом говорит:
— У меня что-то на лице? Потому что я бы предпочел, чтобы ты сказала мне сейчас, а не узнать об этом потом, когда окажусь лицом к лицу с нашим клиентом.
— Нет, твое лицо… — Приводит в замешательство. — В порядке.
— В порядке? — Он хмурится. — Не уверен, что кто-то раньше называл мое лицо «в порядке».
