а как тебя еще назвать? Жила себе у Ивана Сергеича под крылышком и бед не знала. А как Ивану Сергеевичу помощь понадобилась, так ты решила помахать ручкой?
– Да какая помощь? О чем вы, Сергеевна?
– А то ты не видишь, что Ванька не просыхает.
– И? Что вы мне предлагаете? Его выжать?
Оценив шутку, Любка загоготала.
– Выжать. Ой, я не могу. А ведь и правда, Сергеевна? Ну, хочет мужик бухать, как ему помешать?
– Отвлечь! Да мало ли способов. Такой мужик пропадает!
Не планируя пить, я все же приложилась к бокалу. Показалось? Или Томочка намекнула на что-то эдакое? Ну нет. Какого фига? Это же грешно. Противоестественно даже. А это она, между прочим, затянула Покровского в церковь, когда он совсем скис.
– Да разве я не пыталась! И вы… И эти его Эммы. Только все впустую.
Сергеевна цокнула языком:
– Как будто Ванькиным бабам нужны его проблемы!
– Так, может, путь он найдет нормальную бабу? Я-то тут при чем? Нет, я, конечно, пыталась. По-родственному. Но он же ни в какую! Как еще мне его убедить не лезть в бутылку? Какими словами? Год стучу во все колокола, все без толку. Думайте, что хотите, а я решила двигаться дальше.
– Куда?! Ну, куда двигаться, Машка?
– Вперед! – пожала плечами я. – Как и все умные люди.
– Умные люди идут не вперед, а куда им надо. А ты, девочка, просто не разбирая дороги бежишь!
В темных глазах Сергеевны мелькнуло то самое понимание. О-ох! Не может быть, чтобы я себя выдала. Я же до дня поминок вообще ничего такого! А после них мы видимся в первый раз. Интересно, как Томочкино давление?
– Ой, а может, и правильно, – подперла кулаком щеку Люба. – Ну их, этих мужиков! Тоже мне. Игорек твой разве не по пьянке разбился? Может, у них это семейное, как и кобелизм.
– Ты, Любав, не о том что-то вещаешь, – пробормотала Сергеевна.
– Чего это? Как будто Машка не знает, что Игорек от ссыкушки Марьяновых ехал…
– Вообще-то нет, – прошептала я.
– А?
– Говорю, я не знала.
– Да ладно. Не знала, что он с этой малолеткой таскался?
– Люба! О мертвых плохо говорить нельзя. Прекрати, – возмутилась Тамара Сергеевна.
– Почему же? При жизни никто не сказал, так хоть после смерти узнаю правду.
Я зачем-то переставила местами сахарницу и солонку. Схватила за ножку бокал, отпила. Вот это посидели – так посидели! Ничего себе. Интересно, а Покровский был в курсе, что его сын от меня гулял? Не удивлюсь, что он меня не попер из дома, лишь бы вину загладить. Он всегда за всех отдувался. Такой уж человек. Ответственный. Совестливый. Мой свекор,
Как мерзко… И почему-то не больно совсем. Словно подсознательно я была к чему-то такому готова.
– Равнять Игоря с отцом в любом случае не имеет смысла, – заявила Сергеевна, отводя глаза.
– И почему же? – заинтересовалась Люба.
– Они разные совершенно. Игорек был хорошим парнем, но больно ветреным. Иван очень хорошо понимал, что упустил его. Оттого и вина его сильная. А тут еще… – Сергеевна опять зыркнула на меня. – В общем… Пропадает мужик. Спасать надо.
– Никто его не спасет, пока он сам того не захочет, – тихо заметила я.
– Ага! Оправдывай себя. Беги.
– Сергеевна! Я не понимаю, чего вы от меня хотите?
– А ты подумай! Умная же баба. Институт окончила!
Томочка вскочила с психом и подалась к выходу, громко стуча пятками. Мы с Любкой недоуменно переглянулись.
– Чой-то на нее нашло?
– Не знаю. Покровский ей как сын. А я, наверное, что-то не так сделала в ее понимании.
– Ой, ну и скатертью дорога! Ты никому ничего не должна. Запомни, Машка. – Люба потянулась ко мне бокалом, ударила о край моего.
– Запомню, – пообещала я.
Мы выпили до дна, я вспомнила, что у меня была припрятана бутылка шампанского, которую мне презентовали ученики еще, кажется, к прошлому новому году. Достала. Почему бы и не напиться, раз в кои веки под разговор пошла масть? Тем более с репутацией хорошей девочки уже вроде и так покончено, можно ни в чем себе не отказывать.
Слово за слово, разговор как-то перекинулся на животных.
– В нашем мире хорошо живется только самкам гиен! А все почему, Марь Ванна, знаешь?
– Нет, – шмыгнула носом, – жги.
– Ну, хоть что у них матриархат, ты в курсе?
– Ага. Кажется, что-то такое припоминаю.
– А почему так повелось? Сча я тебе расскажу – обалдеешь, – разошлась Люба, подтягиваясь ко мне по столу на локтях. – Все дело в гиеновом клиторе.
– Чего?
– Мало того, что он у этих тварей вырастает порядка пятнадцати сантиметров, так они еще могут втянуть его внутрь. Прикинь?
– А зачем? – поперхнулась я остатками шипучки.
– Чтоб самим распоряжаться своей вагиной! Угадай, почему самцы не вступают в борьбу за лидерство в стае?
– Чтобы никто ему не мешал до этой самой вагины добраться?
– Все так просто, да?! – хлопнула в ладоши Люба. – И знаешь что? Я считаю, нам стоит взять на вооружение такую стратегию.
– Писечный матриархат? А что, мне нравится. Только не получится ничего, Люб.
– Это еще почему?
– Ну, вот я, допустим, перекрою доступ к своей вагине, а что сделают остальные… хм… самки? Типа свекровых Эммочек?
– А они тут при чем?
– Да при том, что всегда найдется какая-нибудь…
– Сука!
– Вот именно, заметь, это научный термин! Которая с радостью… хм… ну ты поняла.
– И чой-то получается, а, Марь Ванна? Мы сами дуры?
– Получается так.
На этой грустной ноте у Любки зазвонил телефон, и она засобиралась домой. А я, выпроводив ее за порог, завалилась в кровать, наплевав на все планы, и снилось мне, что в дверь кто-то стучал.
В дверь в доме директора школы загремели, едва он сам вернулся из сада, где весь вечер сгребал с земли опавшие листья. Чтобы когда первый мороз ударит, и осыплется все подчистую, было меньше мороки. Сам-то он считал это дурной работой, но директорская жена вот уже неделю зудела – собери да собери. В конце концов, надоело!
