чего-то захочет. Предельно ясно выложил карты на стол.
— Ты бледно выглядишь, Виктория, тебе надо поесть, — он забирает со стола мою тарелку и несет к встроенной микроволновке.
Меня до сих пор подташнивает, открываю рот, чтобы отказаться, но Герман говорит первым:
— Виктория, сейчас замри на секунду и посмотри на запястье, — он возвращается за стол. — Если хочешь, считай это приказом. Погреется, и ты поешь.
Опускаю взгляд на руки, замечаю так и не снятый с запястья ошейник. В душе поднимается паника. Герман мне сейчас прямо заявил, что прав у меня, как у домашнего питомца!
— Вы же… не наденете это на меня? Так же нельзя! — мне слишком жутко, чтобы просто так это проглотить. — Вы же мне не хозяин! С каких пор в России рабовладельческий строй?
Микроволновка звонко дзынькает о готовности милозвучным колокольчиком, и Герман направляется за моей порцией рыбы. Приносит тарелку и ставит передо мной.
— Официально рабство запрещено, — отвечает, хитро щуря красивые глаза. — А неофициально… Каждый желающий может купить живую, настоящую тайку и поселить у себя на любых условиях.
Он берет в руки вилку и сам вкладывает ее мне в ладонь. Затем возвращается на место.
Отвертеться не удастся. Отламываю кусочек стейка, отправляю в рот. Честно говоря, не жду чудес, но эта рыба божественна. Я впервые ем настолько нежно запеченный лосось. И это после разогрева. Даже совестно становится, что я недооценивала кулинарные способности Германа.
— Нет, с тайкой же договор заключается, у нее есть права и свободы, — парирую уже более спокойно, продолжая есть. — Она в конце концов может уволиться!
— Ты так в этом уверена? — посмеивается Герман и доливает себе вина. — Ты живешь в мире волшебных единорогов, Виктория. Так уж и быть, я не буду разбивать твои розовые очки.
Меня передергивает. Он невероятно циничен. А еще мой вопрос так и остался без ответа.
— Я не хочу оказаться в ошейнике, Герман, — выговариваю аккуратно, прожевав очередной кусок обалденной рыбы.
— Тогда будь хорошей девочкой, — он растягивает губы в плотоядный оскал. — И мне не придется указывать тебе твое место.
Сглатываю вдруг вставший в горле ком. Выражение «хорошая девочка» сложно понять неправильно. Этот человек до дрожи меня пугает, но сейчас внутри разгорается пламя негодования.
— Вы хотели сказать, покладистой сучкой в вашей постели, которая с радостью скидывает одежду, чтобы войти в запретную спальню? — произношу с вызовом.
Карие глаза Германа темнеют, а взгляд становится, как у коршуна. На челюсти проступают желваки.
— Второй страйк, Виктория, — говорит без тени шутки в голосе. — Будешь дерзить, заклею рот.
Его тон подавляет. Желание что-то говорить отпадает само. Уж лучше молчать, чем нарваться на третий страйк. В желудке снова булькает тошнота.
Отодвигаю тарелку, на которой осталось около трети порции. Герман смотрит за этим с укоризной, но ничего не говорит. Хочется съязвить, что, мол, его вещь сыта, но я не позволяю себе этого сделать. Не надо нарочно нарываться на втык, не сомневаюсь, что с него станется застегнуть чертов ошейник у меня на шее. Или придумать более изощренное унижение.
Хочется пить. Тянусь к бокалу с вином, но Герман отставляет его на свой край стола.
— Вина на сегодня хватит. Я сделаю тебе чай, Виктория, — произносит бархатисто. Поражаюсь, как он быстро меняет пластинки. — И после этого мы отправимся спать.
Я уже подозреваю, что подразумевается под этой формулировкой, но все же решаю уточнить.
— И где я буду это делать?
Герман прожигает меня взглядом, едва сдерживающим гнев.
— В своей спальне, — выговаривает с интонацией, какой бы говорил уставший от одинаковых вопросов преподаватель.
Глаза округляются сами. Я была уверена, что, не трахнув, он от меня не отстанет. Хлопаю ресницами. Что за… Он просто меня пугал так, что ли?
— Удивляешься, почему я не тащу тебя к себе? — Герман включает красивый прозрачный чайник и бросает на меня хитрый взгляд.
Киваю. Есть чему удивляться.
— А ты сама бы хотела? — спрашивает прямо, заглядывая мне в глаза.
Боюсь покачать головой, но и утвердительно ответить тоже не могу.
— Вот, и я о том. Я — адекватный человек и, в отличие от Тимура, насилием не занимаюсь, — на фоне громкого бульканья звонко щелкает кнопка чайника, и Герман наливает кипяток в заварник. — Ты поспишь, придешь в себя, возможно, все переосмыслишь. А завтра мы поговорим еще раз.
Он ставит заварник и одну чашку на стол, спокойно усаживается на свое место, упирает в меня серьезный взгляд.
— И о чем мы будем говорить? — не могу удержаться от вопроса, хотя хотела поменьше говорить. Черт.
— О твоем бедственном положении, конечно, — Герман улыбается, как довольный кот. — Ведь секс — не единственное, что я намерен от тебя получить.
Черт. Да сколько можно говорить загадками? Ладони начинает покалывать от любопытства. Стараюсь его усмирить и просто пить свой чай, но не получается. Я ж теперь не усну!
— И что же еще? — спрашиваю с вызовом и прищуриваю глаза, словно не верю его словам.
Герман добродушно улыбается. От уголков глаз появляются тонкие лучики морщинок. Все-таки он очень красивый мужчина, а когда улыбается, так и вовсе обаяшка.
— Завтра, Виктория, — он стучит пальцами по столешнице. — Поговорим о делах завтра.
Углубляюсь в чашку. Он вроде говорит спокойно, не стоит лишний раз его сердить.
Когда я допиваю чай, Герман кивает мне на дверь:
— Идем, сладкая, одеялко подоткну, — произносит и сально улыбается.
— Спасибо, сама справлюсь, — бурчу себе под нос.
На самом деле я не планирую засыпать. У меня такой нервный бодряк, что я и при желании не усну. К тому же, я все еще хочу попытаться сбежать.
Проходя по прихожей, бросаю кислый взгляд на замысловатую дверь. Если у меня будет больше времени, например, когда он уснет, я смогу разгадать, как ее открыть, и тогда уберусь отсюда.
Герман вдруг останавливается.
— Только давай без фокусов, ладно? — произносит с усталой досадой в голосе. — Не хочу искать ключ от твоей спальни и запирать двери в собственном доме. Хотя, судя по всему, ради твоего же блага мне стоит это сделать.
Последнюю фразу он произносит с искренней озабоченностью. И почему он так уверен, что здесь мне безопаснее всего? В душу прокрадываются пугающие подозрения по поводу мужа. Я попала в какую-то жуткую переделку и не представляю, как теперь выбираться.
Герман доводит меня до спальни, но внутрь не заходит.
— Хороших снов, Виктория, — прощается и закрывает за мной дверь.
Хочу спросить про телефон, но не успеваю. Похоже, он не настроен вручать мне средство связи. Боится, что
