Новый год Хава уехала в Ингушетию. Я осталась одна. А Мадина в Москву тогда умотала. Сидела я дома, иногда выходила погулять с Тамерланом.
Тамик ходил на борьбу и ему понадобились новые...эм...блин, не вспомнить, как они называются, ну обувь борцов, в общем. Мы пошли в магазин спорттоваров. Выбрали ему его «чешки» и пошли на выход. Я полезла в карман за перчатками. Их нет. Посмотрела в сумке, тоже нет. Стоим, думаем с Тамиком, где перчатки, решили вместе, что забыли их в спортмагазине.
Вернулись обратно. Перчатки остались на кассе, я положила их на краешек стола, когда расплачивалась. За спиной я услышала знакомый голос, он звал продавца-консультанта. Меня осенило, Хаваж?! Обернутся на месте я не осмелилась, направилась к выходу с Тами и только тогда посмотрела назад, да, это был Хаваж. Сердце заколотилось, не знаю, какое выражение лица у меня тогда было, братик сразу задал вопрос, что со мной, я что-то наплела ему. Он поверил и ладно.
Пришли домой. Покушали. Каждый занялся своими делами. А я то и дело думы думала. Питер. Огромный город. Ну почему я пересеклась с ним?! Почему ему понадобилось зайти именно в это время, в этот магазин?! Я так злилась! Меня брала то обида, то злость. Он мне нравился очень. Может и влюблена была, не знаю. Злилась на то, что он ингуш. Что мы пересекаемся. Мне нелегко было. Опять надо было себя накручивать: «Он мне не пара. Он мне не пара». И забить.
Хава вернулась в середине января. Она пришла к нам в гости. Тетя не совсем одобряла мой выбор подруги, но виду особо не подавала.
– Хав, давай испечем пироги осетинские? Помнишь, как я галушки делала? Теперь твоя очередь!
– Ой, давай! Я с радостью, Ами, говори, что делать, только дай платок.
Хава платок не носила, ни косынку, ни полоску, поэтому на ней не было своей. Мы снова включили великих поварих и принялись за дело. Тесто делала я, потом разделили его, Хава повторяла за мной, как я объясняла. Один пирог сделала она. Готовили мы с картошкой и сыром – картофджын.
Получилось у нее неплохо для первого раза, поели. И тут-то она начала о Хаваже. За неделю до ее приезда Хаваж поехал с Хайдаром в Ингушетию. Так что там они пересеклись.
– Амин, как у вас с Хаважем, пишет?
– Нет.
– Ай-яй-яй! А его там женить хотят.
У меня сердце пропустило удар, а пальцы сразу заледенели.
– Как это – женить?!
Хава прыснула со смеху:
– Хаха, а что ты дергаешься? Испугалась?!
– Оуф, глупости не говори! Пусть жениться, пора ему! Мне-то что!
– Ну-ну, пусть женится, говоришь. А что ты тогда дергаешься?
– Просто спросила, интересно же.
– Его тетя Седа запрягла там его на первых днях, Хайдар сказал. Есть там одна фифа Хеда, я ее знаю. В параллельном классе училась в школе. Так вот, Седа просит его, чтоб он пообщался с ней.
У меня сердце пропустило удар. Собравшись с силами, я задала вопрос, от души надеясь, что небрежно:
– Ааа… он что?
– Не знаю Амин. Но могу узнать!
Я разозлилась.
– Да иди ты! Не надо узнавать ничего мне.
Она все подкалывала меня и смеялась.
Дальше у меня началась практика, учеба. Мы были загружены конкретно. Мысли только об учебе, постоянная зубрежка, нервы. К нам перевелся один парень, ингуш из Москвы, Адам. Он был явным ненавистником осетин. Но я не знала об этом тогда. Вроде приветливый парень, добрый. Ну это в первые пару дней.
На третий или четвертый день после его появления, я подошла к аудитории, поздоровалась с одногруппниками. Адам промолчал. Я это заметила, но говорить ничего не стала, было неловко перед остальными. Но этим все не ограничилось.
Потом его одна девочка попросила как-тона лекции передать мне назад тетрадь, он мне ее кинул на парту:
– На.
– Мог бы и не кидать, Адам.
– Сам решу, что делать. Встала бы и взяла свою тетрадь, если не хочешь, чтоб тебе ее кидали.
Сидел он впереди меня и, разговаривая, даже не обернулся. Наверное, без настроения, подумала я. Но нет. Заскоки его меня удивляли дальше. Он со мной здоровался от случая к случаю. Мог нагрубить. Один раз я не выдержала:
– Адам, ты как себя ведешь? Я тебя чем-то задела может или обидела?
– Ты меня? Ха! Иди лучше вон, чай попей в столовой. И указал мне взглядом туда (мы сидели в фойе).
– Причем тут столовая. Я тебе вопрос задала. Почему ты грубишь мне? Это все замечают. Может объяснишь уже?
– Ты ненормальная что ли, Амина? Или все осетинки такие недалекие? Не считаю нужным и не здороваюсь! Поняла?
– Что за надменность, будь проще! Я с тобой нормально общаюсь, вежливо.
– Ну еще бы!
Он сидел, а я стояла. Он раскинулся на диване, весь такой важный, мол, я король, а ты никто.
– Если не умеешь по-человечески общаться, лучше молчи. Игнорируй меня!
– Да ты давно в игноре, детка, иди уже отсюда!
– Сам иди отсюда! И тон убавь!
Я назло села на диван тоже. Он покосился так.
– Мда, пристаешь к ингушу...ай яй яй. Иди к осетинам подсядь лучше.
– Что за сарказм?! Осетин-ингуш. И что? Где хочу там сижу! Не приятно? Встал и ушел! А я буду сидеть на этом диване!
– Страх потеряла, осетинка?
– Аминат мое имя! Ты видимо из тех ингушей, которые кичатся предками, гордятся нацией и ненавидят осетин. А это харам! Национализм и гордыня.
– Не умничай!
Он так психанул, а мне смешно стало.
– Ты человек, Адам, а не животное! И мусульманин в первую очередь. Оставь эту вражду. Не я тогда воевала. За что ко мне такое отношение? Не общайся тогда вообще, не груби, не хами! Игнорируй!
Он просто встал и ушел, ничего не ответив. А я осталась сидеть на этом диване.
Адам притих. Но глазами меня просто топил! Он ростом может метр восемьдесят, смуглый, крупного телосложения, спортсмен. Удар поставлен. Он практически ни с кем не общался, ходил один вечно. У него был очень злой взгляд из-под черных густых бровей. С ним никогда никто не конфликтовал. Один раз парень, даг, что-то ему сказал не то в столовке. Ну как у парней бывает,
