замолкает, затем опускает руку:
— Ты в порядке? Ты плачешь?
Я яростно качаю головой и отворачиваюсь, чтобы он не мог видеть моего лица.
Слышу, как он делает еще один шаг в кухню, но только один. Колеблется.
— Твои родители дома? — спрашивает Бо.
Я снова качаю головой.
— Так вот почему ты плачешь?
Не могу удержаться от смеха. Я фыркаю и вытираю нос тыльной стороной ладони:
— Я не плачу, а если бы и плакала, то точно не из-за этого.
Он вздыхает, и я поворачиваюсь ровно настолько, чтобы видеть его через плечо. Бо стоит вполоборота, готовый уйти. Проводит рукой по своей гладкой челюсти, и я понимаю — он не уверен, что ему следует делать в этот момент. Затем снова поворачивается ко мне, и я замечаю детали, которые пропустила раньше: иссиня-черные волосы, все еще влажные после душа, поношенные джинсы, белая футболка, натянутая на груди. Его мускулистые руки выглядят более загорелыми, чем были раньше. Интересно, а грудь тоже? Эта мысль смешивается с другими моими эмоциями, мягко отодвигая в сторону агонию моей вечеринки жалости.
— Почему ты здесь? — спрашиваю я мягким голосом.
Его взгляд устремляется на холодильник, а затем, наконец, на меня:
— Твоя мама сказала мне, что поставила запеканку в холодильник. Я как раз собирался зайти перекусить, но…
Он оглядывается назад, хочет убежать. Это видно по языку его тела. Руки засунуты в карманы, челюсть сжата, брови нахмурены. Очевидно, что в его планы не входило разбираться с подростковыми переживаниями. Да, ну и в мои тоже, приятель.
Я собираюсь снова заговорить, извиниться за свое нынешнее состояние, но мой желудок урчит и опережает меня. Звук разносится по комнате таким громким эхом, что я смеюсь. Как я могу быть голодна в такое время? Всего несколько минут назад мой желудок был скручен в узел из-за Престона.
Его хмурый вид смягчается, когда он снова смотрит на меня:
— Думаю, тебе тоже нужно немного запеканки.
Я киваю и поворачиваюсь, чтобы открыть холодильник. На втором ряду стоит стеклянная форма для запекания, накрытая полиэтиленовой пленкой. Сверху розовая записка, написанная маминым почерком: «Вернусь домой немного позже обычного. Сделай свою домашнюю работу, прежде чем приступать к чтению — я серьезно! Кроме того, проследи, чтобы Бо получил немного запеканки. Люблю тебя, мама».
Я мну записку в руке и съеживаюсь, как только вижу блюдо. Предполагалось, что это будет запеканка из курицы и риса по-каджунски, но она не добавила нарезанную колбасу андуй и зеленый болгарский перец, к тому же блюдо все еще сырое. Молодец, мам.
Бросаю его на стойку и одариваю Бо извиняющейся улыбкой.
— Я не думаю, что кто-то из нас захочет это есть.
— Черт, — говорит он, проводя рукой по животу. Очевидно, Бо так же голоден, как и я.
— Почему бы мне не приготовить нам что-нибудь еще? — говорю я, желая накормить его, желая доказать всему миру, что я, может быть, и дерьмовый танцор, но кое-что все же умею. Это поможет мне отвлечься, чтобы не плакать.
Бо не успевает ответить, как я начинаю доставать ингредиенты для приготовления моего любимого сэндвича: сыр на гриле с жареным яйцом и ветчиной. Это вкусно, не вредно для здоровья, а самое главное, на приготовление уходит всего несколько минут. Он стоит по другую сторону кухонного острова, наблюдая, как я порхаю по кухне. Я спешу, боясь, что, если не потороплюсь, он уйдет. Я чувствую, что Бо хочет отказаться от сэндвича и поспешить обратно к себе, но он этого не делает, по крайней мере, пока.
Я смазываю маслом обе стороны ломтиков хлеба и кладу их на горячую сковороду, искусно выкладывая сыр и ветчину. На другой сковороде разбиваю два яйца, затем поднимаю взгляд на Бо — на его высокую фигуру — и разбиваю третье.
Мы не разговариваем, пока я готовлю. На самом деле, нет никаких звуков, кроме хлопков и потрескивания яиц, обжариваемых на сливочном масле. Запах божественный. Никто не откажется от жареного сыра, даже чтобы спастись от эмоциональной дочери вашего домовладельца.
Я ставлю две тарелки и заканчиваю раскладывать бутерброды. Он действует наперед и раскладывает для нас салфетки на столе. Я рада видеть, что Бо не собирается забрать еду и убежать.
— У тебя есть еще тот лимонад, который ты недавно делала? — спрашивает он, открывая дверцу шкафчика, чтобы достать два бокала.
Я приготовила еще одну порцию, но мой папа уже выпил большую ее часть. Там как раз хватит на один бокал, и хотя я бы с удовольствием выпила немного, говорю Бо, чтобы он взял его. Лучше посмотрю, как он будет пить.
Только когда сажусь напротив него за стол, я понимаю, что мы так и не включили свет. Здесь не кромешная тьма, даже близко нет, но солнце за окном садится, и большие дубы загораживают горизонт. То, что осталось от золотого часа, просачивается сквозь окна и оставляет нас в полумраке, ровно настолько, чтобы Бо не смог заметить, что мои щеки в пятнах.
Я подтягиваю ноги и сажусь на сиденье, наблюдая, как он берет первую половину своего сэндвича. Я так его перегрузила, что будет трудно есть, но Бо не жалуется. Жду, когда он откусит первый кусочек, настолько предвкушая его реакцию, что ловлю себя на том, что наклоняюсь к нему через стол. Когда он поднимает на меня глаза и кивает, вытирая уголок рта салфеткой, я откидываюсь назад и улыбаюсь.
— Браво, — говорит Бо после того, как проглатывает.
Я беру свой собственный сэндвич, и вот так мы едим вместе.
Бо
Вероятно, мне НЕ следует быть здесь с Лорен, пока ее родителей нет дома. Ее мама предложила мне запеканку, но вряд ли она предполагала, что я буду сидеть здесь наедине с ее дочерью. Мне следовало бы встать и уйти ужинать в свою квартиру, но я уже почти доел, и это слишком вкусно, чтобы останавливаться сейчас. Прошла уже целая вечность, как я ел жареный сыр.
Чувствую, что Лорен наблюдает за мной, пока я ем. Более того, я чувствую ее нервную энергию. Она не может сидеть спокойно. Нервная и неуверенная в себе. С таким же успехом она могла бы носить неоновую вывеску с надписью: «ПОЖАЛУЙСТА, ПОДДЕРЖИТЕ МЕНЯ». Интересно, я вел себя точно так же в ее возрасте?
Она тихо плакала, когда я только вошел. Голова была прислонена к холодильнику, а плечи сотрясались под тяжестью дерьмового дня. По правде говоря, я мог бы вернуться в квартиру, и она
