— Тогда до свидания, — сказала она.
Он не ответил.
Джолетте не оставалось ничего другого, как повернуться и пойти прочь, что она и сделала. Но, уходя, она чувствовала, как в ее душе разрастается боль. Ей должно было стать легче, ведь она избавилась от него, не так ли? Она добилась того, чего хотела.
Хотела ли?
Роун смотрел, как Джолетта идет вниз по улице — выпрямив спину, расправив плечи, с высоко поднятой головой. Ему нравились ее изящество и достоинство, ее тонкий вкус. Ему нравилось даже, как она велела ему уйти. Господи, да он просто любит ее!
Хорошо бы ему ничего не знать об этих духах. А еще лучше, чтобы его мать ничего не знала о них. Прошло то время, когда он считал, что они могут принести огромный успех. Теперь ему нет дела до того, удастся восстановить их формулу или нет. Он даже думал: лучше бы они были утрачены навсегда. Ну и что, в самом деле? Всем хорошим вещам рано или поздно приходит конец.
Может быть, пришел конец и его отношениям с Джолеттой? Может, пора отойти в сторонку, заняться чем-нибудь еще, подумать о других вещах? Она не хочет, чтобы он был рядом, он ей не нужен.
Похоже, ему до нее никак не достучаться, не найти нужных слов и не придумать, как убедить ее в том, что она нужна ему ради нее самой. Он любит ее так сильно, что без нее его душа наполняется невыносимой болью, а сердце изнывает, словно под тяжестью пудовой гири.
Но ничего не поделаешь. Прощай, любовь.
По крайней мере, у него осталась та гвоздика.
Кладбище было обнесено стеной из золотистого камня и расчерчено темной зеленью кипарисов. Могилы, отмеченные мраморными и каменными плитами, располагались таким образом, что с каждой открывался вид на склон холма. В неподвижном воздухе пролетали ласточки, и кузнечики стрекотали в мягко колыхавшейся траве.
Джолетта с синьорой Перрино стояли у мраморного памятника, выбеленного солнцем и отшлифованного ветром и временем до такой степени, что резная гирлянда цветов и ангел, уронивший крылья, были едва различимы. Чуткими пальцами Джолетта нащупала резьбу, отвела побеги розмарина и лепестки старомодных роз, точно таких же, как те, что вились по стене в саду виллы. Потом прочла надпись и даты:
АЛЛИН АЛЕКСАНДР МАССАРИ 17 декабря 1827 — 9 марта 1855
Вайолетт ни разу не упомянула его второго имени. «Наверное, не придавала этому значения», — подумала Джолетта.
— Он был очень молод, — сказала синьора Перрино, стоявшая с другой стороны могилы. Джолетта кивнула.
— Да, очень молод, оба они — и он, и женщина, которая была здесь с ним.
— Должна сказать вам, что, когда мы навещаем членов нашей семьи, похороненных тут, мы всегда приносим цветы и на эту могилу.
— В самом деле? — удивилась Джолетта. — Как вы заботливы.
— Мы уже говорили об этом, когда сюда приходил ваш кузен. Я ничего не знаю о формуле духов, которую вы ищете, так я ему и сказала, но история о том, как этот человек и женщина, которую он любил, приехали во Флоренцию, имеет очень большое значение для меня и моих предков. Когда я была маленькая, я слышала ее тысячи раз. Я рассказала ее своим детям, а они — своим.
— Я не вполне понимаю… — медленно проговорила Джолетта.
— До того, как приехала эта пара, мои предки были крестьянами и работали слугами у Франчетти, владельца виллы. А после они стали, ну, не то чтобы богаты, но хорошо обеспечены. Уже в следующем поколении они сделались владельцами виллы и окружающих земель, которые и теперь принадлежат нашей семье; теперешнюю виллу построил мой отец, и, поскольку у меня не было братьев, она перешла ко мне. Мой муж, упокой господи его душу, счел ее отличным приданым и согласился здесь жить, потому что я этого хотела. А когда я умру, она останется моим сыновьям.
— А я думала… мне казалось, что ваша семья разбогатела благодаря человеку по имени Джованни, который уехал в Америку. Это правда?
— Это только часть правды. Еще раньше моим предкам заплатили за большую услугу, оказанную ими той американской леди. За многие годы, прошедшие с тех пор, в семье забыли ее имя, и для нас большое счастье вновь узнать его и поговорить с кем-то из ее родственников.
— Как здесь хорошо, — с улыбкой сказала Джолетта. — Я читала о Джованни и его матери Марии, и я рада, что вся эта история обернулась на пользу их потомкам.
Пожилая женщина долго и пристально глядела на Джолетту и наконец решительно кивнула.
— И вот еще… — Она открыла сумочку, которую держала в руке, и вытащила оттуда что-то, вспыхнувшее золотом, с ярко заигравшими на солнце бриллиантами. Это было ожерелье. — Я думаю, оно по праву принадлежит вам. Его долгие годы хранили женщины моего рода. Я знаю, что его носила та американская леди, которая жила здесь, но не имею понятия, как оно оказалось у нас. Это ожерелье всегда было окружено такой тайной, что я боюсь, не было ли оно украдено. А если нет, то, может быть, его дали на хранение моей прабабушке Марии, которая тогда служила в доме экономкой, но почему-то не забрали назад. И я рада наконец вернуть его вам.
Джолетта взяла в руки тяжелое ожерелье. Она сразу заметила, что застежка была сломана. Наверное, его так и не носили с того самого трагического вечера в саду, когда один из нападавших сорвал его с шеи Вайолетт. И теперь никто уже не узнает, то ли Мария после той ужасной ночи подобрала его и забыла об этом, то ли ей его подарили.
Чуть потускневшее от времени, оно было по-прежнему прекрасно, несмотря на то что теперь его скрепляла веревочка из той же ткани, в которую оно было завернуто, и нисколько не отличалось от описания в дневнике. Золотые пластинки, инкрустированные бриллиантами, окружали флакончик духов. Бриллианты, играя, отбрасывали лучики света прямо в лицо Джолетте, и она моргала, рассматривая огромный аметист с гравированным изображением птицы с развернутыми крыльями. Ожерелье действительно было великолепным, почти как творение Фаберже.
Она чуть повернула ожерелье. Луч солнца упал на грани маленькой эмблемы. Гравированная птица стала видна четче.
Она должна знать эту эмблему. Это что-то очень знакомое… И вдруг она узнала. Вспоминая полузабытые уроки истории, складывая воедино осколки того, что учила в школе, Джолетта внезапно поняла, почему Вайолетт не могла написать в дневнике, кем был Аллин. И поняла, почему он умер. Слезы острой печали подступили к ее глазам. Неумолимая судьба настигла Вайолетт и человека, которого она любила. Неумолимая судьба настигла их.
— С вами все в порядке, синьорина? — с ласковым участием спросила пожилая женщина.
— Да, конечно, — заверила ее Джолетта и постаралась улыбнуться, избегая, впрочем, смотреть на синьору Перрино. Ей захотелось рассказать кому-нибудь обо всем. Нет, лучше тому, кому судьба Вайолетт и Аллина была так же интересна, как ей, тому, кто знал их историю. Ей хотелось поговорить об этом с Роуном, услышать, что он скажет.
