и руки, на которые могла смотреть в любое время, когда захочу. А теперь еще и при дневном свете, учитывая, что Лекси была в школе. Я могла отлынивать от работы, наслаждаясь послеобеденным удовольствием, так как была боссом, а у Зейна был гибкий график. Кроме того, ему нравилось пошуметь, когда мы занимались любовью. Или, точнее, ему нравилось, когда шумела я.
— Почему ты набил все цветные? — тихо поинтересовалась я, разглядывая феникса на его груди, восстающего из ярко-красного и оранжевого пламени.
Я почувствовала, как Зейн повернул голову и перевел взгляд на меня. Повисла непродолжительная пауза.
— Внутри меня клубилось достаточно тьмы, и мне не нужно было, чтобы она покрывала еще и мою внешность, — объяснил он.
Мое сердце чуть-чуть сжалось от этого заявления. От боли за любимого мужчину, с которым я жила. Он многое пережил. Ребенком его избивал отец, а став мужчиной, он потерял все. Потом обрел все заново.
— Красиво, — пробормотала я. Мои глаза переместились на него. — Ты прекрасен. Это, — я снова провела пальцами по татуировке. — Это отражение твоего внутреннего мира. Красота, — сказала я с искренностью. — Я люблю твою внешность почти так же сильно, как и то, что таится внутри. Свет и тьма.
Я приложила палец к его губам, когда он попытался что-то сказать.
— Я еще не закончила, здоровяк. Возможно, я не показываю это мастерством испепеляющего взгляда и практически постоянного молчания — тут как бы все наоборот — но я тоже была сломлена. В каком-то смысле я не думала, что кто-то когда-нибудь сможет соединить осколки. Кроме Лекси, которая давала мне повод улыбаться каждый день. Любить каждый день.
Я ухмыльнулась.
— А потом в мою жизнь ворвался здоровенный байкер и обжег своим испепеляющим взглядом. Я и не подозревала, что он извлечет из пепла все осколки и возродит меня, — в конце я шептала.
Зейн дернул меня на себя, мое обнаженное тело накрыло его в восхитительном касании.
— Ты не можешь, — рыкнул он, стискивая меня в объятиях, — говорить такое дерьмо, когда я не могу оттрахать тебя до потери сознания.
Несмотря на то, что он только что занимался со мной любовью и доставил два оргазма, «оттрахать до потери сознания» звучало чертовски приятно для моих ушей.
Я поцеловала его грудь.
— Дорогой, я исцелилась.
В подтверждении своей точки зрения я помахала рукой без гипса.
— Во многих отношениях, — тихо продолжила я.
Зейн, казалось, внутренне боролся со своими желаниями. К счастью, победил лучший вариант. Он опрокинул меня на спину — это было грубо, и он бы ни за что так не сделал, будь моя рука в гипсе, — и навис надо мной.
— Ты же знаешь, — сказал он мне в губы. — Я люблю тебя больше всего на свете на этой гребаной земле.
Я вглядывалась в бездонные глубины его глаз, теперь уже не прячущиеся за броней.
— Да, дорогой. До луны, — прошептала я.
После слов больше не было, только трах до потери сознания.
Несмотря на то, что мы были женаты, жили вместе и, вроде как, вместе воспитывали Лекси, о детях речи не заходило. Я сказала «вроде как», потому что Лекси уже почти не нуждалась в воспитании. Начиная с двенадцати лет, черт побери. Ребенок-единорог. Что тут сказать? Она была как надежная машина. Просто держи ее всегда заправленной и время от времени вози на техобслуживание. С частью воспитания было покончено. Она выросла, к моему ужасу.
Так что, по большому счету, мы просто наслаждались созданной семейной идиллией. Впервые в жизни я погрузилась в настоящее безграничное счастье, и тень Сида не нависала надо мной. Он таинственным образом исчез, когда полиция перевозила его из дома в тюрьму. Когда в больнице я спросила об этом Зейна, он пристально посмотрел на меня.
— Его нет, — был ответ.
— Нет? В том смысле, что он загорает на пляже в Мексике или в том смысле, что он отдыхает в неглубокой могиле возле заброшенного шоссе? — спросила я ровным тоном.
После моего вопроса Зейн долго блуждал в тишине глазами по моей загипсованной руке и избитому лицу.
Я смирилась с тем фактом, что никогда не получу ответа, пока не восстановлю двигательную активность, чтобы добиться своей цели сексом. Он имел важное значение. О его эффективности мне сообщила Гвен.
— В том смысле, что тебе и Лекси больше никогда не придется жить на одной земле, где он впустую тратит кислород, — наконец сказал он бесцветным тоном.
В его голосе чувствовалась легкая настороженность, будто он ждал от меня истерики из-за известия о том, что мой любимый мужчина убил отца моего ребенка, который избивал меня, чуть не лишил жизни и преследовал последние шестнадцать лет.
— Хорошо, — сказала я.
Он поднял бровь. Это была самая живая реакция, выразившая его удивление, которую я когда-либо у него видела.
Короче говоря, тема детей пока не всплывала. Не то чтобы я их не хотела. Напротив. Рождение Лекси было самым прекрасным событием в моей жизни. И я знала, что иметь ребенка Зейна будет еще более удивительно. Моложе я не становилась, поэтому вечно ждать не могла. Но я также знала, что должна дать мужу время. Время привыкнуть к тому, что мы с ним навсегда, без перспективы потери. Что, как я знала, до сих пор его преследует. Так что я ждала, пока не выяснилось, что у матери-природы другие планы. Я пока не хотела сообщать ему, — хотя, не прояви я осторожность, Лекси и ее болтливый язык сделали бы это за меня, — поэтому обратилась к доктору. Просто чтобы удостовериться.
Вот так я обнаружила, что ухожу с приема с маленькой фотографией, выглядевшей как причудливое современное искусство, но являющееся одной из самых важных фотографий, которые я когда-либо держала в руках. С изображением шестинедельного орешка, растущего в моем животе. Которого я любила так же сильно, как и Лекси.
По пути к машине я настолько внимательно изучала снимок, что с первого раза даже не услышала телефонного звонка.
— Мия.
Когда я ответила после второго звонка, голос Зейна прозвучал странно, будто он что-то знал. Нет, невозможно. Он, конечно, был крутым силовиком клуба, что делало его безумно крутым парнем со многими способностями. Но я не думала, что к ним можно отнести способность чувствовать беременность. Вот суперсперму — это да, учитывая, что я была не единственной старушкой, забеременевшей во время приема таблеток.
— Помимо «О, Соблазнительнейшая», я также отзываюсь и на это имя, — заявила я с ложной серьезностью, игнорируя его возможную способность почувствовать
