постоянные, с обязательствами. Только все обязательства почему-то, пока только на мне. А она не может даже ТУПО ВЗЯТЬ ТРУБКУ!
В какой-то момент я даже решил, что произошел какой-то настолько вопиющий несчастный случай, что о нашей несостоявшейся любви снимут слезливый фильм.
Сам Тодоровский. Но быстро прогнал эти идиотские мысли подальше. Я скорее поверю, что она телефон где-то посеяла. Заюша не самая расторопная девушка в мире, чего только стоит ее клееный-переклеенный экран, который она никак не заменит.
Но эта ее особенность, которая иногда кажется мне даже милой, сейчас никак не снижает гребаный градус накала. Я, как последний дебил, прусь через треть города с идиотской коробкой, чтобы в итоге поцеловать дверь и увидеть то, что видеть бы не хотел.
Трусы на дереве. Поправочка: свои трусы на дереве.
Да какого, мать его, хрена?!
Задираю голову выше, кидаю взгляд на окно, которое по моим расчетам должно принадлежать той самой квартире, кажется, улавливаю чей-то силуэт. Интересная выходит история. На звонки она не отвечает, дверь не открывает, мое нижнее белье украшает тихую подворотню. А причин тому я не вижу. Что ж, однажды кто-то из парадной выйдет, а я зайду, и там уж ответ выбить ничего не стоит — входная дверь у них не толще картона, меня будет отлично слышно. И ее.
Остается лишь подождать.
Кидаю коробку с подарком, который как последний придурок выбирал сегодня ни один час, на землю. Сажусь рядом на поребрик. Для красочности картинки не хватает только сигареты в зубах, а то прохожие косятся недостаточно настороженно.
Раздражение нарастает. Ох уж доберусь я до рыжей фурии!
Майское солнце неплохо припекает, но ветер совсем еще не летний, пронизывающий и дерзкий. Забирается под полы распахнутой куртки, вызывает озноб.
Я вздрагиваю и запахиваю кожанку, верчу в руках телефон. Интересно, если поставить на нее автодозвон, как быстро она сдастся?
Скорее, отправит в ЧС.
Только вот за какие такие грехи, Заюш?
За спиной раздается тягучий писк открываемой двери, я подскакиваю на ноги, чтобы перехватить ее и не дать закрыться. Но торможу, не сделав и шага. Какие люди.
Сама соизволила спуститься.
— Что за маскарад? — спрашиваю первое из тысячи крутящихся в голове вопросов.
Закладываю руки в карманы куртки, чтобы не выдать своей злости чрезмерной жестикуляцией. Свожу брови, оглядываю странный прикид своей совершенно дикой девушки.
Огромная толстовка, капюшон на голове, темные очки на пол лица. Мы играем в сверхзасекреченных шпионов? Она работает на ЦРУ и нельзя палиться?
— Холодно, — низко хрипит она.
— А с голосом что? Заболела? — немного оттаиваю. На самом деле так можно хоть что-то объяснить.
Делаю шаг к ней, она — от меня. Офигеть. А это что за странные танцы?
— Чего трубку не берешь? — спрашиваю хмуро.
— А сам не догадываешься?
— Пока не вангую, — отвечаю под стать ее ироничному тону. И злюсь уже не на шутку. Тут ПМС уже не оправдать.
— Не хочу с тобой разговаривать, — разворачивается к двери, прикладывает ключ к кнопке домофона.
— Э-э, — успеваю возмутиться, сделать шаг к ней, развернуть к себе.
С головы Иды слетает капюшон, и я не удерживаюсь от возгласа:
— Ты что натворила! — в ужасе пялюсь на ее остриженные под самый подбородок волосы.
Хватаюсь за голову, нервно провожу по своим волосам, будто в суеверном ужасе, что и с ними могло случиться что-то столь же ужасное. Катастрофическое!
Ида шмыгает носом, и тут я замечаю, как из-под темных стекол по щеке скатывается мокрая дорожка. А следом взгляд падает на ее нос: раскрасневшийся и припухший. Сдается мне, солнечные очки здесь вовсе не от солнца. Перебарываю собственную панику, делаю шаг к ней, заключаю ее в крепкие объятия. Она слабо сопротивляется, но в итоге громко всхлипывает и разражается не сдерживаемым плачем. Таким душераздирающим, что меня самого колбасит. Раньше не доводилось быть в роли жилетки. Если не считать пьяных слез девушек с разбитыми сердцами. Но вот таких настоящих, надрывных — никогда. Еще одна функция отношений, к которой я не был готов.
Слегка покачиваю Иду в объятиях, поглаживаю по спине, успокаивая. Руки так и тянутся к ее голове, ощупать масштаб катастрофы. Черт, самому бы не разрыдаться.
Словно часть сердца выдрали без наркоза, она же была такой красивой. Но главное сейчас не нагнетать. Она и так бьется в истерике.
— Не плачь, — шепчу ей в макушку. — Это ты так из-за волос?
Видимо, не столько игнорировала меня, сколько не хотела показывать себя.
Женщины. Хоть бы на одно сообщение ответила!
— Нет, — сопит мне в ключицы.
Глотает последний всхлип, отстраняется, вытирает рукавом толстовки размазанную по лицу влагу.
— Все, иди, — машет рукой в сторону дороги.
— Да ничего страшного, это просто волосы, Заюш.
Я смирюсь. Честно. Смиряются же с лишними пальцами на руках там, или родинками с грецкий орех на заднице. А эти вообще отрастить можно.
— Ты не понял. Видеть тебя не хочу, лжец, — горько кривит лицо.
— Я-то тут при чем? — снова чувствую, что ни черта не понимаю. Не я же, в конце концов, орудовал ножницами над ее головой!
— Я тебя вчера видела в кафе. Когда ты по «магазину» ходил, — показывает воздушные кавычки, язвительно бросаясь фразами.
Так вот оно что. Ну офигеть, сюрприз.
— Во-первых, я сказал, что кое-что покупаю, а не что в магазине, — объясняю спокойно, хотя хочется уже поорать в лицо рыжей фурии, а потом хорошенечко ее… того самого, за свои нервы наказать. — И это правда. Я с риелтором встречался.
— С риелтором? — переспрашивает скептически.
— Да, с риелтором. Я квартиру ищу.
— За-зачем? — ошарашенно спрашивает сопливая ревнивица.
— Пришло время обзавестись жильем. Даже девушку некуда привести, — задираю голову вверх, снова натыкаюсь взглядом на чертовы трусы. — Так весь этот концерт, — возвращаю ей взгляд, обвожу пальцем ее голову, указываю на развивающиеся над башкой семейники. — Из-за того, что ты что-то там увидела?
— Я подумала, что ты, козел, снова
