И я поднимаю веки, чтобы показать глаза.
Вздрагивая, Юния с рваным вздохом прижимает к губам ладонь.
– Больно? – шелестит с дрожью.
– Пиздец как, – признание, после которого еще труднее стоять на ногах. Меня снова колотит. Я не владею ни дыхалкой, ни мимикой. Сиплю перебитыми нотами: – Ты что натворила, Зай? М? – в последнее, закусив губы, всю ту необузданную нежность, что топила сегодня, вкладываю.
Ю всхлипывает и начинает плакать. Но влагу почему-то стирает с моего лица. На первом прикосновении ее теплых пальцев содрогаюсь и ненароком отшатываюсь. Сцепляя зубы, возвращаюсь. Дрожащими ладонями деликатно перехватываю ее руки. Отвожу от своего лица, чтобы посмотреть на запястья.
– Под татуировкой его не видно, – бормочет Ю, продолжая всхлипывать. Прижимаю к изображению большой палец и ловлю извилистый рубец. Не получается даже до края довести – прикрывая веки, мучительно стону. – Я жалею, Ян… Я та-а-ак жалею… Сразу же, как рубанула по венам, пожалела… – рыдает все громче и отчаяннее. – Это ошибка… Моя боль… Моя слабость… Каждодневное напоминание о том, что ад существует!
Я, блядь, не общался с ней по видео, дабы она не увидела весь больничный мрак, которым не впервой приходится пропитываться мне. Берег, дурак, не подозревая, что у нее самой тьма за душой.
И понимал ведь, что Ю еще что-то скрывает. Чувствовал, что движет ею нечто нездоровое, когда выбирает жизнь с адреналином. И в один момент я почти нащупал источник ее беспокойства.
Та самая секунда ужаса, когда за руку ее схватил.
Ю сбежала, пошла в обход, и я позволил. Дал еще время. Подсознательно сам готовился. Ждал какую-то исповедь. Хотел, чтобы открылась.
Она открылась. И этой правдой меня убила.
Так обнять ее мечтал, а теперь боюсь прикоснуться.
Боюсь, но должен.
Мне ведь еще бежать и бежать.
Свесив голову, касаюсь лбом ее головы. Тяжело дыша, перебираю пальцами рукава толстовки, пока не достигаю плеч. Мгновение поглаживаю.
А потом… Притягиваю и сжимаю так крепко, что буквально вдавливаю себе в грудь. Она тут же обнимает в ответ, словно только этого и ждала. Ничего больше.
Я хриплю и кашляю. На самом деле это скопившийся кисель боли выходит. Пока Ю, отчаянно вжимаясь в меня, рыдает, то ловлю равновесие, то теряю. Но ее держу. Держу. Не имею права рухнуть.
– Тебе не нужно передо мной оправдываться, родная. Но я бы хотел все знать. Почему ты это сделала? Когда?
57
Она вся пропитана любовью.
© Ян Нечаев
– Я здесь, любимая. Я здесь, – выталкиваю отрывистым хрипом, когда понимаю, что Ю говорить не может. – Я здесь.
Она льнет все ближе. Под кожу мне вбивается.
Кажется, не остановят ее ни моя воспаленная плоть, ни ребра, ни титан. Ни я сам. Конечно, нет. Прикрыв раны, охотно проведу, куда бы ни устремилась. И виду не подам, насколько это тяжело.
Страх, что моей Ю могло сейчас не быть – вот испытание всем личностным качествам. Как тут не завыть? Как не взреветь на весь мир? Орать хочется во всю глотку. До тех пор, пока все тени душу не покинут.
Но так нельзя. Нельзя.
Я успокаиваю Юнию.
– Здесь, Зая. Я здесь, – продолжаю повторять, осторожно покачивая.
Сейчас она для меня так хрупка… Невыразимо.
Себя неестественно огромным ощущаю. Ю же, наоборот, воспринимаю как ту мелкую робкую девчонку с большими наивными глазами, которую когда-то окрестил Одуваном.
И так ее жалко… Это чувство безмерно. Просто не знаю, как его пережить. Оно ведь взывает к моему нутру. Весь внушительный потенциал задействует. В каждом органе, в каждом куске плоти, в пространстве между ними, в венах – осколки. Дышу, двигаюсь – ощущаю.
– Я все расскажу, Ян… Все, – шепчет Ю мне в грудь. Жарким дыханием сквозь мокрую одежду пробирается. Рассыпается по коже мурашками. – Самой это нужно та-а-ак сильно… Молчать не могу. Пыталась ведь дождаться твоего возвращения… Не получилось. Прости.
– Зая… – этот выдох весь нутряк из меня волочит. Боль канатами от живота до шеи. – Прекрати извиняться.
– Хорошо, хорошо… – частит, пытаясь сжать меня крепче.
У меня невольно проскальзывает улыбка. Но вот же засада – даже от этой эмоции горечи больше, чем удовольствия. С трудом протягиваю новый вдох.
Растирая спину Юнии, игнорирую проблемы в своем гребаном теле. Адскую пульсацию в бедре в том числе.
– Я рад, что ты решилась, Одуван. Умница, что прислала. Умница, – беру повтор, чтобы голос не терял силу, когда свои пожары гашу. – Мы с тобой уже столько преодолели. Теперь, пожалуйста, держись. Держись за меня, Ю.
– Я держусь. Держусь, Ян.
– Вот и хорошо.
– Ты горишь?.. Мокрый насквозь… Так нельзя, Ян. Давай ты переоденешься в сухое. Пожалуйста, Ян.
Насквозь – это разве что о боли. Влагу и жар я не замечаю. Каждая минута промедления мучительнее предыдущей. Не по мне это – вот так растягивать агонию. Но не прислушиваться к желаниям Ю я тоже не могу.
– Хорошо. Отпустишь меня? – выдыхаю глухо.
Юния отстраняется. И сразу после этого меня окутывает могильным холодом.
– Ненадолго, – отвечает, силясь улыбнуться.
Сдержанно киваю. Это все, на что способен.
Убеждаю себя: что сейчас все в моей власти, что с Ю все в порядке, что в данный момент можно послабить мониторинг, что небольшая пауза нам обоим лишь на пользу пойдет.
И все равно, отпуская ее, будто себе в ущерб действую. Снова по сантиметру пальцами перебираю, пока наши руки не теряют связку.
Возвращаюсь на крыльцо, чтобы забрать брошенную там сумку. Сжимаю челюсти, губы грызу, но все равно прихрамываю. Чертова нога болит так, что хоть самостоятельно ампутируй.
– Я в ванной буду, – оповещаю на обратном пути.
– Хорошо! – получаю ответ из спальни.
Едва оказываюсь за дверью уборной, отбрасываю сумку и тяжело припадаю к деревяному полотну. Судорожно выпускаю скопившийся в груди воздух. Скрежещу зубами. Тело резко становится липким от насыщенной влаги. И это не дождь. Меня бросает в пот.
Вдох-выдох, вдох-выдох – короткими рывками.
Стягиваю куртку. Футболку срываю. Распускаю ремень и молнию тяну. Наклоняясь к сумке, с трудом сдерживаю стон. Пыхчу и мычу, пока удается достать залитый в шприц препарат. Пошатываясь, добираюсь до борта ванны. Зубами рву упаковку. Сдергиваю джинсы ровно настолько, чтобы обнажить бедра и воткнуть в мышцу иглу.
Едва я ее ввожу и начинаю выжимать «панацею», дверь в ванную распахивается.
Уронив какие-то вещи, Ю застывает как вкопанная. Оторопело следит за действиями, которые я уже не могу тормознуть. Давя глубинный стон, прикрываю глаза – слишком много соли в них собралось. Спину бьет ознобом, в то время как я жду, что сгорю от стыда, что застигнут в таком жалком состоянии.
Выбрасываю пустой шприц, не поднимая век. Еще с полминуты зверем дышу. Наконец, боль идет на спад. Поднимаюсь и невозмутимо натягиваю штаны.
Еще беспокоит, конечно, но я способен стоять и не морщиться – уже отлично.
Склоняясь над раковиной, умываюсь. Прохожусь теплой водой по лицу, волосам, шее, плечам. В висках при этом непрерывно пульсирует мысль, как после этого объясняться с Ю.
Она в таком шоке, что ни одного вопроса не задает. Молча протягивает мне полотенце. Пока вытираюсь, и вещи, которые несла, поднимает.
Глаза в глаза.
Без слов, только на этом контакте, обмениваемся теми чувствами, которые в народе называют любовью. В реале же это то всеобъемлющее и пронзительное ощущение, которое невозможно переварить без травм. Это сверхмощная стихийная лавина. Это обещание без запроса: я буду с тобой, несмотря ни на что.
То, чего я боялся пять лет назад.
И то, что… Неожиданно наделяет невообразимыми силами прямо сейчас.
– Я подумала… – едва ли не впервые Ю раньше меня собирается с духом, чтобы заговорить. – Такой ливень… Твои вещи из сумки, наверное, тоже промокли. Вот, – подает мне стопку. – Я кое-что в шкафу нашла.
