Сама успела переодеться в сухую рубаху, которая, скорее всего, еще деду моему принадлежала. Мне протягивает более современный прикид: спортивные штаны и майку. Невольно задумываюсь, кто из братьев тут мог оставить.
– Ты снимай мокрое, – подгоняет чуть более взволнованно. – Я загружу стирку.
Так же молча выполняю просьбу.
Уже одеваясь, отмечаю, что давление спадает, сознание проясняется и светлеет в глазах.
– Ты голодный, наверное.
– Нет, Ю, – сиплю я. Голос совсем пропадает. – Не голодный.
Она кивает и все равно идет в кухню. Я отправляюсь в спальню. Опять-таки чувствую, что нам нужен этот перерыв.
Когда появляется Юния, вожусь с камином. Укладываю поленья, сверху щепки, а под них кусок провощенной целлюлозы.
Поставив на столик поднос с чаем и пряниками, Зая садится на ту самую шкуру, на которой был когда-то наш первый настоящий поцелуй, ее первый оргазм и наш первый секс. Сложно не вспоминать об этом, когда вижу ее здесь. Она же, обхватывая руками ноги, смотрит, как я подношу спичку и разжигаю в камине огонь.
Еще какое-то время молчим, оставаясь неподвижными. Просто наблюдаем за тем, как пламя охватывает все поленья. Слушаем раскаты грома, стучащий по крыше дождь, подвывающий у окон ветер, треск дров и наше звучащее в единую тональность дыхание.
Верчу в руке одну из крупных щепок. Свободно кручу, тогда как есть желание зубами ее зажать и сквозь нее рычать, пока не полопаются сосуды в глазах.
Встаю, не выпуская из ладони скол. Машинально отряхиваю штаны. Прочищаю горло в надежде на то, что смогу говорить. И иду к Юнии. Сажусь рядом на шкуру, осторожно притягиваю к груди. Она выдает какой-то взволнованный вздох и приникает ближе. Впускаю ее между ног, и она, обнимая, почти ложится мне на грудь.
– Ты сделала это из-за меня? – задаю самый тяжелый вопрос.
– Нет… Это связано с тобой. Все с тобой связано, Ян, – шепчет сбивчиво. – Но вины твоей в этом нет. Я не выдержала. Я не справилась. Я, – доказывает, утирая украдкой слезы.
Говорим тихо. Без надрыва. Но в каждом слове не только принятие, но и вековая боль.
– Когда, Ю? Когда это случилось?
И она называет точную дату. Тот день, когда мне делали первую операцию в Германии.
– А я ведь чувствовал, Ю… Господи… – выдыхая это, сгребаю ее крепче. Прижимаю к груди, чтобы замостить образовавшуюся там дыру. – Я чувствовал. Во время операции возникло вдруг ощущение, что меня лезвием секут. Ааа… Это была ты, родная, – последнее обращение позволяю себе растянуть с мукой, вкладывая всю боль, что плещется в груди.
Ю плачет. Нацеловывая мое лицо, с безумной нежностью трогает ладонями шею и плечи.
Я стискиваю в руке ту щепу.
– Что это была за операция, Ян? Расскажи мне, – в ее словах, несмотря на слезы, не чувствуется истерики. Только душераздирающая мольба. – Я перед тобой сегодня без кожи. Откройся и ты. Впусти меня.
– Впущу… Впускаю же… Ты там и останешься, Ю.
– Я выдержу, – заверяет она. – Как выдерживаешь ты.
– Ты еще не все сказала, – напоминаю, оттягивая момент роковой истины. – Почему ты это сделала, Зай? Я должен знать.
Она зажмуривается. Снова целует меня. Отвечать возможности нет. Ее губы касаются каждого сантиметра моего лица, только не рта.
– Помнишь ту чудесную ночь здесь? – погружает в прошлое мгновение спустя. – Мы любили друг друга. И это было так прекрасно, – ее голос дрожит, но в этом волнении больше воздушности, чем в мечтах. В глазах, которые мне удается увидеть, тоже светлых чувств больше, чем грусти. – А потом известие о смерти бабушки, этот удар на трассе, ты меня бросаешь, исчезаешь, твой встревоженный отец, врачи скорой, мои странные сны, мозгодробильные речи мамы… Она тюкала и тюкала, понимаешь?
– Понимаю.
И я действительно понимаю. Не представляю, как и что было, но понимаю чувства моей Ю. От них, сука, так тесно за грудиной, что дышать невозможно.
Злость на Валерию Ивановну тоже присутствует. Стараюсь ее блокировать только потому, что не хочу сейчас ненароком спроецировать на Ю.
– У меня душа разворошена, а мама про насилие, про то, что ты сбежал, что я глупая, что ничего не знаю о любви… Мне так хотелось тебя увидеть! Так нужно было!
«Так нужно было!»
Первый удар под дых. Пекло внутри. Пацан кричит, а твари все воют. Стискиваю щепу с такой свирепой силой, что кажется, врезается в кожу.
Господи… Дай силы… Дай…
Дай признаться, что я не мог! И главное, почему не мог!
Поджимая губы, встречаю расфокусированный взгляд Ю.
– Потом твоя мама пришла, и все мои надежды враз рухнули! До того момента еще ждала тебя… Но, знаешь, благодаря словам Миланы Андреевны собралась, заговорила с осаждающими меня врачами… Домой хотела… А там еще хуже все! Бабушки нет, папа осунулся и замкнулся, мама дальше в неадеквате, Агния плачет… И все из-за меня ведь! Я в универ сунулась… И там всем «не такая»! Твои «заи» набросились… Мне в моменте так больно стало, что не одна, не особенная для тебя… А ты для меня всегда был особенным… Всегда, Ян!
Второй удар под дых.
Катаю разогретый кусок дерева. Стираю кожу ладони. Занозы загоняю. А легче не становится.
– Ты была, Ю. Сейчас знаешь же?
– Сейчас да… Знаю, Ян… А тогда… Домой ехала с мыслями, что ты не любил вовсе, что больше никогда тебя не увижу, что своим существованием всем, включая саму себя, причиняю лишь страдания… Милана Андреевна говорила, надо пройти этот путь, никого не слушая. Я не должна была слушать других! А я послушала… И поверила! Я не выстояла, Ян. Захлестнуло в моменте. Показалось, что нет смысла трепыхаться… Что не выплыву… Облегчения искала… Хотела убить ту Заю, которая так тебе нравилась… Того Ангела, которым так гордились родители… Ту Одуван, которой каждый вправе был командовать… Ту Ю, которой ты признавался в любви…
Третий удар под дых. Горячий и мощный, как пар под давлением.
Со щепки начинают отламываться волокна, а я жму все отчаяннее.
Из-за меня, значит… Из-за моего неумения выказывать слабость. Из-за меня.
Господи… Дай силы… Дай…
Если бы она хотя бы обвинила. Закричав, бросила эти страшные слова в лицо. Но нет. Ю, конечно, плачет, но исповедь ее о другом. Она вся пропитана любовью.
А мне… Как с этим жить?!
– Когда вскрылась, будто в себя пришла. Осознала, что натворила. Да только поздно было… Истекая кровью, отключилась… Хорошо, что буквально через минуту мама с Агнией домой пришли…
Четвертый удар под дых. Самый сильный. Сокрушающий.
И контрольный в голову от собственного осознания – та мысль, что моей Ю могло не быть.
Прикрывая глаза, собираюсь с духом.
Вдох. Выдох.
Деревяшка с треском превращается в мелкие щепки. В ноздри ударяет сладковатый запах крови. Уловив его, одновременно задыхаемся.
Юния бросается к моим рукам. Вцепляясь, пытается разжать кулак, из которого сочится кровь. Я распадаюсь. Не позволяю. Всем телом дрожу. И держусь. Сука, держусь, используя весь ресурс.
Я добро. Я вера. Я правда. Я сила.
Я титан.
Вдох. Выдох.
Жуткий раскат грома. Молния, которая слепит даже сквозь закрытые веки.
Господи… Дай силы… Дай…
В чем суть любви?
Я все еще бегу. Но пора менять траекторию.
Распахивая глаза, одновременно кулак разжимаю. Даю Ю увидеть стертую в кровь ладонь. Крупные щепки осыпаются. Мелкие остаются в плоти.
Охнув, Юния склоняется ниже, чтобы с кропотливым трудом выбрать все занозы. Но я после первой ее перехватываю. Этой рукой лицо ее приподнимаю. Второй тоже придерживаю, пока взгляд не ловлю.
– Я не мог прийти к тебе. В прямом смысле не мог, Ю. Физически. У меня были перебиты ноги, ребра и часть позвонков. Я не мог ходить, Зай. Я, блядь, не мог.
58
Самый лучший. Родной.
© Юния Филатова
Небо разражается целой серией яростных ударов грома, а у меня ноль реакций. Не вздрагиваю. Даже не моргаю, пока неоновые вспышки молнии озаряют ярким светом уютное пространство спальни. Застыв в потрясении, вглядываюсь в покрасневшие и блестящие глаза Яна.
