— А богатенький папик ей не требуется? Я бы с ней такое закрутил…
— По-моему, у нее уже кто-то есть.
Эдвард недовольно хрюкнул.
— Вот всегда так, — проворчал он. — А малец — это не тот вундеркинд?
— Какой вундеркинд?
— Ты про него рассказывал после кенвудского концерта. Помнишь? Про вундеркинда, которого учит Говард. Только тот не из Латвии, а из Эстонии. Я тогда даже подумал: а не махнуть ли мне снова туда, не подыскать ли там себе женку, — растравил ты меня своим рассказом про Эстонию.
— До такой степени? — спросил Джек, чувствуя, что Эдвард не спускает с него глаз.
— Бабы нас используют в хвост и в гриву, вот в чем штука. Знают, что нам до зарезу охота перепихнуться, вот и пользуются. Как тебе цвет?
— Отличный, — уже с порога откликнулся Джек.
— А Лилиан желтый ненавидела! — крикнул ему вслед Эдвард.
Он укладывался в постель рядом с Милли, уже сгорая от желания: она так соблазнительна в новой рубашке кремового шелка с широкими, украшенными тесьмой лямками поперек ключичных ямок…
— Эдвард сказал, у тебя новый ученик, — вдруг проронила Милли.
— Да. Вундеркинд, от Говарда.
— Ты мне не говорил. Хотя обычно рассказываешь.
— Неужто не сказал?
Словно чародей, он провел рукой над ее грудями, почти не касаясь скользкого шелка, потом стал ласкать бедра, стараясь не задевать пах: Милли не нравится, когда он ускоряет любовную прелюдию, она видит в этом проявление мужского сексизма. Впрочем, ей обычно не нужно много времени на раскачку.
— Может быть, из-за матери? — проронила она.
— А?
Сердце заколотилось почти у горла, но он крепился и продолжал ласкать ее, как ни в чем не бывало. Интересно, слышит она, как бухает его сердце? Может, чувствует его удары?
— Эдвард говорит, обалденная телка. Это, разумеется, его выражение.
Джек убрал руку и откинулся на спину. Он изрядно напугался, но продолжал бессмысленно улыбаться. Они по-прежнему касались друг друга плечами и бедрами, но он ощутил, что она чуточку отодвинулась.
— Чего Эдвард добивается? Нацелился закрутить с тобой роман?
— С какой стати?
— Да кто же откажется завести с тобой шашни? — в том же легкомысленном тоне продолжал Джек. — И я этих жеребцов не осуждаю.
Я бы охотно прикончил этого подонка, соседа нашего, вертелось у него на языке, но он сдержался: перед Милли выражать ненависть к соседу, то есть к ближнему своему, — не самый умный ход.
— Клаудия сказала, Роджеру предстоит операция, — со вздохом сообщила она. — Чтобы снизить внутричерепное давление.
— О Господи.
— Он может даже умереть.
— Правда? — искренне удивился Джек.
Для конца сентября ночь выдалась на редкость теплая. Они даже простынями не укрывались. Вокруг еще вились комары — сказывалась близость прудов. Пятнышко на потолке прямо напротив головы Джека вдруг исчезло и появилось в нескольких дюймах от прежнего места. Чтобы Роджера Гроув-Кэри не было в живых? Такое в голове не укладывается.
— Для нее это был бы самый лучший исход, — сказала Милли. — Она живет, как арестантка, ее лишь изредка, под честное слово, отпускают в супермаркет «Уэйтроуз». Ей впору облачиться в чадру. Ужас, что я мелю! Ушам не верю. Откуда, говоришь, твой новый ученик?
— А?
— Юный гений, как утверждает Говард. Тот, с красоткой-мамой, откуда они?
— Кажется, из Латвии.
— А я думала, из Эстонии, — не поворачивая головы, проронила Милли.
— Возможно. Зачем тогда спрашивать?
— Я только сейчас вспомнила.
— Верно. Из Эстонии.
— Чудно. Ты же там был, а вспомнить не мог.
— Чудно, — по-американски прогнусавил Джек: спазм сдавил ему горло. Он чувствовал исходящий от Милли ток подозрения.
— Хочешь немножко почитать? — как можно более непринужденно предложил он; голос, к счастью, уже не подвел. Он посмотрел на небольшую стопку книг на ночном столике. Милли подарила ему критическую биографию Моцарта — толстенный том в твердом переплете, — но читать его на ночь скучно. — Наконец-то я взялся за Моцарта, — соврал он. — Блестящая работа. Захвачу ее с собой в больницу. Папа теперь покупает продукты в «Лидл» — дрянь жуткая. «Уэйтроуз» снесли, на его месте теперь «Лидл». Товар продают за бесценок, но качество — хуже некуда. Мороженая лазанья — просто гадость. Ладно, почитаю Моцарта.
— Это она звонила, когда ты был в Хейсе?
— Когда я был в Хейсе… — повторил он так, будто собрался рассказать анекдот. — Да, наверно.
Вот беда — он позабыл, что именно сказала тогда Кайя его жене.
— Стало быть, это и есть Кайя из Эстонии, — проговорила Милли. — Она так представилась на автоответчике.
— Хотела договориться насчет уроков, — сказал Джек.
— Кайя из Эстонии, — повторила Милли. — Конечно же, ты знал, откуда она приехала. Та самая, которая занимается творчеством Арво Пярта.
— Пярта?
Только тут Джек вспомнил: он ляпнул про ее увлечение Пяртом для маскировки. Господи, он пытается заметать следы, но забывает, каким способом! Милли повернулась на бок и выключила ночник. Джек начал было гладить ей спину, но она вздрогнула и выскользнула из-под его руки. Ему почудились тихие всхлипы; а может, просто показалось.
Он выключил ночник.
— Наверно, я перепутал потому, что она наполовину латышка, — сказал он. — Или русская. Эти балтийские страны так похожи, не разберешь. Многие даже путают их с Балканами.
Он понятия не имел, каким образом можно противостоять женской интуиции, которая логике, как известно, не поддается, но стараний не оставлял. Раз Милли ничего не ответила, даже не поцеловала его по традиции на ночь, он повернулся на бок в надежде заснуть, не замечая, что у него разинут рот — как у охваченного паникой человека. И вдруг услышал шепот Милли:
— Делай со мной, что хочешь.
— А?..
— Представь, что я проститутка. Делай все, что хочешь. Изнасилуй меня.
— Милл…
— Я серьезно. Затрахай до потери пульса. Давай сзади.
— Правда?
Он повернулся и всем телом приник к ней. Она подняла руку и спрятала в ней лицо.
— Возьми меня, — куда-то в локоть, едва сдерживая слезы, проговорила она. — Не церемонься, бери по-грубому. Как девку из Восточной Европы. Твою персональную эстонскую подстилку. Я буду просто лежать, и ты можешь вытворять все, что вздумаешь. Давай, ну пожалуйста!
Надеюсь, это не ловушка, пронеслось в голове. Нет, догадался Джек, это очередной маневр, подсказанный ее эксцентричным консультантом по проблемам фертильности, тем типом с псевдоиспанской фамилией. Но чем черт не шутит, может, стоит попробовать? Он уже изрядно возбужден. Откинув с ягодиц Милли шелковую рубашку, он стянул с нее трусы и бросил на пол. Она лежала на боку поверх простыней, будто в тропиках. Тело тяжелое, сонное. Кожа теплая, чуть влажная. Он погладил стройное бедро — к колену кожа более прохладная. Потом рука двинулась вверх, к груди; там, где действует закон тяготения, кожа натянута, и грудь напоминает носок с апельсином внутри. Джек поерзал, стараясь теснее прильнуть к заду Милли, задрал повыше ее ночную рубашку и дал волю пальцам, которые стали легонько, как она любит, поигрывать с ее сосками. Сейчас оба соска рядом, он может охватить их ладонью, словно два маленьких мандаринчика.
