Дело было не в экзаменах. Его отец вел себя точно так же, но к нему всегда относились одобрительно, чуть ли не аплодировали, считая его забавным шалопаем. Нет, все было серьезнее… Оливер чувствовал, что его затягивает, засасывает бесплодная морская пучина, а он не в силах с этим бороться. Его душила бессмысленность жизни.
Он подвинул поближе предусмотрительно оставленный на столе кусок промокашки и написал черными чернилами, жирно выводя каждую букву:
– Какого черта я с этим связался? Потом приписал внизу:
– Все, хватит.
Потом надел на ручку колпачок, скомкал бумагу и вышел из аудитории. Вышел, не обращая внимания на ухмыляющегося преподавателя.
Тихая девушка провожала его глазами, в которых виноватое восхищение сочеталось с благоговейным трепетом.
Это было похоже на марафонский бег.
Элен чувствовала себя как атлет, который не щадит себя, рассчитывая на то, что вот-вот у него откроется второе дыхание. Как только очередной экзамен оказывался позади, она тут же нацеливалась на предстоящий. Элен находилась в приподнятом состоянии, уровень адреналина в ее крови был постоянно повышен. И хотя она почти не отваживалась себе в этом признаться, все у нее шло чудесно. Каждый ответ, казалось, брался из воздуха и был сжатым, но исчерпывающим. Сколько у нее было идей и озарений, какие длинные цитаты она приводила, даже не подозревая, что она все это помнит! Целую неделю она бежала по этому черно-белому экзаменационному туннелю. Это был мир, в котором лишь сухо шелестели экзаменационные листки и ее ручка скользила по бумаге, исписывая страницу за страницей. Элен оживала в тишине аудиторий, не слышала кашля соседей, их сосредоточенного сопения и бодрых инструкций преподавателей.
Между экзаменами она спала, забывалась благодатным сном без сновидений, ела одна, стараясь держаться подальше от людей, и гуляла вдоль берега реки, думая о следующем экзамене.
Это была самая длинная и самая короткая неделя в ее жизни. Ей казалось, что она уже бог знает сколько времени живет так, и при этом она сожалела, что это заканчивается, не успев толком начаться. И вот настал последний день, и Элен прошла по черно-белому кафелю к длинному ряду столов в последний раз… Она была слегка удивлена, увидев вокруг серые, измученные лица. Не может быть, чтобы она тоже так выглядела! Перед ней лежал текстом вниз знакомый продолговатый листок с вопросами и пустая тетрадь для ответа. Вот оно… вот он, конец!
Мимо нее прошелестела черная мантия экзаменатора, и что-то заставило Элен поднять глаза. Перед ней стоял Стефан. При виде него в душе Элен всколыхнулись вытесненные воспоминания о том, что происходило там, за стенами аудитории, но она усилием воли отогнала их. Нет, пока не время. Сперва покончи с этим.
– Можете начинать…
Стефан вынул большие пальцы рук из складок мантии и пошел к своему столу, стоявшему на помосте. Усевшись, он развернул «Таймс» и лениво принялся за кроссворд. Обычно он любил следить за студентами на экзамене. Его забавлял контраст между тем, что он целых три часа бьет баклуши, а студенты буквально выбиваются из сил. Но сейчас пустые клетки кроссворда расплывались перед глазами, а в голове опять зазвучал монотонный мотив.
Пэнси. Пэнси… Где она? Что сейчас делает? Пэнси ускользала от него, а он ничего не мог с этим поделать и был в ярости. Стефан чувствовал себя пожилым, нездоровым человеком, и вдобавок его мучило сознание собственной вины. Контрапунктом основному мотиву всегда звучала тема Беатрис. Дом, дети, семья… Затем опять Пэнси, ее шелковистая кожа, маленькие твердые груди и дразнящий призыв в ее глазах. Стефан снова скорчился, почувствовав, что в него вонзили острый нож. Пытаясь развеяться, он пошарил глазами по рядам, глядя на склоненные над столами головы. Ни одной такой же ослепительно-светловолосой головки, как у Пэнси! Никто не умеет вести себя с таким игривым изяществом… Стефан подошел к Элен и немного понаблюдал за ней. Она писала, не налегая яростно на перо, как другие, а плавно, уверенно водя ручкой по бумаге. Стефан представлял себе ее рассудительные, уравновешенные высказывания. Для него она, конечно, недостаточно темпераментна и слишком правильна, но вообще-то она умная девушка. Странная подобралась в Фоллиз-Хаусе троица. Пэнси и ее друзья. Пэнси…
Для Стефана эти три часа тянулись целую вечность.
И вот наконец:
– Все, заканчивайте.
Элен дописала последнее предложение и откинулась на спинку стула. Внезапно ее пальцы, руки и все тело словно налились свинцом. Она поднялась на ноги и, словно робот, пошла к столу экзаменатора, чтобы сдать работу. Поглядела на Стефана – и с трудом его узнала. Его лицо избороздили морщины, на плечах белела перхоть. Постепенно Элен начала осознавать, на каком она свете.
«Люди… Снова эта кошмарная реальная жизнь», – вздохнула она.
Толпа вынесла ее из экзаменационного зала и понесла по коридорам на улицу. Было пять часов дня, июнь подходил к концу. Солнце припекало голову, все вокруг поздравляли друг друга, толкались и подносили ко рту зеленые бутылки шампанского с золотыми этикетками. Мир Элен снова расцветился красками, словно старое, очаровательное, черно-белое кино подошло к концу. Она пошла вперед, сперва неуверенно, а потом резко побежала вниз по ступенькам. Элен вертела головой, прекрасно понимая, что ей хочется увидеть одного-единственного человека.
Том схватил ее и привлек к себе.
Том был в джинсах и белой рубашке; загорелый и улыбающийся, он ждал ее. Она увидела пуговку на его воротнике, знакомую линию подбородка, руку, протянутую к ней… Он развязал черную ленточку шейного воротничка и взял из одеревеневших пальцев Элен черный академический головной убор.
– Ну, все позади, – ласково сказал он. – Теперь пошли со мной.
Элен двинулась вслед за Томом, не отрывая от него глаз, словно боялась, что он исчезнет. Его машина стояла совсем рядом – на булыжной мостовой Мертон-Лейн. Они быстро проехали по улочкам, на которых царила духота, и выбрались за город. Том вел машину по дорожкам, обсаженным кустами боярышника, которые почти сплетались ветвями у них над головой, а затем поехал по склону большого холма. Наконец он остановился у ворот, в которые упиралась вязовая аллея. Том откинул крючок на воротах и впустил Элен внутрь. Касаясь друг друга плечами, они вышли на пологий склон, поросший травой. Внизу протекала Темза, на влажных голубовато-зеленых берегах желтели пятна цветов, а посередине тянулась река, похожая на тускло-серебристую ленту. В отдалении виднелся Оксфорд – серый массив, в центре которого немыслимо ярко блестело золото.
