игристо-розовым брютом к такой же моей в полумраке салона такси.
Смеясь, тянусь к ним с Аней:
— За первые в жизни выходные!
Зорина издает довольное «юхууу», а потом баночки соприкасаются с характерным звуком и мы пьем.
«Когда ты употребляешь алкоголь, это редко заканчивается хорошо, Милашечка», — встревает ангелочек с плеча, укоризненно покачивая кудрявой головой.
Газированные пузырьки бьют в нос, заставляя морщиться. Я не планировала пить, но подруги сообщили, что в клуб трезвыми не ходят. И розовый брют в жестянках — без лишнего пафоса, прохладный и вкусный.
Мы в голос подпеваем группе Мираж из колонок радио, не обращая внимания на добродушно посмеивающегося водителя. За окном мелькают огни городских улиц, ярких неоновых вывесок, фонарей и фар. Они сливаются в сплошные разноцветные линии, как нитки из множества клубков, вывалившихся из ненароком перевернутой кем-то корзины.
Переплетаясь и путаясь, они словно тысячи чужих жизней, что соприкасаются друг с другом и снова расходятся, когда приходит время. Потом опять сплетаются, если нужно. Глядя на мельтешащие за окном огни, я надеюсь, что наши с Марком линии снова пересекутся. Потому что я еще не готова окончательно с ним расстаться. Мне слишком понравилась «демо-версия» наших отношений тогда, на острове. И стал слишком важен он сам.
— Вон там, у входа остановите, — просит водителя Аня, указывая на светящуюся вывеску клуба.
Говорят, что «Москва никогда не спит», но ночная жизнь Владивостока может легко дать столице фору, особенно летом. У клуба на фейс-контроле толпятся люди. То и дело подъезжают или отъезжают, слепя фарами, такси. Громкая музыка разносится далеко за пределы открытых входных дверей. Вместе с ней оттуда льется веселье и смех, разговоры и атмосфера беззаботной летней ночи.
Для меня всё это в новинку. Оглядываюсь по сторонам, подмечая детали: яркие наряды, интересные украшения девушек у входа, смешавшиеся в один ароматы духов и запах с моря, любезно принесенный ветром.
— Идем, — заметив, что подошла наша очередь, Лера тянет меня за локоть.
Нас троих фейс-контроль пропускает легко, а вот у компании парней за нами какие-то проблемы. И, пока они спорят, мы с девчонками спешим войти внутрь, сходу окунаясь в грохот музыки, яркий свет мерцающих прожекторов, серебристые блики диско-шаров и людское море, увлекающее нас за собой.
Нужно время, чтобы к этому привыкнуть, но я быстро осваиваюсь в этой сверкающей карусели лиц, запахов и звуков, что звучат в унисон с моим внутренним хаосом.
Столики заняты и за барной стойкой мест тоже нет. Но я всё-таки пробираюсь к бармену. Заглядываю в черно-белые карточки-меню, ведя пальцем вниз по описанию алкогольных коктейлей.
— Закажи мне «Секс на пляже», — громко просит Аня, прямо над моим ухом.
«Кажется, у тебя теперь с сексом на пляже отнюдь не коктейльные ассоциации, да Милашечка?» — крылатый человечек на моем плече хихикает так скабрезно, что я невольно оглядываюсь проверить, не выросли ли на его кудрявой голове новые рожки.
Но его голова в порядке, в отличие от моей собственной, откуда и без дурацких напоминаний никак не получается выбросить мысли о Нестерове и сладкие воспоминания о той счастливой ночи на безлюдном песчаном берегу.
— Его нет в барной карте, — кричу я Зориной, чтобы перекричать музыку. — Из похожего есть «Лонг Айленд Айс Ти» или «Акапулько» с апельсиновым и грейпфрутовым соком. Тебе какой?
Но Аня отвлекается на сообщение в телефоне и, кажется, не слышит окончания моей фразы. Почему-то весь вечер, когда она смотрит в светящийся экран, с улыбкой отвечая на чьи-то послания, у меня замирает сердце от мысли, что ей может писать Марк.
Тревожное воображение уже печатает перед моими глазами эти вопросы мелкими буквами телефонного шрифта. И я почти верю в то, что это именно он спрашивает у Зориной, как дела. Что беспокоится о том, где она и с кем. Что заботливо просит быть осторожней.
— «Акапулько» — кислятина, я пробовала, — встревает Лера, отвлекая меня от мрачных мыслей.
Отпихнув от стойки какого-то парня с мутным от выпитого алкоголя взглядом, подруга устраивается рядом со мной.
Сегодня она уверенная, дерзкая и яркая. В одном из новых платьев, которые мы выбирали вместе, с макияжем и красиво уложенной прической. Теперь Дубинина и выглядит, и ведет себя как хозяйка жизни, хотя и прежний оптимизм умудрилась не растерять. Такой она нравится мне гораздо больше.
Интересуюсь:
— А что тогда?
— Дайте сладенькое что-нибудь, — просит эта сладкоежка у бармена с сияющей улыбкой. — «Шелковый чулок» или «Б-52».
Он улыбается в ответ и рекомендует что-то, но я не слышу, что именно. Не хочу ничего выбирать, поэтому с радостью предоставляю выбор Лере.
Она вся светится теперь, как я когда-то. На фоне этого внутреннего сияния, не заметен ни один ее изъян, вроде носа-картошки или несовершенств фигуры. И я вижу, как на ней один за одним останавливаются восхищенные мужские взгляды. Неужели она когда-то могла казаться мне некрасивой?
Она ведь не могла измениться настолько кардинально?
«Просто поменялось твое отношение к ней, — объясняет невидимый ангелочек. — Красота в глазах смотрящего: если тебе нравится человек, то ты считаешь его прекрасным. А если не нравится, то, как бы красив он ни был, будет восприниматься отвратительным».
Кажется, я что-то такое слышала, но прежде не придавала значения.
Бармен слоями разливает ликеры по рюмкам, так, чтобы Бейлис, Калуа и Куантро не смешались между собой. Поджигает содержимое, и мы быстро пьем, стараясь не опалить ресницы, а потом веселая толпа уносит нас на танцпол, где в серых облаках, выдыхаемых дым-машиной, кружатся полураздетые танцовщицы и с потолка, словно по волшебству, сыплются сверкающие блестки.
С удовольствием поддаюсь этой атмосфере, позволяя себе раствориться в шуме и музыкальных битах, вторящих стуку сердца. От выпитого коктейля в груди расплывается приятное тепло, а горько-сладкий привкус ликера напоминает о поцелуях Марка.
Прикрываю веки и танцую. Не для того, чтобы впечатлить кого бы то ни было, а для себя. Для того, чтобы сквозь шум музыки четче услышать собственные мысли. И когда в танце я касаюсь своего тела, мне кажется, что это его руки ласкают меня.
Пора признаться в том, что мне не хватает Нестерова. Для начала, хотя бы себе самой. Осознать, что он стал нужен мне. Что я с ума схожу от неопределенности наших отношений и от ревности к Зориной. Что хочу во что бы то ни стало донести до него правду о том, что случилось между мной и Сахаровым в то злополучное утро.
Легкое опьянение помогает потеряться во времени и пространстве. Не знаю, сколько времени проходит, но, когда открываю
