слишком.
Стас снова прижимает меня к себе. Просто обнимает, как родного человека. Целует в макушку.
— Как хорошо, что ты пришла… Не уходи… пожалуйста…
— Нет, мне пора. Уже поздно.
— Тогда я тебя отвезу. Одну я тебя все равно не отпущу.
***
— Я когда тебя увидел на пороге, в первый момент подумал, ну всё, здравствуй, шестая палата, — рассказывает Стас, пока мы мчим по пустым улицам. — Глюки начались. Вообще не мог глазам поверить.
— По тебе было видно, — смеюсь я.
Но когда мы останавливаемся возле моего подъезда, непринужденная болтовня обрывается сама собой.
Между нами стремительно сгущается напряжение, но я не тороплюсь выходить. Вот так, в полумраке, наедине, даже проще будет поговорить. Мы помирились, это, конечно, замечательно, но между нами столько всего невысказанного…
Стас, словно угадав мои намерения, начинает первым.
— Сонька тебе всё рассказала?
— Да.
— Я ее не просил.
— Я знаю.
Помолчав, он произносит серьезно:
— Жень, прости меня за всё. Я просто не мог тебе такую правду сказать. Не мог слить Соньку, чтобы себя выгородить. И тогда тоже не мог по-другому. Отец бы ее… — Он не договаривает. — Я понимаю, как это выглядит со стороны. Думаешь, не понимаю? Я сам в тот день… ну, когда эту жесть увидел, охренел. Из-за этого дебила Шамана ее, по ходу, совсем перемкнуло. Потому что раньше ничего такого не бывало. А когда они… ну, встречались и типа у них все хорошо было, отец, наоборот, на нее вечно орал, что она вечно как дура блаженная ходит с улыбкой. Ну а тут как с цепи сорвалась. Но Сонька — она единственный родной человек, кроме нее, у меня никого. И у нее кроме меня тоже.
— Почему никого нет? А… родители? — спрашиваю осторожно.
Стас морщится.
— Маму отец давно выгнал, она с горя связалась с какой-то там религиозной сектой или общиной, не знаю… Он запрещал нам с ней видеться. Приходилось тайком к ней мотаться. И вообще… — голос его, дрогнув, затихает. Стас отворачивает от меня лицо. Затем глухо произносит: — Ее больше нет.
— Мне очень-очень жаль, — кладу ладонь на его руку и слегка сжимаю. — Я очень тебе сочувствую.
У Стаса вырывается хриплый вздох. Спустя несколько секунд он продолжает уже спокойно, даже как-то безучастно:
— А отец у нас… ну это в двух словах не опишешь. Да лучше тебе и не знать. Кстати, — он издает смешок, — я же из дома ушел. Да, Жень, я теперь почти нищий. Но это временно. Милош мне уже какую-то работу намутил в клинике своей матери. С понедельника, договорились, выхожу после уроков.
— Поздравляю… наверное, — бормочу я, не ожидая такого поворота. — А почему ты ушел из дома?
— Не сошлись с ним во мнении по принципиально важному вопросу, — улыбается Стас.
Пока я перевариваю очередную новость, Стас снова возвращается к самой больной нашей теме:
— Прости меня, Женя. Понимаю, что такое простить нереально, но… я люблю тебя. Очень сильно люблю. И клянусь, больше не буду от тебя ничего скрывать… Я хочу быть с тобой. Я всё для этого сделаю.
Слушаю его признания и словно греюсь в них.
— Жень, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
— Ну я же пришла к тебе…
Может, и хорошо на самом деле, что этот разговор состоялся у нас только сейчас. Смогла бы я раньше его спокойно выслушать и понять — честно, не знаю.
— Значит, у нас опять всё, как раньше? — сразу воодушевляется Стас.
— Ну уж нет! — как бы в шутку возмущаюсь я, но продолжаю вполне серьезно: — Нет, не как раньше. Пусть у нас больше не будет тайн друг от друга, по крайней мере вот таких, из которых все может рухнуть… Стас, ты мне тоже стал очень дорог, но ты даже не представляешь, что я пережила и что собиралась сделать…
— Слить меня? — с усмешкой спрашивает он.
Я киваю.
— Но не смогла. Наверное, еще и поэтому теперь понимаю тебя.
— Я бы тоже тебя понял. Если бы слила.
— Нет, — качаю я головой. — Так быть не должно. Давай будем друг с другом честны? Я хочу доверять тебе. И чтобы ты мне доверял.
— Я доверяю, — Стас наклоняется ко мне. И переходит на шепот, обжигая губы своим дыханием: — Ещё как доверяю.
— Стас, ну, ты как всегда, а я же серьезно…
— Я тоже… — шепчет Стас, коротко целует меня и почти сразу выпрямляется. Я даже слегка обескуражена.
— Жень, — говорит он устало, — думаешь, я совсем дебил? Думаешь, для меня всё обошлось и ладно? Можно жить дальше и радоваться? Я всё понимаю. Я всё это понимал еще до того, как ты нашла эту чертову объяснительную. Просто сделать уже ничего не мог. Но я даю тебе слово, больше никаких тайн.
Он переводит взгляд на губы.
— Я просто очень сильно по тебе скучал.
— Я тоже, — тянусь к нему и теперь уже целую сама.
На следующее утро едва не опаздываю на автобус. Всё потому что этой ночью, впервые за последнее время, спала как убитая. Даже умудрилась выключить во сне будильник и преспокойно спать дальше.
Спасибо Стасу — он позвонил и разбудил, а то я бы второй день подряд прогуляла. А сейчас, когда революция отменяется, прогулы мне совсем не кстати. Особенно под конец полугодия.
Вчера мы со Стасом очень трогательно простились, и мне не терпится увидеть его снова. Я не знаю, как обозначить эти ощущения, наверное, как предчувствие чего-то хорошего, светлого, может, даже чуточку сказочного. Это как ожидание новогодней ночи. Пережитая драма, конечно, не забылась, но тем острее хочется счастья.
Даже уборщица Марина не омрачает моего настроения, хотя стоило мне впорхнуть в автобус, она тут же накидывается на меня с претензиями. Однако быстро теряет боевой настрой, глядя на мою непрошибаемо счастливую мину.
Со Стасом мы, уже по традиции, встречаемся в комнате отдыха. Я вхожу, и он сразу же ловит мое запястье, притягивает к себе и второй рукой обхватывает за талию, чтобы уж наверняка не сбежала.
До начала занятий у нас есть минут двадцать. Я бы, конечно, о чем-нибудь с ним поговорила — есть о чем, но Стасу только поцелуи подавай.
— Привет… ты сегодня офигенно красивая… еще красивее, чем раньше… — вот весь разговор. Но когда его губы сминают мои, нежно и в то же время настойчиво, я совершенно забываю, что хотела обсудить.
Нарастающий шум в коридоре постепенно возвращает нас в реальность.
— Сколько там? — смотрит он на часы. — Три минуты до звонка.
