– Бесспорно, сила какая-то была, – согласился Филипп.
– Нет. Не была, а есть. Ведь Джозеф жив. Я чувствую это. Я поняла, что он жив, когда ты нашел эти инициалы. Джозеф существует где-то на свете.
Филипп какое-то время молча смотрел на Анну, а затем сказал:
– Если твои предположения и верны, то все равно Джозеф Красновский остается убийцей. Он совершенно хладнокровно убил Дэвида Годболда. Поэтому не рассчитывай на теплую семейную встречу в конце поисков.
– Ты думаешь, что бабушка была права и Джозеф просто не хочет, чтобы его нашли?
– Я думаю, он может быть очень опасен.
– Что ж, я об этом думала. Но ведь он старик, Филипп, – семьдесят пять лет. Как описала его Кандида в дневнике, Джозеф – человек, многое в жизни понявший. Вряд ли он слишком сильно изменился с тех пор, хотя и прошел через концентрационные лагеря.
– Ты так думаешь?
– Что бы ни произошло между ним и Дэвидом Годболдом. я испытываю жалость к этому человеку, Филипп. В конце концов именно из-за Дэвида Джозеф столько лет провел в нацистских, затем в советских лагерях. Тот отнял у него все: женщину, жизнь, даже ребенка. Может, только жажда отмщения и возмездия и сохранила ему жизнь? Филипп, неужели ты не поступил бы так же на его месте? Ведь и тебе тоже захотелось бы убить Дэвида Годболда?
– Я постарался бы найти другие способы отомстить.
– Каким образом? Пытаться разоблачить его? Не имея доказательств, после стольких лет. Я много думала о Джозефе. Филипп, о той чаше страданий, которую ему суждено было испить. Половину жизни он провел в аду. И этот ад не кончился с убийством Дэвида. Просто пришлось пройти еще один круг страданий. А ведь он потерял навсегда дочь. Ты можешь представить себе подобное? Узнать, что у тебя есть ребенок от женщины, которую любил больше жизни, но что этого ребенка ты уже никогда не увидишь, потому что в глазах дочери ты навсегда останешься чудовищем, убийцей? Это ужасно!
– Но все это не меняет того факта, что Джозеф Красновский – убийца. Это делает его поиск непростым, Анна. Может быть, ему не понравится копание в семейной истории. Он может воспринять это как угрозу.
– Я не верю. Мне кажется, он сам хочет очищения.
– Ты наделяешь Джозефа чувствами, которых он, скорее всего, не испытывает.
– Он мой дед, значит, у нас должно быть нечто общее в чувствах.
– И опять ты забываешь, что он убил человека.
– Все не так просто, Филипп. Я не собираюсь судить Джозефа, и ты не должен этого делать.
– Пойдем. Нам нужно вернуться, пока не стемнело.
Анна сделала еще несколько фотографий башни, и они двинулись в обратный путь. Когда они подходили к лесу, Филипп задержался и, показывая на вершину дерева, сказал:
– Смотри, нынешний хозяин башни ждет, когда мы уйдем.
Анна посмотрела, куда указывал Филипп, и увидела белую сову. Птица смотрела на непрошеных гостей большими подслеповатыми глазами.
– Мама всегда считала сову плохой приметой. Анна повернулась, чтобы на прощание взглянуть на Охотничью башню. Она мрачно возвышалась над поляной. Вновь вспомнилась запись в дневнике Кандиды о том, что это место как будто из сказки. Только не из доброй диснеевской сказки, а из какой-то мрачной и кровавой.
Анна почувствовала, как сильные руки Филиппа обняли ее.
– Пойдем, пойдем отсюда, дорогая.
Они не успели добраться до Сало засветло. Продрогшие, голодные, Анна и Филипп брели по городским улицам среди нарядно одетой толпы: люди вышли на обычную вечернюю прогулку. Лодки слегка покачивались на темной глади озера. В воздухе носились запахи вкусной еды и звуки приятной музыки, доносящиеся из открытых дверей бесчисленных кафе. Сало напомнил Анне знакомый ей Вейл с его лавками и магазинами, с присущей городу атмосферой роскоши. Они купили пиццу, которая совсем не походила на обычный американский вариант, и съели по дороге в отель. С восхищением и удивлением Анна разглядывала гуляющих итальянцев и итальянок, одетых ярко и пестро, но с безупречным вкусом.
– Мне кажется, это самый элегантный народ в Европе, – призналась она Филиппу.
– Тебе так кажется, потому что на четверть ты сама итальянка.
– Да, а на четверть – латышка, – напомнила Анна, вновь представив себе бедно одетую толпу на улицах Риги.
– А наполовину – ирландка, – продолжил Филипп. – Ну и смесь!
– Настоящее ирландское рагу, чем и горжусь.
С этими словами они вошли в холл, держась за руки и посмеиваясь.
– Синьор Уэстуорд, мы получили для вас факс, – произнес портье, передавая ключи и послание.
Анна не обратила на это внимания, но затем она увидела, как выражение лица Филиппа изменилось.
– Что? Плохие вести?
– От моих адвокатов в Нью-Йорке. Они пишут, что им удалось напасть на след Джозефа Красновского.
НЬЮ-ЙОРК
Улицы города еще сохранили рождественское убранство, на мостовых повсюду валялся праздничный мусор. В магазинах бойко шла новогодняя распродажа. Холодный ветер играл крышками урн для мусора.
Адвокатская контора находилась на Лексингтон-стрит, 50, недалеко от квартиры Филиппа, и поэтому они добрались туда пешком. Анна всю дорогу молчала, не замечая обычного уличного шума. Филипп тоже был чем-то очень озабочен.
Здание конторы снаружи находилось в лесах. Красные предупредительные знаки говорили об опасности. Они поднялись на лифте на четырнадцатый этаж. Звук отбойных молотков слабо был слышен даже здесь, в царстве роскоши и респектабельности.
Секретарь, встретившая Анну и Филиппа, извинилась за состояние, в котором находилось сейчас здание, и проводила их в комнату ожидания.
Анна села в кресло и крепко сжала руку Филиппа. Кажется, ее поиски приблизились к концу. Наконец все тайны и неясности прояснятся.
Появился господин Лефковитц. Двумя днями раньше они уже встречались с ним в конторе адвокатов Филиппа. Ему было за пятьдесят. Он обладал приличным животиком, розовыми ушами и умными глазами, поблескивавшими за стеклами очков в дорогой золотой оправе.
В офисе царила какая-то диккенсовская атмосфера.
Мебель была обита красной кожей, а стены от пола до потолка уставлены книгами. Адвокат перехватил взгляд Анны, обращенный в сторону этих бесчисленных томов.
– Эта библиотека – результат семидесятилетней адвокатской практики, мисс Келли. Мой отец основал фирму в 1917 году. Мой сын в следующем году окончит Гарвардскую школу права и, надеюсь, присоединится к нам.
Адвокат рассказывал о своей конторе и внимательно изучал Анну – ее лицо, руки, фигуру.
– Не хотите ли кофе? Нет? Что же, тогда перейдем к делу. Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее.
Они опустились в мягкие кресла, пока Лефковитц убирал какие-то папки с письменного стола. Он устроился напротив своих клиентов с папкой на коленях.
– Я прочитал дневник. Это потрясающе. Уникальный документ.
Анна кивнула в знак согласия. При первой встрече они передали ему перевод дневника Кандиды.
– Это единственное наше доказательство, мистер Лефковитц. Вижу, что он произвел на вас впечатление.
– О, очень большое, уверяю вас. Дневник почти разрешил некую загадку, над которой я бился последние тридцать лет. Хочу предупредить, что я никогда не злоупотребляю доверием клиентов. Надеюсь, вы понимаете меня, не правда ли?
Она кивнула в ответ.
– Я готов полностью содействовать вам во всем. Мы имеем дело с такой информацией, которая требует от адвокатов очень много времени, чтобы ее собрать, а от клиентов – немало денег, чтобы оплатить все расходы. Я готов предоставить ее вам. По многим причинам, надо сказать, я испытываю радость. Первая причина – это сам дневник, а о других я вам скажу позднее. Скажите, вы хотя бы отдаленно знакомы с законами о наследстве в штате Нью-Йорк? Нет? Не беспокойтесь, я не буду утомлять вас лишними подробностями, а перейду к делу.
– Это нас устраивает, мистер Лефковитц, – согласилась Анна.
– Хорошо. – Глаза адвоката блеснули, как у хитрой лисицы, за стеклами очков. – Я знал семью Красновских. Я был совсем мальчиком, но все помню. Я помню очень хорошо Жюстин и Александра. Они были клиентами моего отца, и мы ходили в одну синагогу. Мой отец являлся их адвокатом с момента их прибытия в Америку в 1917 году. Красновские были очень богатыми людьми. Им удалось привезти с собой немало денег. Не все, конечно, но даже и этого хватало. Они обратились к моему отцу по двум причинам. Первая – Красновский-старший был евреем, вторая – они оба прекрасно говорили по-русски. Ведь никто из евреев из Латвии или Литвы не говорил на идише, только по-русски. В лучшем случае по-французски. И имена у них – Жюстин и Александр: одно – французское, другое – русское. Их род начался со знаменитого рижского равви – Моше Красновского. Вы не знали этого?
– Нет, – призналась Анна.
– Что ж – проверьте. Это очень интересно. Его имя упоминается даже в еврейской энциклопедии. Великий знаток талмудской мудрости. Что ни говори, Красновские – очень интересная семья. Александр был партнером в банке «Красновский» – семейное дело, частный торговый банк, который был связан с Германским имперским банком еще до Первой мировой войны. Александр переехал в Америку из-за большевистской революции, а также из-за поднявшейся волны антисемитизма. Это был хороший ход. Почти вся семья Красновских погибла во время холокоста. Мой отец и я наводили справки об этом после войны. Когда Александр появился здесь в 1917 году, то сразу же установил связь с некоторыми нью-йоркскими банками, в основном частными и еврейскими. Джозеф, сын Александра, родился в Латвии и младенцем был привезен в Америку. Вы что-нибудь о нем знаете, помимо сведений из дневника?
