ее пересмотреть дело, но она была непреклонна.
– Эта девушка солгала. У меня связаны руки.
– Но Рита! Я же тоже солгала тогда! – воскликнула я, и Леон услышал мои слова.
– Если бы я тогда была министром – я бы выслала и тебя, – ответила Рита.
На следующий после телешоу день Рита публично объявила о том, что мне нечего бояться. Но она готова была пойти на многое, чтобы ее избрали главой Либеральной партии. Голосование было назначено на 30 мая, и Рита не могла позволить себе дать слабину. «Правила есть правила», – повторяла она, как мантру, и настаивала на том, что исключений не должно быть ни для кого. Поэтому еще через день, когда ей стали поступать звонки с требованиями оспорить мой статус, Рита дала понять, что собирается изучить мое дело.
Я вдруг почувствовала себя тем самым глупым, доверчивым кочевником из бабушкиных сказок.
К концу недели распространились слухи о том, что Рита планирует лишить меня гражданства. Сообщения об этом стали появляться даже в газетах. Без гражданства я не смогу даже голосовать, что уж говорить о политической карьере. Разрешат ли мне когда-нибудь вернуться в страну? Смогу ли я путешествовать без паспорта? Если меня исключат из парламента, отнимут ли у меня охрану? Невероятно. Даже в вечер понедельника, когда Геррит Зальм зашел ко мне сказать, что все так и есть, и передал письмо из министерства – даже тогда происходящее казалось страшным сном.
Наутро вторника мой автоответчик был полон сообщений, а электронный ящик – писем. Я стала думать о том, что же сказать на пресс-конференции, которая состоится днем. По столу были разбросаны страницы моей рукописи. «Я – Айаан, дочь Хирси, сына Магана», – прочла я на одной из них.
Как такое могло произойти? Ведь я столько раз говорила правду о своем прошлом. Да, я должна была все рассказать еще в 1992 году, когда приехала в Голландию, даже под угрозой депортации. Со временем, научившись не бояться, я поняла, что лгать не нужно.
Но теперь, когда я была абсолютно честна перед всеми, я не знала, что будет дальше с моим гражданством и позволят ли мне остаться в Голландии. Единственное, что я осознавала тогда абсолютно четко: мне придется выйти из состава парламента раньше, чем планировалось.
Днем я зашла в пресс-центр, встала перед телекамерами и объявила, что ухожу из политики и уезжаю из страны. Я поблагодарила всех, кто поддержал меня, и постаралась подвести какие-то итоги. Руки дрожали, в горле пересохло.
Через несколько часов мне позвонил Кристофер ДеМус и подтвердил, что с сентября я смогу приступить к работе в American Enterprise Institute.
Пресс-конференция состоялась в два часа дня. Без пятнадцати пять Рита Вердонк уже отвечала в парламенте на вопросы моих разгневанных коллег. Более трех лет я работала с этими людьми, общалась, обедала с ними, заключала соглашения, договаривалась о голосах. А теперь, в результате внутреннего расследования, на которое потребовалось всего четыре дня, я лишилась гражданства и должности. Многие члены парламента были в ярости и не скрывали этого.
Около одиннадцати вечера Рита не выдержала напряженного допроса и стала допускать ошибку за ошибкой. Сначала она сказала, что я никогда не была голландской подданной. Потом – что я еще шесть недель буду являться голландкой (хотя, по ее же словам, я никогда ею и не являлась). Заявила, что не имела понятия о том, что я лгала, подавая прошение, и взяла другую фамилию, хотя я не раз упоминала об этом в интервью и в разговорах. Даже мой рабочий электронный адрес был magan@tweedekamer.nl («парламент-точка-Нидерланды»). Так что я совершенно не скрывала, что в юности носила фамилию Маган.
После этого Рита стала терять позиции в нижней палате. И дело уже было не во мне, а в личных интересах и политических интригах. Рита Вердонк стала бы сильным лидером, поэтому оппоненты конечно же хотели ее уничтожить. И даже в нашей Либеральной партии нашлись люди, готовые с радостью принести ее в жертву под любым предлогом.
Миллионы телезрителей стали свидетелями того, как во время дебатов в прямом эфире Риту буквально разрывали на кусочки. Лидеры правящей коалиции стали отстраняться от нее. Она последовательно отклонила два предложения повторно рассмотреть мое дело. Около половины третьего ночи спикер парламента, видимо, передал ей предупреждение о том, что, если она отклонит и третье предложение, ей придется покинуть правительство. Наконец около трех часов ночи Рита согласилась пересмотреть мое дело. Я должна была получить ответ в течение шести недель.
С этого момента вся ситуация стала напоминать какой-то фарс. Я нашла адвоката, которая объяснила мне, что, так как я использовала фамилию Али – имя, данное при рождении моему деду, известному как Маган, – в моем прошении не было никакой фальсификации. Она также приложила к делу исследование законов Сомали, согласно которому я имела право использовать в качестве фамилии любое имя из длинного списка моих предков по мужской линии. (Я этого не знала.) Так как я не могла предъявить свидетельство о рождении моего деда, отца и матери, я получила заявление от брата, подтверждающее, что дед Маган был назван при рождении Али. После этого мне оставалось только ждать.
Спустя несколько недель до меня дошли слухи о том, что премьер-министр Ян Петер Балкененде потребовал от Риты пересмотреть ее решение и восстановить мое гражданство, но она не хотела потерять лицо. В конце концов за два дня до летних каникул в парламенте Балкененде назначил ей встречу и велел уведомить Законодательное собрание о том, что я снова являюсь голландской подданной.
Я узнала об этом в Вашингтоне, в офисе юриста, который помогал мне разобраться с видом на жительство в Америке. По требованию моего голландского адвоката я отправила срочный факс о том, что отныне буду всегда подписываться фамилией Али, а не Маган или какой-либо иной.
Через несколько часов, когда агент по недвижимости показывал мне квартиру, телефон зазвонил снова. Теперь я должна была подписать заявление о том, что сама виновата в случившемся недоразумении. Ведь я сказала журналистам, что солгала, назвавшись Али, в то время как могла использовать эту фамилию совершенно законно.
Мне хотелось покончить уже с этим раз и навсегда. В Голландии я больше не чувствовала себя дома. Но без гражданства я не могла подать документы на американскую визу, к тому же, если бы я отказалась подписать заявление, мне пришлось бы еще долгие годы находиться в подвешенном состоянии и бороться за свои права. Мои адвокаты в один голос утверждали, что я не могу изменить в заявлении
