Ознакомительная версия.
Роковые страсти не мешали королевским делам, напротив: вносили драйв. Стоило только поглубже влезть в «личное дело» правителя, как открывалось такое «cinema», что целые исторические периоды запоминались легко и прочно. Взять того же Карла VIII: женился на красавице Анне Бретанской, и Франция получила Бретань, даром, что король не отличался ни красотой, ни ученостью. Далее трагикомический поворот: Карл поднимался по узкой винтовой лестнице замка Амбуаз, обустроенного им с любовью (и украшенного трофеями, прихваченными из похода на Неаполь), ударился лбом о дверную раму и – умер. Кстати, по некоторым источникам, он шел за королевой, по другим – с королевой, что не суть важно. Хотел ее пригласить посмотреть jeu de paume[26]. Безутешная красотка забирает Бретань, находит себе женишка ростом пониже? О, нет. К счастью для сегодняшней Франции, обожающей Бретань, прелесть которой русские туристы откроют чуть позже, Анна Бретанская выходит замуж за Луи Орлеанского, получившего имя Людовика XII.
Фишка в том, что Анне навязали брачный контракт, по которому она была обязана, в случае непредвиденных обстоятельств, выйти замуж только за следующего короля, дабы Франция не потеряла Бретань. Таковым становится Луи Орлеанский, женатый, что любопытно, на сестре Карла VIII – некрасивой, горбатенькой Жанне, и давно, кстати, влюбленный в Анну. Повезло ему. Сам римский папа даст добро на развод Луи, а бедняжка Жанна закончит свои дни в молитвах, возможно, даже не познав радостей от исполнения супружеского долга.
Логично. Так уж устроен человек. Чувства. Замешанные, конечно, на химии, ну и что? Гениальные романисты были еще и талантливыми маркетологами, разрабатывая – и, зарабатывая! – именно эту нишу: область человеческих чувств. Имена великих просветителей, философов постепенно уходят, стираются, оставаясь лишь сухим текстом в учебниках. А мушкетеры живут! Вывод: разум в человеке – все же надстройка. Базис – в других местах.
О чем это она? Что за пошлые мысли лезут? Разницу между Пигалем скульптором и кварталом Pigalle Вера так и не уловила. Или прослушала. Расслабилась только после экскурсии, когда туристы, утомленные обрушившейся информацией, разбрелись прогуляться кто куда. Власенко-папа захотел посмотреть на гробницу Наполеона. Власенко-мама с Оленькой пошли в «Галери Лафайетт», Маркес – в музей д’Орсэ, Кристина с Яной и Тамарой – в ресторан. Рославлев с вечно надутой женушкой – выяснять отношения. Панова явно клеилась к Косте, обратившим на нее внимание после реплики про Пигаля. Ушли вдвоем покататься на кораблике, за ними увязались остальные. Светик сбежала первой, одна, покорять трепетные французские сердца, которым просто по закону генетической памяти было уготовано сдаться без боя блондинке из Сибири.
…А ей очень хотелось остаться одной и спокойно посидеть на скамейке. Присела. Вдохнула воздух, выдохнула, к великому счастью убедившись, что все разбежались. Одна! Можно посмотреть Париж и даже прогуляться. Нет, ей не нужны были французы, она их вообще не видела. Вера пошла наугад, подставляя лицо июльскому солнцу, натыкаясь на прохожих («Пардон, мадам», «Пардон, месье»), любуясь маленькими изящными балкончиками, назначение которых было совсем не такое, как у нее в московской квартире. Она читала вслух, будто ребенок, вывески, трогала горячие стены, глазела на витрины patisseries[27] и съедала глазами полюбившийся tarte tatin[28]. Слушала журчащую, беззаботную речь, ничего, впрочем, не понимая, ощущая, как энергетика города постепенно обволакивает, околдовывает и вводит в состояние, которое называется простым и коротким словом. Надо ли говорить – каким? Моменты счастья каждый выражает по-разному.
У Веры тоже было такое слово:
– Спасибо, жизнь. Мерси, – повторила она по-французски.
– De rien[29], – ответил ей кто-то в толпе.
* * *
Спустя два века День взятия Бастилии стал всего лишь пунктом программы русских туристов. Такие вот парадоксы истории. Причины стираются, тускнеют и забываются, остаются лишь следствия. Голые факты. Строчки в энциклопедиях. За пару столетий авторы революций, тираны и жертвы успевают несколько раз поменяться ролями, дербаня по очереди терновый венок. Вообще, если копнуть глубоко, есть какая-то некорректность, даже, может быть, кощунство в том, что события, называемые революциями, отмечают как национальные праздники, да еще и обязательными салютами. Готовясь к поездке, Вера прочла о Дне взятия Бастилии. Даже при минимуме воображения можно было представить и ужас королевы, и смятение короля, и все сметающую на своем пути толпу. Тяжелая энергетика хаоса.
Жесть, словом. Но туристам дела не было до того, что происходило более двухсот лет назад. Они стояли на площади Трокадеро, смотрели в парижское небо, где громыхал под музыку ослепительный фейерверк. Радовались так, что Верины мысли о хаосе 14 июля 1789 года показались спорными. В конце концов, великий город все простил, великодушно, снова и снова, позволяя в себя влюбляться и отдаваться всецело: без стеснения, комплексов и осмысления исторических моментов.
И влюбились. Панова – в Костю. Костя – в Светика. Светик – в Арно, женатого француза, обремененного двумя детьми, Тамара – в Жан-Ива, француза, разведенного, но тоже обремененного. Кристина – в Синишу, Синиша, верный Брамсу, заигрывал с владивостокскими ребятами, те окучивали малолетнюю Оленьку. Папа-Власенко влюбился в маму-Власенко, Рославлева – в Маркеса, Маркес – в Ван Гога, «Жан Габен» Королев приударивал за Верой. Семейные пары ходили за ручку, в обнимку и просто просились на обложку журнала «Семья». Лишь Рославлев скучал по своему банку.
А Париж, этот неутомимый, ненасытный любовник, наблюдая вечные страсти, посмеивался и вздыхал: «Эх, вы… Руссо туристо, облико морале».
* * *
Смех и слезы. Поехали в Версаль. Заслушавшись рассказами о бурной жизни французского двора, не сразу обнаружили, что Светланы и Кости нет.
– Смылись, – первой пропажу парочки заметила Панова.
Искать по залам дворца не имело смысла, но после экскурсии Вера включила логику, вспомнив, что, сидя в автобусе со Светиком, рассказала ей пару историй про Людовиков. Светлану интересовала жизнь королев и королевских любовниц. Она искренне ненавидела «путану» Монтеспан[30] и жалела Марию-Антуанетту[31]. «Отрубить голову! Королеве! Какой ужас!!! Варвары! Даже у нас не так жестоко с царем расправились», – возмущалась Светлана.
– Может, в Трианон[32] пошли? – предположила Вера, попросив разбиться по командам и включиться в поиски. Туристы даже обрадовались: можно не спешить, по парку погулять. Но Вера кипела: время ожидания рассматривалось как простой и должно быть оплачено. Естественно, агентством – не клиентами. Поэтому тем же спринтерским бегом, ставшим уже обычной походкой директрисы «Эсперанс-тур», Вера побежала в сторону Малого Трианона.
Ознакомительная версия.
