— Эмин, — к нам подходит высокий мужчина лет тридцати. В отличие от гостей он не в костюме. Просто в чёрной рубашке с воротом нараспашку. Черты лица суровые, но глаза улыбающиеся, блестящие, хитрые, наблюдательные. — Примите мои поздравления, — пожимает Эмину руку.
— Я Леван, — протягивает мне руку. — Немного завидую этому турку, — смеется. Впервые слышу, чтобы к Эмину кто-то так вольно обращался. В основном все льстят и «облизывают» его. Не хочу ни с кем знакомиться, тем более с друзьями Эмина, но не могу показаться невоспитанной, поэтому тяну Левану ладонь в ответ.
— Руки оторву! — угрожающе рычит Эмин, ухмыляясь. И мы с Леваном замираем, так и не пожав друг другу руки.
— Он жуткий собственник, Алина, — шепчет мне Леван, подмигивая, будто Эмин не слышит. Несмотря на внешность грозного хищника, друг Эмина располагает к себе легко, в отличие от моего мужа. От Эмина веет холодом и высокомерием, даже когда он улыбается.
Замечаю, как Эмин всматривается вдаль, словно не слышит нас. Он разглядывает толпу и сжимает челюсть. Его настроение меняется, это чувствуется на ментальном уровне. Леван оборачивается. Возникает пауза. Из толпы выделяется девушка, которая идет к нам. Молодая блондинка. Кожа белая, словно фарфоровая, хрупкая, тонкая, красивая, с выразительными глазами и яркими пухлыми губами. Стильная, в закрытом черном платье. Не совсем уместный наряд для свадьбы. Но, будь моя воля, я бы тоже надела траур в этот день. Они хоронят мою свободу.
— Леван! — вдруг отмирает Эмин и глубоко втягивает воздух. Больше моему мужу ничего не нужно говорить, Леван все понимает и идет навстречу девушке. Перехватывает ее возле нашего стола, хватает за руку и разворачивает назад. Он делает это грубо, явно против воли блондинки. Она оборачивается и кидает на меня взгляд полный ненависти. Словно желает мне смерти.
— Кто это? — спрашиваю Эмина. Он поворачивается ко мне, с минуту молчит, внимательно осматривая, словно думает над ответом.
— Та, которая не должна тебя беспокоить, — неопределённо отвечает и отворачивается. Поворачиваюсь к залу, но Левана и блондинки уже нет. Становится не по себе, но это не самое худшее, что происходит в этот день.
Дальше Эмин уходит к гостям и долго общается с разными людьми, словно это не свадьба, а деловая встреча. Но мне так даже легче, его близость давит.
Рассматриваю гостей и замечаю, что моя мама разговаривает с Екатериной. Они явно обсуждают меня, кидая взгляды. Отпиваю воды, прикрывая глаза. Я устала, фата тянет волосы, платье сковывает, туфли жмут, хочется освободить себя от этого наряда, а лучше сжечь его. Душно, от гула голосов и громкой музыки болит голова. Поднимаюсь с места, чтобы спрятаться от этого хаоса в туалете. Застываю, когда слышу, как ведущий объявляет первый танец молодых. Свет гаснет, софиты на потолке освещают центр зала. Вздрагиваю, когда чувствую, как Эмин подхватывает меня за талию и ведет в центр.
— Я не умею танцевать, — шепчу ему, ощущая, как кружится голова.
— Еще одно правило, малыш, — шепчет мне на ухо. — Ты мне не лжёшь, никогда. Ложь всегда влечет за собой кару, — похоже на красиво завуалированную угрозу. — Я всегда знаю больше, чем тебе кажется, не пытайся меня обмануть.
Он выводит меня в центр зала, перехватывает руку, ставя в позу для вальса, дергает на себя сильнее, вжимая в свое сильное тело. Музыка. Я знаю эту песню. Очень красивая. До этого момента я ее любила. Эмин сам прекрасно танцует, он ведет меня, и все, что мне остается, – это быть ведомой. Мы кружимся в вальсе, смотря друг другу в глаза. Я не знаю, что он читает в моих глазах, но в его черной бездне мой приговор. У этого чудовища очень необычные глаза: черные-черные, без крапинок, зрачок почти сливается с радужкой. Там чёрный огонь, горячий, жалящий, адский и одновременно ледяной. Самое страшное, что эта черная бездна засасывает и не отпускает…
Музыка заканчивается, мы останавливаемся, зал взрывается аплодисментами. А я пытаюсь отдышаться и сглатываю ком в горле. Уже поздно, еще пара часов, и настанет ночь, а я жутко ее боюсь. Не позволю к себе прикоснуться. Лучше умереть.
* * *
Я совсем не рада, что наша свадьба закончилась, хоть и жутко устала.
В большой черной машине мы едем в мой новый дом. Эмин рядом, он снял пиджак, расстегнул ворот рубашки и вальяжно расположился на сиденье, закинув голову на спинку. Дышит равномерно, словно спит, но я знаю, что нет. Чувствую сильную слабость и легкое головокружение.
Хочется все с себя сорвать, смыть этот день и упасть на кровать. Только кровать будет не моя. Внутри все сводит от этой мысли.
Едем мы довольно долго, около получаса. Укачивает. Но я стараюсь не засыпать. На несколько секунд машина тормозит возле шлагбаума в коттеджный посёлок, а потом выезжает на тихую освещенную улицу, состоящую из больших особняков.
Огромные ворота открываются, как только мы к ним подъезжаем. Натягиваюсь, как струна, рассматривая большой дом, облицованный белым камнем. Ночью в свете высоких фонарей дом кажется величественным, холодным, как, собственно, и хозяин.
Машина тормозит возле главного входа. Водитель покидает внедорожник. Эмин выходит первый, а я не спешу.
Я не хочу в этот дом.
Здесь все чужое.
Дверь с моей стороны открывается, мой муж подает мне руку. Секунды медлю и выхожу сама, игнорируя его ладонь. Эмин ухмыляется, качает головой и взмахивает рукой, пропуская меня вперед. Он открывает передо мной дверь, подталкивая, вынуждая войти в большой холл. Здесь все иначе – очень тёплая обстановка в восточном стиле.
— Добро пожаловать домой, — Эмин разводит руками. — Сегодня я устал, завтра мама покажет тебе дом. Ты теперь здесь хозяйка.
— Спасибо, не нужно мне таких привилегий.
Понимаю, что лучше замолчать, но я так устала и не могу себя контролировать.
— А ты, малыш, решила все-таки повоевать? Неправильная тактика. Глупая ты еще, — уже резко кидает он мне. — Пойдем, я покажу тебе нашу комнату, — хватает меня за руку и буквально тащит за собой вверх по лестнице с резными перилами.
На втором этаже тоже большой холл, с диванами, ковром, необычными светильниками и несколькими дверьми. Эмин открывает одну из них, заводит меня и запирается.
Останавливаюсь посередине, как вкопанная, обнимая себя руками.
Большая спальня с высоким потолком, арочными окнами и тяжёлыми портьерами с восточным узором. Но самое страшное здесь – это огромная кровать в центре, с большой мягкой спинкой и множеством подушек.
— Это спальня. Наша спальня, — делает акцент, начиная расстёгивать рубашку.
Сглатываю.
У моего мужа смуглая кожа и поросль волос на груди. Эмин скидывает рубашку, а под ней большая татуировка. Черный дракон от плеча до локтя. С красными языками пламени, выходящими на грудь. А вот и мое чудовище.
— Я хотела бы спать в другой комнате, — наивно произношу я, чем веселю мужа.
— У нас брачная ночь, малыш. Наша первая ночь, — цинично произносит он. — Раздевайся. Хотя нет, стой, я хочу сам снять это белоснежное платье. А может, и не буду его снимать… Меня заводит его чистота, — с усмешкой сообщает мне.
— Нет, — отступаю назад. Не похоже, что он шутит. По факту я его жена, и он может меня взять. Это даже не будет считаться насилием. Голова кружится, в глазах темнеет. Все, что я хочу в этот момент, – это умереть. — Пожалуйста… — молю его я. Моя паника зашкаливает, сердце колотится, сбиваясь с ритма, начинает тошнить, внутренности скручивает от страха.
— Да, Алина. Я должен убедиться, что моя жена девственна и чиста, как уверял твой отец, — его голос становится ниже, грубее, огонь во взгляде горит похотью, а у меня темнеет в глазах…
Глава 11
Алина
Он срывает с меня фату, зарываясь в волосы. Сжимает их, удерживая на месте, а другой рукой дёргает меня на себя, вжимая в сильное тело. — Расслабься, — хрипло шепчет на ухо и ведет носом по моему виску, глубоко вдыхая. Он издевается? Как я могу расслабиться перед насилием? — Чем податливей ты будешь, тем безболезненней все пройдет, — тембр его голоса становится вибрирующим, рычащим, словно он проходит через все мое тело, вызывая холодную дрожь. Резко спирает дыхание, я открываю рот и не могу вдохнуть. Меня оглушает паникой и страхом настолько, что я даже не сопротивляюсь, просто замираю и пытаюсь дышать. Эмин что-то еще говорит, но я не слышу – оглушает, голова кружится сильнее от нехватки воздуха, ноги подкашиваются, в глазах темно, и я падаю в эту темноту, захлебываясь… — Алина! — из тёмного плена меня вырывает грубый, требовательный голос. — Алина! Распахиваю глаза от обжигающего удара по щеке. Глотаю воздух, радуясь, что могу дышать. Все мутно, комната плывет, но я дышу глубже, стараясь вынырнуть из бездны. Эмин отходит, и надо мной нависает женщина лет пятидесяти. Худощавая, смуглая, с белым платком на голове. Дергаюсь, когда чувствую, что мою руку что-то сжимает. — Тихо, это тонометр, — сообщает мне женщина на очень плохом русском и прижимает мою руку к кровати. Расслабляюсь, чувствуя себя беспомощной. Слабость придавливает к постели, нет даже сил говорить. Пока мне измеряют давление, осматриваюсь: Эмин стоит с другой стороны кровати, не сводя с меня внимательных строгих глаз. Ну прости, мое тело таким образом спасло меня от чудовища. — Давление упало, — констатирует женщина, убирает аппарат и удаляется. Мне лучше, голова не кружится, дышать могу, но сил нет совсем. Закрываю глаза, но резко открываю, когда понимаю, что платье больше не сковывает. Сажусь, осматривая себя. Верх платья разорван, бюстгальтер прозрачный, почти ничего скрывает. Снова окатывает паникой, прижимаю руку к груди, пытаясь прикрыться. — Ты сегодня ела? — холодно спрашивает Эмин, проходя по комнате. Так и не оделся, с голым торсом. Чудовище в виде дракона на его теле, словно живое, двигается вместе с ним, наблюдая за мной. — Нет. — На свадьбе ни к чему не прикоснулась, — констатирует он. Удивительно, что он это вообще заметил. — С утра? — Нет. Я не специально… — тихо отвечаю ему. — А вчера? — Эмин останавливается, разворачиваясь ко мне, и ждет ответа. — Не помню, — выдыхаю я, обнимая себя, чтобы скрыться от его взгляда. — Не помнит… — зло ухмыляется, качая головой. В этом я тоже виновата? Испортила ему брачную ночь? Я настолько слаба, что меня уже ничего не пугает. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Мой муж отодвигает зеркало в стене, которое оказывается дверью в гардеробную. Пока Эмина нет, я срываю покрывало с кровати и укутываюсь в него, чтобы закрыться от черного взгляда. Эмин возвращается уже одетый в черный спортивный костюм - штаны и толстовку с капюшоном. — Переоденься, — кидает мне на кровать черный пушистый банный халат с золотой вышивкой своих инициалов на спине. — Твои вещи привезут завтра. Покидает спальню. Удивительно, но мое плохое состояние больше не от голода, а от нервов. Как только Эмин уходит, меня отпускает. Действительно становится лучше, только очень хочется спать. Поднимаюсь с кровати и почти падаю снова. Шатает от слабости. Хватаю халат и иду в ванную, запираясь там. Это не ванная, а полноценная комната. Черный кафель с золотыми узорами, плитка на полу мраморная с замысловатыми этническими узорами. Потолочная подсветка добавляет стенам больше сияния. Здесь есть все. Огромное джакузи, душевая кабина из чёрного стекла. Большие зеркала с подсветками, две раковины из камня. Снимаю с себя платье, испытывая наслаждение оттого, что оно порвано. Швыряю его на пол. Осматриваю себя в зеркало: и правда, бледная. С утра находясь в коматозе, под таблетками, я не заметила, что белье на мне до безобразия прозрачное, из тончайшего кружева, ничего не скрывает. Хочется сорвать и его, но мои вещи привезут только завтра. Умываюсь холодной водой, расчесываю волосы, выдирая замысловатые локоны причёски. Заплетаю косу и надеваю халат, плотнее его завязывая. Выходить не хочется. Здесь, за закрытыми дверями, я чувствую себя в сравнительной безопасности. Но и прятаться бесполезно – для Эмина, думаю, не существует закрытых дверей. Глубоко вдыхаю, отпираю замок и выхожу. Но не делаю больше и шага. Замираю. На низком столике возле окна – еда. Эмин стоит ко мне спиной, разливая вино по бокалам. Мужчина оборачивается и привычным повелительным жестом указывает мне на одно из кресел рядом со столом. — Не хочу есть. Можно я лягу спать? — я не из вредности. Правда, ничего не хочу, меня тошнит только от запаха. — Нет, — холодно отказывает он, снова указывая мне глазами на кресло. — От голода у тебя упал сахар, вследствие чего понизилось давление, — сообщает он мне. — Откуда вам знать? Мне стало плохо от стресса! — упрямо произношу. Я настолько устала, что потеряла страх. — Мое первое образование – медицинское. Не нужно со мной спорить, — уже недовольно кидает мне, окидывая чёрные взглядом. — Еда все равно окажется в тебе. И, поверь, лучше, если это сделаешь ты сама! Ладно! Ладно! Спорить все равно бесполезно, последнее слово всегда останется за ним. Сажусь в кресло, осматривая еду: выпечка, сырная тарелка с медом, оливки, маслины, орешки, сухофрукты. Эмин пододвигает ко мне бокал вина. — Я не пью. Я, правда, никогда не пила. Пара глотков шампанского на Новый год и глоток пива из Димкиной кружки – не считается. — Правильно. Ты не пьёшь. Только из моих рук и с моего разрешения, Алина. Сейчас я разрешаю. — Я не хочу. — Пей! Хорошее вино, расслабит тебя. И ешь. Нервно беру бокал, демонстративно отпивая из него. Может, Эмин и прав: мне нужно как-то пережить этот бесконечно долгий день. — Попробуй берек. Это турецкий пирог с мясом, — указывает глазами на стол, откидываясь в кресле и попивая вино. — Эсма делает его лучше всех. — Кто? — Женщина, которая измеряла тебе давление. Она работает на нашу семью уже тридцать лет. Почти член семьи. Мама не смогла оставить ее в Турции. У Эсмы там никого не осталось. Звучит трогательно. Только плюсов в моих глазах Эмину не добавляет. Эти люди мне чужие. Пробую пирог: действительно вкусно. Аппетит появляется, и я ем пирог, запивая терпко-сладким вином. Беру кусочек сыра, макаю его в мед, но не доношу до рта, пачкая липкими каплями подбородок. Естественно, это не остается незамеченным. Эмин берет салфетку и передает мне. Но не отпускает, когда я ее беру. Наши руки натягиваются, мужчина подается ко мне, заглядывая в глаза. Вино кружит голову, делая меня бесстрашной, впервые открыто смотрю ему в глаза. — Видишь, не так страшно, как тебе кажется. Я не тиран, но могу им стать, если продолжишь упрямиться. Подумай над этим, Алина.
