— Точно-точно никогда никуда не уедешь? И завтра в садик меня отведешь?
— В садик? — с недоумением спрашивает Гордей.
В отличие от него, я сразу понимаю, зачем это нужно Диме. Отворачиваюсь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, так как боюсь расплакаться из-за обиды, что в нашем мире, если у тебя нет отца, ты всегда будешь подвергаться насмешкам со стороны других детей, которые чувствуют защиту собственных отцов.
— Да, в садик. Я всем говорил, что у меня тоже есть папа, но они мне не верили. Обзывали, говорили, что я безотцовщина.
Дима в силу своей детской непосредственности сразу вываливает на Гордея всю информацию, и я буквально кожей чувствую, как злится Гордей. Он гипнотизирует мою спину, но я не оборачиваюсь, чтобы он не увидел мои влажные глаза. Не хочу представать перед ним слабой и беспомощной.
— Никто больше никогда не будет тебя обзывать, сын.
— Хотелось бы. У всех в садике есть телефоны, а у меня нет. Им папы купили.
Я резко оборачиваюсь, услышав слова Димы, так как не верю в то, что он пытается уже манипулировать новообретенным отцом. Но вдруг осознаю, что он еще слишком мал, чтобы это делать, просто повторяет то, что услышал или увидел в садике. Я не исключаю, что его могли дразнить из-за этого.
— Ты не говорил мне об этом, сынок, — говорю я, трогая его за руку.
— Тогда бы ты начала переживать, мама. Я же знаю, что у нас нет денег купить его.
Я едва не плачу, осознавая, что мой сын взрослеет не по годам. Он понимает всю нашу финансовую ситуацию и многого не просит, но вместо радости я испытываю печаль. Не такой судьбы я хотела для своего ребенка.
В отличие от него, у меня было сытое детство, и отец всегда покупал мне всё, что я хотела. Я была его принцессой, и у меня болит между ребрами от того, что мой сын лишен этого.
Частично я чувствую вину за то, что этого я лишила его сама, но с другой стороны, жалею и себя за то, что выбрала не того отца для своего ребенка. Все эти мысли пролетают в моей голове моментально, и я забываю о присутствии в машине Гордея. Но он о нас не забывает.
— Как только ты напишешь заявление, мы поедем к вам. Я хочу знать, как живет мой сын.
Голос Гордея звучит не то чтобы грубо, но безапелляционно, словно он всё для себя решил и не потерпит отказа с моей стороны.
Я же всю дальнейшую дорогу до полицейского участка сижу с прямой спиной, понимая, что отвертеться мне не удастся. Испытываю при этом какой-то подсознательный страх, поскольку мне стыдно за то жилище, в котором мы живем с сыном.
Я чувствую беспомощность и безысходность, так как уже предвижу реакцию Гордея. Он никогда не позволит, чтобы его сын жил в таком клоповнике. Именно таким словом он и назовет нашу комнату. Если не хуже.
Глава 11
Когда мы оказываемся в полицейском участке, Анфису я не вижу, а Дмитрий Севастьянов, ее отец, внимательно наблюдает за тем, как я пишу заявление.
На удивление, он даже не пытается мне помешать. Улыбается и изучает меня так, словно я лягушка под микроскопом, которую ему интересно исследовать, чтобы понять, что в ней особенного. Это чисто мужской взгляд, от которого мне не по себе.
— Вкус у тебя, Гордей, весь в отца.
Взгляд, который Севастьянов бросает на моего бывшего мужа, заставляет меня насторожиться. Не так смотрят на мужа своей дочери. Было бы у меня больше времени, я бы задумалась о своих эмоциях касательно его внимания к себе и Гордею, но в этот момент Дима начинает капризничать, что хочет кушать и спать.
— В отца? — усмехается Орлов и качает головой. — Моя мать с этим бы поспорила.
— Характер — дело десятое. Тут вопрос, скорее, во внешности.
Меня удивляет, как расслабленно и спокойно они общаются, при том, что я пишу заявление на их жену и дочь.
Приняв мое заявление, меня отпускают, и я сразу же тяну Диму к выходу. Не собираюсь оставаться здесь дольше, чем нужно.
Мне кажется, что Гордей не замечает моего ухода, но когда подъезжает такси, он оказывается тут как тут и снова садится вместе с нами.
Димочка, понимая, что веселье заканчивается и мы едем домой, воспрял духом и улыбнулся. Вся сонливость при виде Гордея улетучивается с его лица моментально.
— А ты с нами?
— Конечно, я же пообещал, что после полиции поедем к вам домой, Дима.
Я вижу, что Гордей непривычно называть сына Димой, поскольку так зовут его тестя, но он старается этого не показывать. Так что сын этого не замечает.
— Я кушать хочу, мам.
— Я пожарю мясо с макаронами, сынок.
— Мам, а сегодня какой-то особенный день?
— Нет, самый обычный. С чего ты взял, сынок?
— Ну я думал, что мы можем пиццу поесть.
Я вижу, что Дима хитрит и посматривает на Гордея, словно зная, что если я откажусь, теперь у него есть тот, кто может его побаловать.
— Закажем пиццу, наггетсы и фри на дом. Никаких макарон, я их тоже не люблю, скажу тебе по секрету, — отвечает Гордей, и я вижу, что ему нравится удовлетворять потребности сына.
Я замечаю, что они сближаются, но не препятствую. Дима сегодня испытал стресс, поэтому я считаю, что можно сделать послабления и заказать фастфуд.
Когда мы подъезжаем к нашему дому, Гордей выходит из машины с выражением шока на лице. Он осматривается по сторонам и явно делает неутешительные выводы о районе, в котором мы живем.
— Во сколько ты возвращаешься с работы, Соня? И где работаешь? Скинь мне адрес.
— Не много ли ты просишь, Гордей Владимирович? — фыркаю я и закатываю глаза, не собираясь отчитываться перед бывшим мужем.
— Ты мать моего ребенка, так что нет, не много.
— Вот именно, что я мать Димы, а не твоя жена, Гордей. Лучше следи за собственной Анфисой, ты и с этим-то не справляешься, куда лезешь ко мне?
Мы с сыном заходим в подъезд. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, идет ли за нами Гордей. И без того знаю, что он не отступится. Буквально слышу, как он стискивает челюсти и хрустит костяшками пальцев, но заставить меня делать то, что он хочет, не может.
Когда мы поднимаемся на свой этаж, около квартиры я снова вижу сотрудников службы опеки, и мое настроение слегка портится, так как я не хочу, чтобы они осматривали квартиру при Гордее. Он и так будет шокирован обстановкой в подъезде и в нашей комнате, а эти тетки со службы опеки лишь подольют масла в огонь. Но деваться некуда, выгнать их я тоже не могу.
— Вы снова тут? — говорю я, когда мы подходим ближе. — Мы же уже выяснили с вашей сестрой, что я не сплю с ее мужем Давидом Никифоровичем. В чем проблема?
— На что это вы намекаете, София Павловна? — щурится Ирина Петровна, сестра жены нотариуса. — Нам поступил официальный вызов, и я же уже сказала, что вы под нашим наблюдением, поэтому приходить мы можем, когда захотим.
— И что на этот раз?
Мне не нравится, что они устроили паломничество к нам с Димой, но поделать с этим ничего не могу. Догадываюсь, что на этот раз звонок поступил от Анфисы, поэтому стараюсь сохранять спокойствие, так как повлиять не могу.
— Поступила жалоба, что вы не можете даже уследить за своим сыном, и он у вас был похищен прямо из-под носа.
— Как видите, это ложь.
Я киваю на сына, который держится за мою руку и с любопытством и легким страхом смотрит на этих женщин. Ирина Петровна и Тоня Семеновна опускают свои взгляды и недовольно хмурятся. Такое чувство, что им доставляет удовольствие причинять мне проблемы и им не нравится, что всё идет не по их плану.
Конечно, я бы могла сказать, что Диму похитили из детского сада, но это лишь усложнит ситуацию.
— Мужиков домой водим, София Павловна? — вставляет свои пять копеек Тоня Семеновна.
Они с интересом изучают Гордея Владимировича, и я буквально вижу, как в их глазах возникают вопросы. Они ведь не слепые, видят разницу в наших статусах.
Они уже вешают на меня клеймо неблагополучной и не понимают, как такой состоятельный человек, как Орлов, мог оказаться рядом со мной.
