Адам ухмыляется.
— Садись в машину, засранка.
— Верно, верно. Мне самой заклеить руки скотчем или ты это сделаешь?
Он качает головой, все еще улыбаясь, и заводит машину. Мы проезжаем через Фэрхилл и мимо средней школы. Мимо главной улицы и гигантской закусочной, украшенной яркими мигающими огнями, которые я люблю. Проезжаем мимо городской площади и рынка рождественских елок.
Где он и паркуется.
— Мы идем в парикмахерскую? — спрашиваю я.
— Нет.
— В химчистку?
Он фыркает.
— Я действительно сказал «по делам», но не стал бы приглашать тебя с собой ради этого.
— В таком случае куда направляемся?
Адам наклоняет голову в сторону рядов деревьев на продажу.
— Ты сказала, что в этом году не будет рождественской елки, потому что у невесты Эвана аллергия, верно?
— Верно, — говорю я.
— У меня дома есть место.
Мой рот открывается.
— О.
Адам молчит, ожидая ответа. Но его нет. Я ошеломлена мыслью о том, что он предлагает это. Поэтому просто смотрю на ряды зеленых сосен под падающим снегом и пытаюсь не расплакаться.
Его голос немного грубоват.
— Хороший сюрприз? Потому что мне эта елка не нужна, знаешь же.
— Нет, это очень хороший сюрприз. Лучший в мире. Спасибо, Адам.
Он застегивает куртку.
— Что ж, пойдем выберем одну.
Я таскаю Адама вверх и вниз по рядам. Он настаивает, что первая елка, которую мы увидели — самая лучшая, но я знаю, что продавцы часто кладут самые лучшие в конце. К третьему заходу идет такой сильный снег, что приходится прикрывать глаза.
И тут появляется она. Идеальная.
Темно-зеленая, с толстыми сосновыми иглами и невероятно, несовершенно симметричная. Выглядит как из мультфильмов, за исключением сломанной верхушки.
Адам почти такой же высокий как елка.
— Она?
— Она та самая!
— Мы проходили мимо три раза.
— Нет.
Он хмурится.
— Определенно проходили.
— Ну, в таком случае, не давала о себе знать до сих пор. Разве она не прекрасна?
— Похожа на все остальные.
Я качаю головой.
— Ты программист, а не художник. Не похожа она на все остальные. Давай поднимем.
Адам сгибает колени и со стоном поднимает елку. Я тянусь за шатким кончиком, но он качает головой.
— Я сам.
— Уверен?
— Да. Но давай убираться отсюда.
Том и его сын Маршалл управляют рынком, как и каждый год. Они заворачивают елку.
— Возвращайся домой в целости и сохранности, Холли, — говорит Маршалл. — Похоже, снегопад в ближайшее время не прекратится.
— Упоминали что-то о снежной буре на севере, верно? Есть вероятность, что она пройдет здесь? — спрашиваю я. Это не должно повлиять на возвращение родителей домой, но я не могу не волноваться.
— Нет, — говорит Адам. Белые снежинки цепляются за его темные волосы и бороду как драгоценные камни. Это вызывает улыбку, поскольку не сочетается с серьезностью в глазах. — Предсказали, что она находится по меньшей мере в двух часах пути от нас.
Том хихикает.
— В том-то и дело, что погода, сынок, не прислушивается к прогнозам.
Мы с Адамом возвращаемся к машине с елкой. Она влезает, но едва-едва. Из-за снега трудно вести машину, поэтому я держусь за верхушку дерева, заглядываю на переднее сиденье между сиденьями и указываю куда ехать как навигатор.
— Я знаю дорогу назад, — ворчит Адам.
— Да, но прошло много времени с тех пор как ты здесь жил.
— Я вернулся два месяца назад.
— Поверни налево.
Он фыркает.
— Знаю.
— У тебя есть какие-нибудь украшения для елки?
— Да, — говорит Адам. — Я привез праздничные украшения из Чикаго.
— Правда?!
Его рот снова кривится, а взгляд такой, словно я спросила что-то глупое и из ряда вон выходящее.
— Холли.
— О, — говорю я. — Держу пари, у тебя ничего нет.
— Ни одного елочного шарика.
— Ты всегда был таким злым? Я помню тебя как милого друга Эвана.
Он фыркает.
— Милого. Это худшее слово.
— Что не так?
— Кто хочет, чтобы его называли милым? Ванильное мороженое — это мило. Правильно вставить флешку с первого раза — тоже мило.
Я смеюсь, чувствуя, как горят щеки.
— Ладно, ладно. Я думала, ты больше, чем просто милый. Ты был классным.
— Хорошо, теперь я знаю, что ты лжешь. Если и было что-то, чего я не знал в старшей школе, так это то, как быть крутым.
— Ты был для меня таким.
Адам постукивает пальцами по рулю.
— Тогда я рад, что произвел подобное впечатление, — говорит он. Адам паркует машину на подъездной дорожке к дому и хмурится, глядя в окно. — Завтра придется разгребать много снега.
— Тебе никто не поможет?
— Если знаешь кого-нибудь в Фэрхилле, кто может помочь, дай знать, — сухо говорит он.
— Робби раньше помогал. Это сын Сандерсонов. Но он переехал. Должна ли я забрать рождественские украшения из дома? Мы можем украсить елку.
— Да, конечно.
Я замираю, положив руку в перчатке на ручку двери машины.
— Ничего, если я приведу Уинстона? Не хочу, чтобы он долго оставался один.
— Делай что хочешь, — говорит Адам.
— Спасибо!
Десять минут спустя великое переселение завершено. Уинстону не хотелось идти пешком по толстому слою снега, что покрывает улицу, поэтому пришлось нести его, а Адам помог с одной из коробок, сухо спросив, помню ли я, что на самом деле мы купили только одну рождественскую елку.
Когда с этим покончено, Адам оказывается на двухместном диване, а Уинстон рядом с ним. Он лежит, как сфинкс, с серьезным выражением, пристально глядя на Адама.
— Ты находился рядом долгое время, — говорит Адам. — И был просто щенком, когда я видел тебя в последний раз.
— Он джентльмен в расцвете сил, — говорю я. — У тебя есть колонка?
— Есть. Зачем тебе?
— Мы не можем украшать елку без рождественской музыки.
Адам хмурится.
— Я не говорил, что буду украшать елку вместе с тобой.
Я упираю руки в бока и игнорирую нервный трепет в животе.
— Адам, перестань, — говорю я. Произносить его имя кажется роскошью. — Я не буду украшать елку в одиночку.
— Это все ради тебя, но я подвожу черту, помогая.
— Нет. Поднимайся, давай. Иди сюда.
— Господи, — бормочет он.
— Да, верно, скоро день рождения Христа, — говорю я. — Видишь, ты все знаешь о Рождестве!
Адам неохотно смеется.
— Уф, отлично. Елка вкусно пахнет, должен отдать тебе должное.
— Победа! — вскрикиваю я, пугая мужчину. — Теперь он любит Рождество!
— Я этого не говорил, — Адам открывает одну из коробок и в немом ужасе смотрит на блестящее содержимое. Я включаю рождественский плейлист в случайном порядке и из динамиков раздаются нежные звуки Эрты Китт, напевающей «Санта-Бэби».
Адам со стоном опускает крышку.
— Я пожалею обо всем, что произойдет сегодня.
— Это была твоя идея, — я подхожу ближе и тянусь за одним из украшений. Руки Адама касаются моих. Мы оба замолкаем, глядя на нагромождение безделушек.
— Это была твоя идея, — тихо повторяю я. — Еще раз спасибо. Это… очень, очень мило с твоей стороны.
— Не за что, — бормочет он.
Я кручу серебряную безделушку в руке и подхожу к елке. Сердце бешено колотится в груди, с каждым ударом усиливая прежнюю влюбленность. Только сейчас я чувствую себя по-другому. Пьяняще и настоящей и это то, на что мне, двадцатидевятилетней, определенно стоит обратить внимание.
— Является ли это свидетельством того, как мало у тебя друзей в городе, что готов тусоваться с младшей сестрой Эвана? — спрашиваю я. — Или свидетельством того, как сильно ты скучал по Эвану, что будешь проводить время с его заменой?
Темные глаза Адама наблюдают за тем, как я вешаю безделушку.
— Я не согласен с двумя вещами, которые ты только что сказала.
— Хм?
— Возможно, тремя.
— Как спорно.
Он улыбается.
— Во-первых, я тусуюсь с тобой не потому, что мне одиноко.
