за отель у вас такой? — гнев вылетает из меня, подобно лаве из жерла проснувшегося вулкана. — Бронь потеряли, лифт руки починить не доходят, сеть не ловит… Вам за что пять звезд на фасаде налепили, чёрт возьми?!! Ваш хозяин должен больше внимания уделять подобным вещам, это никуда не годится! Так ему и передай! Деньги дерёте, а сервиса ноль!
— Обязательно передам! — важно кивает головой Орлов, — ты права! Это просто недопустимо!
— Именно! И сколько нам тут сидеть? — недовольно бормочу я, зло топнув острой шпилькой, — у меня вообще- то планы!
— Не больше часа… — лучезарно улыбается мужчина, окинув меня заинтересованным взглядом. — Не волнуйся, Гизем, уже точно вызвала мастера, скоро сможешь лететь по своим делам… Ну или вызовет в ближайшее время, — неожиданно добавляет он, весело мне подмигивая.
— Не вижу причин для радости! — моё лицо сейчас выражает всю гамму эмоций человека, засунувшего в рот целый неспелый лимон.
— Отчего же?! — недолго думая, опускается на пол важный птиц. — Импозантный мужчина и красивая женщина заперты в тесном пространстве лифта — сюжетная линия многих романтических фильмов с хэппи эндом.
— В лифте наедине с тобой может быть сюжетом только для хоррора или триллера… — бормочу я, и не выдержав, тоже сажусь на пол, подложив под пятую точку свой бедный клатч, купленный на распродаже в турецком магазине кожгалантереи.
— Ну, это ты загнула… — качает головой Орлов. — Куда собиралась пойти?
— О, Боже! — недовольно вырывается у меня, — давай отбросим все эти светские условности. Не нужно пытаться отвлечь меня разговорами! Я — не клаустрофоб, и в лифтах застревала не раз… Поэтому прошу тебя закрыть рот и в молчании дождаться вашего лифтового волшебника…
— Как скажешь… — с ноткой лёгкой грусти и тихой покорности шепчет Орлов, — но ты права! Счастье любит тишину…
— Он что совсем рехнулся?! — проносится в голове тревожная мысль, — кажется, у кого-то птичий грипп, пора вызвать турецкого Айболита!
Время в лифте тянется подобно замороженной жвачке: натужно и со скрипом. Я молча буравлю экран своего телефона, ожидая увидеть хоть какое-то проявление сети, Орлов же, кажется, полностью расслаблен и весело насвистывает незамысловатую детскую песенку про жареного цыплёнка. Хотя, о ком еще петь столь важному птицу как не о своих собратьях?!
— Можем ждать в тишине? — наконец, не выдерживаю я.
— Рад бы… — отвечает мне Орлов, — но тишина меня угнетает…
— А меня угнетает твоё немелодичное мычание…
— Что ж поделать?! — вздыхает Орлов, — медведь действительно весело топтался на моих ушах… Не хочешь, чтоб я пел, давай поговорим…
— С тобой? — ехидно тяну я, включая фонарик и наводя его на довольную физиономию своего врага по несчастью.
— Если здесь есть кто-то ещё… — пожимает он глумливо плечами.
— Послушай! — стараясь успокоить свой гнев, тихо произношу я. Фонарик на телефоне, будто чувствуя моё настроение, драматично гаснет. — Не знаю, какую игру ты затеял, но все твои псевдо-дружественные знаки внимания меня не обманут. Мы оба знаем, что не перевариваем друг друга, и для того есть действительно веские причины… Поэтому строить из себя милую простушку, забывшую обо всех обидах, я не собираюсь! Было бы идеально если мы бы просто забыли друг о друге раз и навсегда, будто и не было всех тех событий в нашей жизни…
— О тех-то событиях я и хотел с тобой поговорить. Эмма… — начинает Орлов, но я тут же его перебиваю.
— Не нужно! Я вычеркнула их из своей жизни, и возвращаться к ним не собираюсь!
— Как скажешь… — спустя несколько секунд молчания бормочет важный птиц, — нет так нет. Есть предложение! Раз уж петь мне нельзя, говорить о прошлом тоже, давай просто поговорим о жизни. Тишина действительно сильно давит мне на уши.
— Ты смеёшься?! — визгливые нотки возмущения проскальзывают у меня в голосе.
— Почему нет? — невозмутимо хмыкает Орлов.
— Говорить о жизни с тобой?!! Я еще, к счастью, не выжила из ума… — ухмыляюсь я в темноту.
— Не хочешь говорить со мной, представь на моём месте незнакомца… Мы же в темноте, а она как говорится лучший друг обиженных…
— Молодёжи, Орлов! Перестань перевирать народные выдумки!
— Да ладно тебе, Маслова, ты такая серьёзная будто баллотируешься в президенты… Хотя и они порой повеселее будут… — бормочет Орлов, и не давая мне вставить ни слова, продолжает, — представь, что застряла в лифте с незнакомцем, и чтобы скрасить ожидание ведёшь с ним беседу… Простую, светскую, ничего не значащую беседу…
— Но ты не незнакомец!
— У тебя что, беда с воображением?! Ты же в школе работаешь! Представь на моём месте другого, уж темнота тебе в этом поспособствует. Хочешь, я могу даже представиться Мистером Рочистером?
— Вот еще… — шиплю я недовольно, — где ты, а где Эдвард… Не собираюсь я участвовать в твоих идиотских выдумках, ты говорил ваш лифтер быстренько всё починит, значит ждать осталось недолго…
— Ну как знаешь… — недовольно тянет Орлов и вновь начинает напевать дебильную песенку про несчастного ребёнка курицы.
— Ладно! — спустя несколько минут выкрикиваю я, когда на самом драматичном моменте он начинает гнусаво пропевать слова. — Давай поговорим будто два незнакомца случайно застрявших в лифте. Но всё, что здесь произойдёт, останется в стенах этого лифта.
— Заметано! — оживляется Орлов, переставая, наконец, мучать несчастную птицу. — Михаил… — неожиданно живо представляется он.
— Эмма… — слегка тушуясь от глупости ситуации, еле слышно бормочу я.
— Какое интересное имя… — тянет он довольно. — В вашем роду были немцы?
— Были… — удивленно отвечаю я, слегка смущаясь от осведомленности Орлова о происхождении моего имени. — Моя бабушка из семьи поволжских немцев, её мать, мою прабабушку, звали Эммой. А вы? — задаю я неожиданно даже для самой себя встречный вопрос. — В честь кого назвали вас?
— Умоляю, давайте перейдём на ты… — ласково шепчет он, и тут же переключается на ответ. — Даже не знаю… Мать всегда говорила, что это имя выбрал мне отец. А уж почему он это сделал, поди разберись…
— А что он сам говорит по этому поводу?
— Он умер едва мне исполнился месяц… Автокатастрофа…
— Прости… — жалость растекается во мне горячими потоками, но я отчаянно стараюсь её подавить.
— Ничего… Трудно горевать о том, кого даже не знал… Лишь пара фотографий на память, да и те уже неизвестно где…
— Расти без отца непросто… Наверное… — резко добавляю я в конце.
— Не сказал бы… Порой такие отцы бывают, что дети молятся о их безвестном исчезновении, так что… везёт далеко не всем…
— Это точно… — тихо киваю я.
— Что это мы всё о грустном?! — неожиданно воодушевляется Орлов, — давай поговорим о весёлом… Кем ты работаешь?
— Не знаю выйдет ли из этого что-то
