class="p1">— Я не замерзла. И хочу мороженое.
— Мороженое?
— Угу.
— Давай доставку закажем, ладно? Мы же фильм сегодня новый смотреть собирались. Вот к фильму сладенькое приедет.
— Ладно. Только я забыла, какой фильм.
Щелкаю по носу. Если честно, я и сам не помню. Скачал, как только она сказала, что хочет посмотреть.
— Вот вечером и вспомнишь.
… И все—таки жизнь умеет, как наказать, так и наградить. Когда—то я сам, сознательно, отказался от своей любви. Впрочем, нет. Не от любви как таковой. Не от чувств. Я сделал выбор в пользу счастья своего любимого человека. Чувства остались со мной. Во мне. Поселились в сердце вместе с бесконечной тоской.
События промелькнули, как калейдоскоп: свадьба с Эльмирой, переезд в столицу, уход отца… А я все цеплялся за образ Сашки, который, как маячок, давал мне стимул идти дальше. Словно знал, что ждет в будущем.
Когда Эля сообщила, что беременна, в груди даже не шелохнулось. Не от нее я хотел детей. Не с ней. Но всегда уважительно относился к женщине, с которой связал себя узами брака. Поддерживал ее все девять месяцев, был рядом. Не смотря на то, что она уже тогда пожелала развестись. Любви в нашем союзе не случилось ни с одной стороны. Мы оба попыталась, но…
Ребенка она тоже не хотела. Врачи запретили избавляться, поэтому скрипя зубами, но оставила. И это самый лучший подарок, который мне подарила судьба. Когда я взял на руки свою дочь, пропал. Утонул. Подарил ей всего себя. Все, что осталось от меня. И она приняла это. Вылечила мою душу.
Эля отказалась от ребенка сразу. Не смогла принять. А я не смог отдать. Это мое. Моя.
— Люблю тебя, Сашка. Так тебя люблю. — Поднимаю девчонку на руки, и целую сладкую макушку. Свою Сашку. Свою дочь…
— Вот скажи мне, разве можно так любить человека?
— Как, малышка?
— Ну вот мы с тобой уже десять лет вместе. А я так тебя люблю, у меня даже внутри все дрожит.
Улыбаюсь, прижимая к себе свою девочку. Впереди на самокатах рассекают пацаны. С гордостью смотрю на сыновей. Одинаково сложены, одинаково одеты, одинаково похожие на меня. Мои. Моя семья.
— Рус, аккуратно, — прикрикиваю, когда старший несется вперед, не разбирая дороги.
Смеется и отмахивается рукой. Взрослый. Типа самостоятельный.
Такие одинаковые и такие разные.
Рус серьезный, увлечен техникой и цифрами. Боксер. Уже сейчас подает надежды на блестящие результаты. А Эрик характером пошел в мамулю. Творческий парень, зависающий вместо компа в книгах по истории. Что не мешает ему профессионально заниматься на картинге. Санька была сначала против — маленький же, но у меня есть ключик, помогающий убедить мою принцессу. Как бы она не противилась, все равно в итоге сдается.
— И я тебя люблю. Саш, наверное, любовь, когда настоящая, когда от сердца, она с годами не превращается в привычку, а приумножается, становится больше и глубже.
— У японцев есть такое слово — хорэнаосу. Оно означает «перевлюбиться». Вот, мне кажется, у нас так. Я каждый день в тебе влюбляюсь все больше и больше.
— Хорошее слово. И я с ним согласен. Не только любить, но и жить по—настоящему, когда вы рядом.
— Так это правда бывает?
— Правда.
Столько всего изменилось за последние годы. А ее глаза не меняются. Смотрят с таким же детским восторгом на окружающий мир, дарят все такие же эмоции и нежность моей душе.
Я видел, как менялась Саша за эти годы. Какой бледной была, когда носила Руса. Токсикоз ее доканывал. Бесконечные обмороки и капельницы, и выдержка на грани. Видел, каким шариком она стала, когда у нас получился Эрик. Совершенно неожиданно и вопреки всем прогнозам врачей. Ходила она с ним легко. Но сколько седых волос мне прибавили тяжелые вторые роды жены.
Сколько было мук и боли, когда ушел Влад. Как не боролся, но болезнь взяла свое. Помню его эмоции при встрече на пороге роддома. Когда он взял в руки первого племянника. Он плакал и не стеснялся своей слабости. Когда встречали Эрика, он уже хохотал, что его сестренка всегда делает наперекор всем. Севера очень не хватает всем нам, но наша дружба с парнями, соединившимся когда—то давно благодаря ему, крепче с каждым годом.
И чем старше мы становимся, тем больше потребности встречаться друг с другом. Для этого у нас есть свое место. Тот самый дом старенькой бабушки. Сейчас он еще больше увеличился, потому что дружная семья растет. Но по—прежнему уютный, по—прежнему ждущий всех. Пионы вдоль забора разрослись огромными кустами, а на лужайке за домом теперь целое футбольное мини—поле. И нет среди нас таких, кто откажется погонять мяч. Будь кому—то тридцать пять, а кому—то пять.
— Давид, держи Чака крепче. Сейчас бросится за мальчишками.
— Пусть бежит, малышка. Здесь никого нет.
— Ага. Он Кирилла не любит. Убежит, и опять искать будем.
Новый парень из охраны только хмыкает. Саша, когда эмоционирует, довольно громко говорит. Парень—то не виноват ни в чем. Запускал мальчишкам салют. Кто же знал, что Чак их боится? Олегыч с нас всех в ту ночь чуть скальпы не снял. Санька плакала, а мы искали пропажу. Хорошо, что сам пришел.
Малышка вдруг обнимает меня за талию, резко остановившись.
— Ты чего?
— Давид?
— М?
— Наклонись.
Прижимаюсь к жене, а она тянется к уху и шепчет: — Целоваться хочу.
Смеюсь. Моя непосредственная девочка.
Один взгляд глаза в глаза может изменить всю жизнь. И самое главное, впустить в себя этот взгляд и те чувства, которые стучатся в сердце. Важно не упустить свой шанс на счастье. Оно дается каждому, но не все вовремя понимают и открывают свое сердце навстречу чувствам.
Накрываю ее губы своими, даря горячий поцелуй. Нам, как всегда, не нужны слова. Но я все равно говорю, прерываясь на мгновение:
— Люблю тебя, моя принцесса. Моя родная.
Моя. Навсегда.
Врач скорой помощи.
Стандартный вызов. Зрелый мужчина, плохо с сердцем. Подтянутый, выглядит максимум на сорок пять, хотя по паспорту уже пятьдесят три. На возраст указывают лишь виски чуть тронутые сединой. Уютный дом, куда прибывает наша бригада, встречает приятным запахом выпечки.
