Она неуклюже спускается с последней ступени и становится так, чтобы держаться от меня на расстоянии.
— Не нужно было, — говорит тем же надрывным голосом.
— Отдашь кому-нибудь, — пожимаю плечами. Честно говоря, мне вообще все равно, что она в итоге со всем этим сделает. Я просто поступила так, как считала правильным и нужным, и никакие проявления благодарности в ответ мне не нужны. — Когда?
— Вчера ночью, — после паузы говорит Танян. — Девочка, два девятьсот.
— Поздравляю. — Это, пожалуй, даже искренне. — Как назвала?
Она так на меня смотрит, будто я спросила, с чем она собирается ее готовить.
Снова подвисает тяжелая пауза.
— Андрей… — Танян сглатывает. — Он правда не у тебя?
— Я же здесь — как он может быть у меня? — Понимаю, что, наверное, нужно как-то сразу в лоб все высказать, обозначить свое отношение ко всему этому малобюджетному мексиканскому сериалу, но просто не хочется. Ради кого и чего? — Что случилось, Танян? Я могу чем-то помочь?
Моя бывшая лучшая подруга вздрагивает словно от крепкой пощечины.
Открывает рот, и я даже мысленно готовлюсь встретить волну ненависти, но вместо этого она тянется к другому карману халата, достает оттуда сигареты, зажигалку — и закуривает.
Она точно не курила и даже успешно отучила от этой дурной привычки Виноградова.
А сейчас затягивается как курильщик с двадцатилетним стажем.
— Он сказал, что не хочет ребенка, — говорит Танян, глядя куда-то вниз на лестницу, как будто там стоит призрак человека, который превратил живую веселую девчонку в обрюзгшую несчастную женщину, за год постаревшую лет на сто. — Когда я забеременела — сказал, чтобы я не смела оставлять ребенка. Что он не готов к детям и тем более не хочет ребенка от меня.
Почему я не удивлена?
— Я хотела сделать аборт, — продолжает свою исповедь эта уже почти незнакомая мне женщина. — Два раза приходила, записывалась — и уходила. Потому что, если бы я избавилась от ребенка, тогда бы Андрей просто исчез из моей жизни.
Она выпускает серую струйку дыма и роняет взгляд в мою сторону, как будто ждет, когда же я начну истерить и обвинять ее во всех смертных грехах.
Но, мне кажется, это вообще бессмысленно.
— Даже ничего не скажешь? — в ее голосе горечь борется с иронией. — Будешь святой хорошей Алисой?
— Ты же знаешь, что ни святой, ни хорошей я никогда не была.
— Я с ним трахалась, Алиса.
— Ну логично, что ты не забеременела по сотой связи, — не могу удержаться от колкости.
— Он мне всегда нравился, — Танян идет ко мне, как будто хочет раздавить аурой своей злости на весь мир, а меня — в особенности. — Когда ты привела его в клуб, помнишь? Я уже тогда поняла, что мне нравится этот мужик и что я его хочу. Что он должен быть моим, потому что он был таким…
Она делает жест рукой, как будто рисует что-то на невидимом холсте.
— Мудаком? — подсказываю подходящее слово.
— Какого никогда бы не смогла себе позволить такая убогая серая мышь как я, — кривит губы. — Потому что всегда, всю свою жизнь, жила в тени красивой обаятельной Алисы и подбирала объедки с ее стола. Я знала, что если мне и обломится нормальный мужик, то это будет кто-то из твоих бывших или кого не захочешь ты. А то что Андрей тебе не нужен, у тебя на лбу было написано. Вот такими, — отмеривает высоту в свой рост, — красными буквами. Ты бы все равно его бросила — и тогда я могла бы забрать его себе. Мне нужно было время, чтобы появился повод с ним встретиться.
Теперь понятно, почему она так старалась не дать мне от него уйти.
Не из большой заботы о подруге.
А потому что ловила свою счастливую звезду.
— Он говорил тебе, что у нас просто дружеская договоренность? — с каким-то легким превосходством спрашивает Танян. — Когда приглашал в кафе? Что у нас просто план по возвращению тебя ему?
Киваю, уже догадываясь, что услышу в ответ.
— Мы с ним трахались, Алиса. Просто так, без обязательств. Это я придумала. Был хороший повод.
— Мне все равно. — Правда все равно.
Я не знаю ни эту женщину, ни того человека, о котором она говорит.
— Он изменял тебе все время. — Она продолжает свой акт унижения. — Спал с Диной, спал еще с какой-то своей бывшей. Спал даже со своей сводной сестрой!
— Господи. — Хочется выблевать всю эту мерзость.
— Наверное, забыл упомянуть, что они не кровные, да? Я тоже не сразу узнала, верила, что ездит помогать трудной сестренке устраивать свою жизнь. А он ее трахал. Просто потому что у них тоже «свободный секс без обязательств» уже много лет. И когда он встречался с тобой — все было так же. Утром он мог спать с тобой, а вечером — с ней. А потом опять с тобой. И иногда — вообще с кем захочет.
Мне гадко от всего этого.
Но еще гаже от того, что Танян говорит все это в надежде причинить мне боль.
Унизить.
Поставить на один уровень с собой.
Только это — не так. И никогда так же не было.
Я забираю у нее сигарету, тушу об низ подоконника и бросаю в урну.
— Хватит дымить, — говорю жестко и даже грубо. — И так хуево выглядишь.
Минуту Танян смотрит на меня пустым и безразличным рыбьим взглядом, потом тянется к карману за новой сигаретой. Демонстративно, как будто этими идиотскими выходками причиняет вред и боль мне, а не гробит свое здоровье.
Жду, пока закурит, затянется.
Отбираю сигарету, тушу и отправляю в мусорное ведро.
А когда снова пытается запустить руку в карман, успеваю ее опередить — достаю сама, зажигалку выбрасываю сразу, а сигареты у нее на глаза переламываю и сминаю.
— Да пожалуйста, — пожимает плечами Танян, но видно, что ее это очень злит. — Ты больше никак не влияешь на мою жизнь, умница и папина доченька, которая думает, что, сделав что-то хорошее, хоть когда-нибудь отмоется от клейма любовницы женатого мужика.
— Конкретно ты можешь думать обо мне все, что хочешь, — не даю ей повод ликовать. Мне действительно уже давно все равно, что и кто обо мне думает. Тем более люди, которых я добровольно и осознанно оставила в своей прошлой жизни. — Но дымить как паровоз матери новорожденной не стоит. Если ты сама настолько опустилась, что не в состоянии это понять — я тебе помогу.
Бросаю взгляд на часы.
Пора бежать, потому что нужно оставить в запасе время на случай пробок.
Танян пытается что-то сказать, но я останавливаю ее, отрицательно качая головой.
— Заеду завтра — поговорю с твоим врачом.
— Что? — не понимает Танян.
Я уже стою внизу лестницы, но все-таки задерживаюсь и поворачиваюсь для ответа.
— Думаешь, Андрей сюда заявится? Хочешь перед ним хвостом покрутить? — Ее снова несет куда-то не туда, но распаляться и тратить на это свои нервы, пожалуй, точно не стоит.
— Хочу поговорить с педиатром, который принимал малышку — у ребенка маленький вес, ей наверняка нужны какие-то особенные условия и уход. Точно не в этом месте.
— Это — мой ребенок! Не лезь к нам! — Она краснеет от бешенства. Странно и неприятно смотреть, как по перекошенному от бессильной злобы лицу текут слезы. — Тебя кто-то просил?!
— Нет, — спокойно отвечаю ей. — Но, если у малышки нет отца и почти нет матери, кто-то должен подумать о ее здоровье и благополучии. Просто потому, что может и хочет это сделать. А что будет с тобой, мне, если совсем честно, вообще насрать.
Грубо, да. Но за год в этом бизнесе и мире людей, которым все равно, чья ты дочь и что еще «зеленая» и на тебе легко можно нагреть руки, учишься понимать, что вежливость, как и любовь, нужно давать лишь тем, кто этого действительно заслуживает.
Точно не бывшим подругам, не уважающим себя настолько, чтобы превратиться в такое…
— Он все время меня твоим именем называет! — снова вдогонку орет Танян. — Чтоб ты…
Я не слышу, потому что уже выхожу за дверь и иду на пост дежурной медсестры.
