Глава сто пятнадцатая: Сумасшедшая
«Скажи пилоту, если он будет плохо и неаккуратно лететь, то после прилета я лично встречу его в аэропорту и натяну ему известно что — известно куда!» — пишу Бармаглоту, когда он присылает фото из аэропорта и сообщение, что пошел на регистрацию.
На самом деле, меня порядочно трясет.
Я боюсь летать одна, но еще больше боюсь, когда летит дорогой мне человек. Потому что самолет — он высоко и в небе, и я никак не могу повлиять на его безопасность.
Но это всего каких-то три часа.
Хоть я заранее выпила успокоительных, чтобы пережить их и не стать седой.
Вылет у Бармаглота в восемь тридцать вечера, так что я завариваю себе кофе покрепче и заранее одеваюсь, чтобы ехать в аэропорт. Ночью с этим не должно быть проблем, но все равно буду выруливать уже через час.
На всякий случай завариваю Марику чай с бергамотом — дорогой, привозной, как он любит. Купила по случаю большой пакет на пятьсот грамм.
И еще — пару рубашек. Оббегала весь город, пока нашла те, которые подошли по размеру к той его единственной, которая так и осталась среди моих вещей. Носила ее дома и случайно посадила пятно от кофе, которое так и не отстиралось. Сказала, что так и было задумано, чтобы был повод отжать.
И еще три галстука в цвет к обновкам.
Запонки из серебра с агатами.
Новый чехол на его «трехглазого» взамен того, который уже порядком поцарапался от ключей.
Все, кроме чая, аккуратно сложено в большом бумажном пакете.
Прикусываю ноготь, размышляя над тем, как лучше сделать — взять с собой и передать в аэропорту или, может, все-таки…
Думать о будущем даже страшнее, чем о падающих самолетах.
Ведь на этот раз мы оба понимаем, что третьего шанса для нас уже не будет.
Я все-таки выношу пакет в прихожую, рядом с термокружкой, куда уже залила чай. Как раз к прилету будет приятно-горячий.
Когда через пару минут звонит телефон — и на экране появляется незнакомый номер, я чувствую противную колючую дрожь по всему телу и, отвечая и прикладывая телефон к уху, на автомате бегу в гостиную. Включаю телевизор, начинаю лихорадочно листать каналы новостей.
Я дура, дура!
Все же хорошо, это просто…
— Алло? — не могу дождаться ответа. — Говорите, я слушаю.
Всхлип.
Ноги подкашиваются, тяжело, как куль, сажусь на диван.
— Алло! — прижимаю телефон так сильно, что чувствую хруст ушной раковины.
— Алиса? — спрашивает плачущий женский голос.
Что-то до моего подсознания явно доходит быстрее, потому что, хоть меня до сих пор трясет, я перестаю листать каналы.
Голова медленно, но остывает.
— Танян? — озвучиваю что-то из прошлого.
— Привет, Алиса, — отзывается она, громко шмыгая носом.
У меня немного сдавливает горло.
Это правда Танян?
Пытаюсь отыскать в памяти какие-то важные события, которые могли выпасть на сегодняшнее число, чтобы объяснить этот внезапный звонок из прошлого, но ничего не получается.
Она плачет как будто?
— Он у тебя, да? — Она всхлипывает, пытается придать голосу бодрости, но это звучит так жалко, что я чуть не скриплю зубами от неприятной оскомины.
— Кто? — не понимаю.
— Алиса, не притворяйся.
Если попытаться вспомнить наш с ней последний разговор — даже немного странно, что он практически стерся из памяти, кроме тех слов, где моя лучшая подруга объяснялась в любви человеку, которого, как я думала, я люблю. Все остальные детали стали размытыми и нечеткими, как след на песке после прилива.
Но вряд ли бы Танян стала бы спрашивать меня о Семочке Виноградовом. Во всяком случае, кажется, я была единственным человеком в ее окружении, кто не скрывал, что откровенно им брезгует.
Значит…
Март.
Почему-то это дурацкое прозвище всплывает так внезапно, что приходится опуститься на край дивана.
Сколько времени прошло.
Я вряд ли вообще о нем вспоминала как-то нарочно или осознанно.
После той нашей с Бармаглотом «черной свадьбы» я просто заблокировала его номер, удалила все фотографии и переписки, избавилась абсолютно от всего. Без сожаления, без попыток сохранить хоть что-то, потому что этот мужчина больше не имел для меня никого значения.
— Андрей — он у тебя? — немного нетерпеливо и резко повторяет вопрос Танян.
— Его уже давно нет в моей жизни, — отвечаю спокойствием на ее явно зарождающуюся истерику.
— Вы вместе сейчас? — как будто не слышит она. Снова всхлипывает, я слышу стук поставленного на тумбу стакана.
— В последний раз я разговаривала с ним лицом к лицу в тот же день, что и с тобой, — продолжаю говорить спокойно и взвешенно. — Я — последняя женщина на земле, у которой тебе стоило бы его искать, поэтому…
Танян перебивает нервным смехом, очередной порцией натужного плача и продолжает:
— Дай ему, пожалуйста, трубку. Обрадую его приятной новостью.
И в этот момент я слышу тонкий плач младенца где-то на заднем фоне нашего разговора.
Глава сто шестнадцатая: Сумасшедшая
Роддом, в котором лежит Танян, почти мне по пути.
Придется сделать небольшой крюк, но мне адски везет не влипнуть ни в какой затор, так что я даже успеваю заскочить по пути в супермаркет, купить фрукты и сок, и у меня в запасе еще достаточно времени для разговора, прежде чем ехать встречать Бармаглота.
Медсестра придирчиво осматривает меня с ног до головы, менторским тоном говорит, что часы приема с четырех до семи, а уже начало девятого, и у меня нет пропуска.
Я была готова к чему-то подобному.
Но Танян почему-то лежит в самой обычной больнице, причем не с самой лучшей репутацией в городе, поэтому я, собирая нервы в кулак, объясняю, что мне очень нужно встретится с подругой, тем более, что сама она знает о моем визите и не против.
— Я буду очень вам благодарна, — протягиваю ей презент, под который кладу эннуюю сумму денег.
Она быстро сует все это в карман, ворчит, что на этаж меня все равно не пустит, но позовет роженицу.
На маленьком пролете между этажами довольно холодно даже в июне, и безжалостно свистят сквозняки, так что я становлюсь поближе к закрытому окну, разглядывая темно-индиговое небо перед самым закатом.
Даже не хочу строить какие-то предположения.
После детского крика я просто спросила Танян, где она. Услышала адрес и сказала, что приеду.
Разговаривать по телефону о чем-то важном — это детский сад.
Тем более — разговаривать об этом с человеком, которого я когда-то называла своей потерянной сестрой, который знал обо мне все, которому я доверяла больше тайн и секретов, чем родной матери.
А сейчас у меня даже злости на нее нет.
Вообще ничего, кроме желания узнать, как она и что вообще с ней произошло за этот год.
Но, когда слышу медленные шаркающие шаги на лестнице и поворачиваюсь, часть вопросов пропадает сама собой. По крайней мере тех, которые о ее прошлом и о тех месяцах, которые мы провели, не разговаривая и никак не пересекаясь.
Она выглядит просто ужасно.
Лицо опухло, глаза красные, как будто она плакала, не переставая, весь этот год.
Она снова заметно прибавила в весе.
Икры располнели, щиколотки тяжелые, как будто этот год Танян прожила за целую жизнь наперед.
Волосы грязно-розового цвета, губы раза в два больше, чем я помню. Явно не обошлось без «наполнителя».
Но на ней какой-то дешевый халат и ни намека на украшения.
Почему-то первым делом бросаю взгляд на безымянный палец правой руки — кольца нет.
Танян замечает это и нервно сует руку в карман, свободной плотнее запахивает полы халата на груди.
Она тоже меня изучает.
И ее большие губы поджимаются, а по щекам снова бегут слезы.
— Это тебе, — показываю стоящий на подоконнике бумажный пакет. — Там яблоки, бананы, яблочный сок. Вроде все, что можно роженицам.
