мне потянуть ткань ниже, его дыхание сбивается, а когда я беру его член в руку и вовсе замирает.
Откидываю волосы назад, завладев его достоинством, плавно двигаю рукой. Он не посмеет меня прервать или нарушить мои правила, а сейчас действуют именно они. Я решаю, когда ускориться, я определяю глубину, я позволяю или нет взять меня за волосы, чтобы управлять мной — он никогда не давит и не лезет со своим уставом в мой монастырь. И даже тот факт, что сегодня я позволяю ему сразу все, кладя руку мне на затылок, не означает, что я отдаю бразды правления. Это означает лишь то, что я хочу, чтобы он доминировал. Я. Не он.
Макс откидывает голову назад и стонет, стоит мне коснуться его, сжимает волосы на затылке, но не спешит управлять. На самом деле, ему до определенного момента тоже нравится все, что делаю я, просто в какой-то момент он не выдерживает и ускоряет меня — это уже другой разговор, как никак. Сейчас же он просто следует за мной, за моим темпом и за моей глубиной, на которую я его пускаю. Я завожусь все сильнее и сильнее, немного ускоряюсь, делаю это с большей амплитудой, вырывая из своего мужчины свои заслуженные стоны. Они принадлежат мне. Они мои.
«И он тоже…» — слегка улыбаюсь, поднимаю глаза и сталкиваюсь с его.
Прекрасно знаю, что означает это его состояние — он редко «досиживает» до конца, а если честно, то вообще никогда. Тянет меня за руку, чтобы я встала, потом подхватывает на руки и несет в сторону спальни. Я целую его шею, шепчу глупости, улыбаюсь, ощущая грудью уверенное, быстрое биение сердца, а когда оказываюсь на лопатках — сдаюсь. Теперь он главный, и я покоряюсь. Макс тянет мои шортики на себя. Зная наперед, что все так и будет, что я непременно окажусь вот в таком положении, я предусмотрительно не одела белье, и на это он улыбается. Конечно замечает, он всегда все замечает. Хитрый, Чеширский взгляд не отпускает пока он ведет губами по груди, уделяя каждой внимание, ниже, к животу, потом еще ниже. Оплетает мои ноги, и дальше я распадаюсь, сначала от потока горячего дыхания, потом от прикосновения жгучего языка.
Все. Моя капитуляция абсолютна…и получив за добровольный выброс белого флага целых три оргазма, я засыпаю в крепких, дорогих сердцу объятиях, шепча:
— Я так тебя люблю…
Он не отвечает. Снова. И это единственное, что отвлекает меня от усталости достаточно, чтобы обернуться. Мне, если честно, страшно увидеть на его лице непонимание или отторжение, но и этого не происходит. Макс спит, тогда я касаюсь губ аккуратно и нежно, добавляя:
— Спи сладко, любовь моя…
А потом и сама проваливаюсь с единственной мыслью:
«Желание в бокале сработало — он мое чудо…»
* * *
Мы просыпаемся вместе. Я на его груди, а когда поднимаю сонный взгляд, замечаю, что Макс тоже уже не спит. Лежит, закинув руку за голову, пялится в потолок и о чем-то думает.
— Привет…
— С добрым утром, котенок, — улыбается, убирая волосы с моего лица, — Как спалось?
— Просто прекрасно, — утыкаюсь носом ему в грудь и усмехаюсь, — А тебе?
— Еще лучше. Амелия…
— М? — поднимаю глаза, сталкиваясь с его серьезным ответом, и тушуюсь, — Что такое?
— Мне надо уехать.
— Что? Надолго?
— До вечера. Прости, это очень срочно, я ждал, пока ты проснешься.
— Что-то случилось?
— Нет, — усмехается и садится, потирая глаза руками.
«А мне кажется, что да…»
— Хорошо?
— Это вопрос?
— Мне кажется, что ты…врешь.
Признание заставляет его обернуться, и на секунду я, кажется, вижу подтверждение, но оно быстро уходит. Или его вовсе не было?
— Ничего не случилось, — спокойно отвечает, — Это касается нашего плана. Появилась кое какая возможность, и я хочу ей воспользоваться. Не обидишься?
— Нет.
Конечно мне обидно, конечно я вру, и конечно он это понимает, но у нас нет другого выбора. Логично, что если есть возможность побыстрее со всем покончить, надо ловить ее за хвост. Ведь чем быстрее все кончится, тем быстрее мы сможем жить спокойно. Поэтому я стараюсь улыбаться, когда мы привычно прощаемся в дверях…
— Приготовишь ужин?
— Да, — уже со смехом киваю, а он хитро добавляет.
— А оденешь кое что, если я это привезу?
— Что же ты собираешься привести?
— Увидишь. Это да?
— Ладно.
Макс нежно целует меня и уходит, а я закрываю дверь. Иду обратно в гостиную, где не помешает собрать тарелки. Правда планы мои летят к черту, когда я вдруг слышу поворот ключа в замке. Улыбаюсь шире.
«Наверно, он что-то забыл, а может и вовсе ему не нужно уезжать?» — подрываюсь и сразу иду встречать.
Конечно же. Я всегда его встречаю, если не злюсь, но стоит мне выйти из-за стены, как я застываю. Все мое тело покрывается колючими мурашками, меня бросает в холодный пот, а воздух становится гуще самой гадкой каши. Потому что это не Макс. На пороге стоит его отец.
Я теряюсь. Не знаю, что мне делать абсолютно, а глядя на рождение улыбки на этой мерзкой роже, и вовсе весь мир летит в тартарары…
— Какие люди… — тихо протягивает, плавно расстегивая пальто, — Здравствуй, Амелия.
Глава 23. Любовница. Амелия
18; Январь
— Здравствуй, Амелия.
«Что…?» — я даже про себя орать не могу, настолько в шоке.
Властелин мира кайфует. Он снимает с себя черное, шикарное пальто и по-хозяйски открывает шкаф, откуда достает вешалку.
— Как отметила Новый год?
«Почему он так спокоен?!»
— Я думаю, что ты спрашиваешь себя о многом, — тихо, играючи протягивает, а потом оборачивается ко мне, застилая собой весь мир.
— Я люблю капучино с двумя палочками корицы.
Эта фраза так жестко резонирует в моем мозгу, что когда он делает шаг, я резко дергаюсь назад и врезаюсь в угол спиной. Больно очень, и внутри я шиплю, но снаружи лишь тяжело и часто вдыхаю. Властелин тормозит, но не потому что беспокоится за меня — он играет, смакует и наслаждается. Вижу это по глазам…
— Если вы меня коснетесь, я…
— Стоп, — снисходительно кривится, — Я никогда не брал женщин против их воли. Я не Ревцов, и меня это абсолютно не возбуждает, так что все, что ты себе вообразила — сноси.
— Зачем тогда вы пришли?
— Поговорить.
— Я не хочу с вами…
— Поверь мне, Амелия, этот разговор тебе будет очень интересен…
Александровский проходит вглубь квартиры, засунув руки в карманы брюк и не разуваясь. Конечно, чего от него еще
