ждать?! Но я хотя бы могу дышать, когда его фигура скрывается из поля зрения, правда такой расклад вряд ли в его духе. Ему хочется властвовать всегда и везде, поэтому тут же сжимает новое кольцо напряжения вокруг моей шеи, крикнув.
— Кофе. И оденься, дорогая, по-приличней. Я могу счесть твой вид провокацией…
«Не сочтет, просто хочет, чтобы я делала то, что он хочет…» — понимаю, но все равно бегом несусь в свою спальню, чтобы сменить легкое платье на бадлон под подбородок и джинсы.
Мне самой претит его взгляд, от которого хочется единственное что, так это отмыться под обжигающим, контрастным душем.
«Чего он хочет?!» — без понятия, но мне не нравится все это. Очень не нравится…
* * *
Хороший тон велит угостить гостя напитком и следовать всем пожеланием. Конечно, Властелин мира не может считаться желанным гостем, но делать ему капучино, значит оттянуть тот момент, когда наше рандеву невозможно будет избежать. И я копаюсь максимально долго, а когда уже не нахожу причин задержаться, его обнаруживаю в гостиной. Александровский сидит в кресле и с улыбкой осматривает мой бардак, отмечает.
— Ночь прошла неплохо, судя по всему?
Я ставлю чашку на столик рядом с ним и отхожу на безопасное расстояние, сжимая себя руками. Стараюсь по крайней мере держать лицо, когда холодно интересуюсь.
— Что вы здесь делаете?
— Забавный вопрос. Это квартира моей жены, но я тебе отвечу в знак восхищения твоей храбростью, милая.
Властелин берет чашку и отпивает, снова тянет время, играя на моих нервах, наблюдает. Я ежусь под его взглядом и присаживаюсь в другое кресло точно напротив него, хмурю брови. Бесит, но я скорее сдохну, чем подам голос и проиграю эту войну. Петр Геннадьевич словно читает мысли и усмехается, ставит чашку на блюдце и откидывается на спинку кресла с улыбкой.
— После нашего разговора с Максом на аукционе, я так и знал, что он отвезет тебя сюда.
«ЧТО?!?!» — слегка расширяю глаза, — «Макс ему рассказал?! Но…»
— Ты не знала этого, да? Он тебе не сказал, что я все знаю?
«ВСЕ?!» — «Так! Стопари! Не смей поддаваться!!!»
— Не понимаю о чем речь.
— О, не притворяйся, Амелия. Макс пытался тебя спрятать от меня. Я его понимаю, после истории с Лилианой, он мне доверять не может, особенно если взять в расчет чувства, которые я к тебе питаю…
Мне стоит больших усилий не скривиться от этой информации, Властелин лишь гаже улыбается.
— Я давно понял, что у него новая зазноба. Теперь все встает на свои места. Вот почему Ревцов оказался так сильно избит. Ты была в той квартире, не так ли? Это твои царапины на его шее?
«Твою. Мать. Как я могла об этом забыть?! Как могла не заметить?! Черт-черт-черт!!!»
— Отпираться глупо.
— Да, — сознаюсь, это ведь действительно глупо скрывать, а от ощущения своего превосходства чертов Александровский аж раздувается.
«Надеюсь, что когда-нибудь ты лопнешь, кусок надменного говна!»
— Но Макс его не убивал, я правильно понимаю?
— Нет. Он сам в себя выстрелил. Почему не знаю.
— Я знаю.
Сложно скрыть любопытство, я ведь так и не поняла до конца, что случилось в тот ужасный день, и естественно Властелин это подмечает и ликует. Я вижу в нем четко и ясно эту отличительную черту — наслаждение своей властью. Поэтому я ни за что не спрошу сама, никогда и ни за что! Не собираюсь подкидывать дров в огонь его самомнения, а расправляю плечи и гордо молчу, вздернув нос. Говорят, что любопытство не порок, а гордыня да, но в этом случае все обстоит несколько иначе. Любопытство значит — проигрыш, а гордыня и вовсе не гордыня, а гордость, то есть чувство собственного достоинства, которое я ни за что не уроню. Особенно перед ним. И это ему известно. Петр Геннадьевич усмехается, водя пальцами по деревянному подлокотнику кресла, а потом вдруг тихо шепчет.
— И ты будешь говорить, что не похожа на свою мать?
Жаль, я это слышу, но я горжусь собой дважды, когда не реагирую даже голосом, в котором веет исключительно холодом.
— Вы здесь за тем, чтобы обсудить мое ДНК?
— Вообще-то нет, просто подмечаю очевидное. Итак, о чем мы говорили? Ах да, о Ревцове. Думаю, что тебе очень интересно, почему он себя все-таки убил…
«Никогда и ничего не проси, особенно у тех, кто сильнее тебя. Сами предложат, и сами все дадут!» — спасибо Воланд. [21]
— …У него были серьезные проблемы с психикой, дорогая…
— А то я не знала.
— Да, это очевидно, но…наверно сейчас я тебя очень удивлю. Их семейный врач говорит, что не замечал за Ревцовым явных отклонений…
— Это шутка?!
— Нет, Амелия. Было бы удобно свалить все, что он сделал, а это, поверь мне, не мало, на расстройство психики, но, к сожалению, это не так. Иногда люди делают разные вещи, просто потому что могут их делать.
«К чему он клонит?…» — леденею изнутри, он же невзначай покручивает кольцо на пальце с такой…пугающей полу-улыбкой, аж дрожь берет…
Но к чему бы он не вел, Петр Геннадьевич снова возвращается к Ревцову. Намерено дразнит…очевидно.
«Твою мать, во что я все-таки влезла?…»
— Я все же склоняюсь к тому, что у него было острое ПТСР [22]. Ревцов потерял своего любимого сына, несомненно, это не прошлом даром. К тому же все тот же врач признается, что в последнее время он стал вести себя…странно.
— Например?
— Например видел вещи, которых нет, говорил с людьми, которые давно умерли…или недавно.
— Он приехал в Москву, чтобы вам отомстить, да?
— Совершенно верно, дорогая. Он думал, что это я убил его сыночка, когда вскрыл все его махинации. Кстати, спасибо. Благодаря тебе я стал еще богаче…
— Не благодарите.
Раздается тихий смех, Властелин глушит еще немного кофе, при этом разглядывая меня из под опущенных ресниц, а когда опускает чашку, выдает так…спокойно. Как само собой разумеющееся…
— Если бы он серьезно навредил моему сыну, или, не дай Бог, убил его, я нашел бы твоего друга даже в аду, и заставил бы тебя смотреть, как потрошу его своим огромным, охотничьим ножом.
Помню, как говорила тоже самое, и по спине бегут мурашки.
«Он совершенно точно играет со мной, ну а я…что я? Я совершенно точно в проигрышной ситуации…»
— Тебе крупно повезло, что Макс отделался легким, ножевым ранением, дорогая.
— Я здесь не при чем…
— Как же? Разве не из-за тебя он несся со скоростью в двести километров в час
