— Тогда надо подогреть, — вмешался мрачный голос Джоша Обермана, который приплелся из другого конца комнаты, огорченный, что никак не может связаться с Ровеной Гордон. Она не отвечала и дома. — Мы-то знаем, это щедрая цена за «Меншн». Но нас устроит, потому что каждый в группе покупателей имеет возможность получить свой кусок.
— Верно, — согласился Эли Лебер. — Ни один банк не поддержит Майлза с такой ценой.
— А что вы предлагаете? — поинтересовался Квин, как бы подтрунивая над старым козлом.
— Я предлагаю позвонить в «Меншн» и сказать их правлению, что, если они не поставят свои подписи к концу дня, цена станет четыре двадцать пять. А к понедельнику четыре двадцать, — резко сказал Оберман.
— Мы не можем этого сделать, — неуверенно сказал Гуверс.
— А почему нет? — спросил Оберман.
Джерри Квин посмотрел на своего босса, чувствуя, как адреналин выбросился в кровь.
— А почему в самом деле нет? — спросил Эдвард. — Джентльмены, давайте-ка немножко надавим.
Ровена и перепуганный водитель, поддерживая Топаз, вели ее к главной двери больницы, где ее тут же положили на носилки и понесли в родильную палату.
— Не оставляй меня, — еле дыша сказала Топаз, вцепившись в руку Ровены.
— Я никуда не ухожу. Я здесь. — Она повернулась к санитару: — Это Топаз Росси. Она собиралась рожать именно здесь. Она ждет двойню… Схватки через каждые пять минут.
— Кто муж? — поинтересовался кто-то.
— Джо… — простонала Топаз.
— Джо Голдштейн из Эн-би-си, — сказала Ровена. — Я попросила сообщить ему. Но не знаю, где он сейчас…
— Мы свяжемся с ним, — пообещала медсестра.
— Я не хочу, чтобы Ровена уходила, — сказала Топаз, когда ее уже заносили в родильное отделение.
— Вы можете ей дать что-то обезболивающее? — спросила Ровена.
— А ты-то, черт побери, чего плачешь? Не ты же рожаешь! — сказала Топаз.
— Попытайтесь расслабиться, — успокаивала обеих медсестра. — Все будет замечательно.
— Хочешь гамбургер? — спросил Джош Оберман Майкла Кребса. — Бутерброд, китайское что-нибудь?
— Нет, спасибо, — ответил Кребс. Он огляделся, увидел весь этот хаос в комнате заседаний. — А что, черт побери, здесь такое?
— Это консорциум, который только что выпустил ультиматум, — сказал ему Ник Эдвард. — Добро пожаловать к акулам бизнеса.
— Как там пресса? Толчется снаружи? — спросил Мэт Гуверс.
— Настоящий сумасшедший дом, — ответил Кребс, улыбаясь. — В последний раз я пользовался таким вниманием, когда выходил с приема вместе с Джо Хантером и Синди Кроуфорд.
— Где, черт побери, Топаз Росси? — шипел председатель «Америкэн мэгэзинз».
— Где Ровена? — спросил Майкл у Джошуа.
— То-то и оно, — сказал Оберман.
Сердце Джо Голдштейна никогда не билось быстрее. Даже когда он был защитником футбольной команды в школе. Когда проходил собеседование перед приемом на важную должность. И даже когда потерял невинность.
У нас двойня! Я становлюсь отцом! Боже мой, а что, если она уже…
— У меня двойня, — сказал он еле дыша в приемной. Он бросил такси, застрявшее в пробке за шесть блоков от больницы. И прибежал сюда.
— Правда? — спросили в приемной, подавляя смех. — Слушаем вас, сэр. А как зовут вашу партнершу?
— Росси, Топаз Росси. Моя жена. Я Джо Голдштейн, — сказал он.
— Мистер Голдштейн, мы как раз ждем вас, — кивнула, улыбаясь, медсестра. — Будьте добры, следуйте за мной.
— Грэхем Хэкстон на проводе! — сказал кто-то. Все затихли. Грэхем — председатель правления «Меншн индастриз». Помощник держал трубку, не зная, кому ее дать — Гуверсу или Оберману.
— Возраст поважнее красоты, — сказал Оберман Мэту и схватил трубку. Послушал несколько секунд.
— В таком случае наши адвокаты будут держать с вами связь, — сказал он спокойно. — Спасибо, Грэхем.
Он положил трубку и повернулся к толпе бизнесменов, задержавших дыхание, как дети возле рождественской елки.
— Мы сделали сукина сына!
Джо ворвался в родильную палату и остановился как вкопанный.
Топаз сидела среди подушек, два маленьких кулька были прижаты к каждой груди. Ее лицо светилось такой любовью, что он подумал — никогда в жизни его жена не была такой красивой.
Она подняла голову, когда он влетел в комнату.
— У нас сын и дочь, — сообщила она.
— Я люблю тебя, Топаз, — сказал Джо, глядя на свою семью, и глаза его наполнились слезами.
В коридоре Ровена Гордон нашла телефон и позвонила на мобильный Джошу Оберману.
— Джош? Там что, праздник? — спросила она, услышав дикие вопли.
— Гордон? Ты? — спросил председатель. — Черт побери, где тебя носит весь день? Все хотят с тобой связаться. Я в «Моган Макаскил» со всей командой.
— Что? Так мы объявили цену?
— Да, мы объявили цену! И мы выставили им ультиматум. Мы заставили их принять его. Обменялись подписями. И КУПИЛИ КОМПАНИЮ! И ты пропустила все это!
Она оглянулась на родильную палату, где Якоба и Ровену Голдштейн отец впервые взял на руки.
— Нет, я ничего не пропустила.
Ровена и Топаз стали близкими подругами. Мэтью Гуверс ушел в отставку из «Америкэн мэгэзинз» через четыре месяца после этого события, и Топаз Росси стала его преемницей. Самой могущественной женщиной в журналистике. Топаз и Джо обожали своих детей и по-прежнему сходили с ума от любви друг к другу.
Помолвка Джона Меткалфа и Ровены Гордон была расторгнута.
Барбара Линкольн развелась с Джейком Барбером, а потом они снова поженились, во второй раз брак оказался очень счастливым.
Третий альбом «Атомик масс» был распродан по всему миру тиражом шестнадцать миллионов.
Джошуа Обермана увезли из офиса в нью-йоркскую больницу с сердечным приступом через несколько дней после сделки. Он выжил. Оказывается, Джош давно отмахивался от указаний докторов уйти от дел, он не хотел оставить «Мьюзика» под угрозой. На этот раз он ушел, настояв, чтобы все его акции отошли к Ровене Гордон.
— Не делайте глупостей, Оберман, это стоит миллионы, — возражала Ровена.
— У меня уже есть миллионы. Делай, что говорю, — резко сказал старик.
— Так отдайте семье.
— А ты и есть семья.
Он приходил к Ровене каждый понедельник на ужин, в пятницу звонил ей, чтобы покритиковать за ошибки.
Ровена Гордон стала первой женщиной — главой такой крупной фирмы в истории индустрии звукозаписи. Она перестала встречаться с Майклом Кребсом.
