class="p1">Гордеев попросил трое суток на обдумывание. Впрочем, у него-то сомнений не было, он готов был отправиться туда хоть тот же час… Но сейчас он не решал ничего. Вся его жизнь, его будущее и настоящее, были теперь в руках Славки. Ради них с сыном он был готов и на пенсию, и на огород в пять соток. Тем более что в тайнике всё ещё ждали своего часа камушки, предусмотрительно отсыпанные от общей кучки, а значит, и «огородик» мог быть побольше, и не в глубинке, а где-нибудь на море… Конечно, придётся привыкать к новой жизни, да. Возможно даже ломаться. Но он был готов — ради них.
Никому не сообщал о своём возвращении, даже Доку. Ни до кого сейчас было, кроме Славки и сына. Волнение заставляло цепенеть, как сопливого пацана перед свиданием. Что говорить, о чём? Как себя вести? Кто бы знал!
Забрал из тайника маленькую коробочку: серьги-цветочка с африканским жёлтыми алмазами в сердцевинах, и такое же точно колечко, которое, поддавшись минутной слабости, заказал ещё перед тем волшебным лесным Новым годом, но так и не решился подарить. Рука не поднялась привязывать её ещё и кольцом, словно обещать что-то большее… чем грядущее предательство. А потом и вовсе пришлось подменить серьги на стекло, и как-то всё стало совсем уж неуместно…
И вот, пролежав в тайнике долгие три года, украшения возвращались к той единственной, которой могли принадлежать. А если не примет… Ну что ж, тогда не принадлежать им никому, кроме речного омута.
А вот по поводу сына вообще не представлял, как быть, что дарить. Готов был и небо, и весь мир, и всю свою жизнь, но не был уверен, что им от него нужен даже этот визит. А потому решил не бежать впереди паровоза и начать… с привычной разведки боем. Всё как обычно — прийти, увидеть, а дальше по ситуации.
Заходя во двор, увидел выходящего из Славкиного подъезда Коломойца. Отпрянул за куст, дождался, пока пройдёт мимо. Замешкался на мгновенье… и всё-таки пошёл дальше.
Славка открыла практически сразу, словно ждала.
…Кого? Коломойца?
Замерли оба. Оцепенели. Неуловимо другая, но ещё более красивая и манящая, с какой-то новой, серьёзной глубиной во взгляде и особенной плавной грацией, сменившей девчачью угловатость. Секунда, другая, десятая…
— Ты? — наконец поёжилась Славка, словно от него повеяло холодом. Обхватила себя руками, невербально закрываясь. И это плохо. Очень.
— Я, — спокойно кивнул Гордеев, хотя внутри всё бурлило.
Она растерянно заправила прядь за ухо и открыла дверь шире:
— Ну ладно, заходи…
«Раз пришёл…» — послышалось Гордееву недосказанное.
Чувствуя чудовищное напряжение, проследовал за ней на кухню, остановился на пороге. Славка бесцельно переставляла посуду на столе и усиленно отводила взгляд. Гнетущее молчание.
— Как… — она снова поёжилась, словно выдавливая свою вежливость через силу, — как дела?
— Нормально, — пожал плечами Гордеев, понимая, что никогда, даже намёками не сможет рассказать ей о том, где провёл последние пару лет и чем занимался. А без этого — ну с чего она снова должна ему верить? — Кстати, это… — Замялся на мгновение, глядя на нелепое ведёрко в руке. — Это тебе.
«Вам!» — прозвучало в голове, но начать разговор о сыне казалось сейчас ещё глупее, чем притащить это чёртово мороженное.
— Что это?
— Крем-брюле.
— М, — кивнула Славка, всё ещё судорожно обнимая себя руками и даже не делая попытки забрать ведёрко. — Спасибо. Чаю?
Что это — шок или он и вправду здесь неуместен? И почему вдруг так вязко отяжелел язык, словно разучился говорить?
— Да, давай, — дежурно согласился Гордеев, а сам всё продолжал стоять на пороге.
Сердце пропускало удары, при взгляде на её склонённую головку и беззащитно поджатые плечи. Хотелось сорваться, обнять, зарыться лицом в волосы, исступлённо просить прощения и шептать о любви, о том, как дни и ночи напролёт думал ли о ней одной, о том, что жизни не видит без них… Но бионический протез, полностью восполняющий утерянные функции, стал вдруг ощущаться таким убогим, что захотелось спрятать ногу. Скрыть сам факт, что её больше нет. Всё-таки дурная это затея. Он инвалид, пенсионер, угрюмый грязный крокодил, а Славка… От её близости всё внутри переворачивалось. Она невероятная. В ней одной сошлись все смыслы.
— Кстати, это тоже тебе. То есть… твоё. — Поставил на стол коробочку, словно со стороны наблюдая за неловкой деревянностью своих движений. — Просто возвращаю.
Всё-таки надо было иначе. Издалека, через Дока. Сначала сообщить ей о себе, всё разузнать, а потом уже…
Она взяла коробочку, неловко раскрыла и замерла при взгляде на серьги… Стиснула зубы, так что под скулами прорезались тени… И вдруг, нахмурившись, бросила коробку на стол.
— Я сейчас!
Стремительно обдав своим теплом и запахом, скрылась где-то в комнатах. А Гордеев так и остался стоять, как полный дурак, не понимая, что теперь. Минута, другая. Славка всё не возвращалась.
Просто повернуться и уйти, избавив её от необходимости что-то объяснять, чувствовать себя неловко за его идиотизм, и вообще, не портить ей жизнь?
Растёр затылок, выругался сквозь зубы:
— Твою мать… Чёрт…
Хорошо на службе — ты просто делаешь, что должен и просчитываешь варианты наперёд, а тут… Как ни считай, ничего не устраивает, кроме одного — быть с ней. Но что, если ей самой это на хрен не нужно?
Хорошо хоть кольцо осталось в кармане, а то было бы совсем нелепо…
— К чёрту!..
* * *
Сердце ёкнуло и замерло, болезненно проваливаясь куда-то всё ниже и ниже. Как часто я представляла эту встречу! Боже, сколько вариантов проигрывала в уме — от страстных объятий, до своего холодного, в обраточку за аэропорт, напускного безразличия. Но ни разу не представила такого — чтобы Игнат просто вернулся, как ни в чём не бывало, по-бытовому, так, словно вот только что ушёл…
И в груди защемило вдруг. А кто сказал-то, что он вернулся? Что не заглянул на минуточку, проездом оказавшись в городе? Что в соседней гостинице не ждёт… семья?
— Ты?
Боже, что я несу…
— Я.
Невозмутимый, непроницаемый гад. Настолько МОЙ, что от одного только взгляда на щетинистый подбородок губы разгорелись вкусом его поцелуев, а по телу поползли колючие мурашки.
— Ладно… заходи. — Открыла дверь шире, буквально спрятавшись за неё, жадно впиваясь взглядом в его профиль… И тут же испуганно отвела глаза — слишком уж он спокоен. Словно действительно заглянул проездом.
Затылком чувствуя его изучающий взгляд, сразу же вспомнила свои прилипшие после родов четыре лишних килограмма… Мучительно вспыхнула и отвернулась, пытаясь скрыть волнение. Но оно прорывалось.
