Я знаю, что она плачет, ведь я чувствую легкую дрожь ее тела, слышу это тихое сопение. Кара думает, что я не слышу, как она плачет Эммету по ночам. Моя лучшая подруга любит меня до безумия, и я большой везунчик.
— Где он? — мое тело сотрясается от рыданий, и Кара зарывается лицом в мои волосы, сотрясаясь вместе со мной. — Он сказал, что вернется. Он сказал, что все исправит, что найдет ответ и все объяснит. Он обещал, Кара, но прошло уже два дня, а его все нет.
— Картер будет здесь, — шепчет она. — Он обещал, — уверенно говорит она, хотя слова очень тяжелые. Когда я выбираюсь из ее объятий и сажусь, она тоже садится, вытирая щеки.
— Моему сердцу так больно, — признаюсь я, смахивая слезу, собравшуюся в уголке глаза. — Это не похоже на Картера. Совсем не похоже. Он говорил о нашей свадьбе и детях. Он называл это место нашим домом задолго до того, как я переехала. Он хотел делиться всем, всей своей жизнью. А я лишь хотела быть только частью этого, частью его.
— О, милая, — Кара накрывает мои руки своими. — Ты — его самая большая часть. Ты знаешь это.
— Почему он не может просто поговорить со мной? Что его останавливает? Что он скрывает?
Какая-то часть меня уверена, что Кара знает, что происходит, что она умирает от желания рассказать мне, и, если я прямо попрошу ее об этом, она это сделает. Но это ставит ее и Эммета в положение, в котором они не должны быть, это заставляет их выбирать стороны между их лучшими друзьями. Я не хочу, чтобы им пришлось это делать, потому что я не хочу, чтобы стороны были. Я должна верить, что этому всему есть вполне логичная причина, даже если Картер и слегка сошел с верного пути.
— Что, если он никогда не вернется? Что если мы не сможем это исправить, что бы это ни было, и наша вечность закончится?
Кара открывает рот, чтобы ответить, но я мотаю головой, останавливая ее прежде, чем она начнет что-то говорить.
— Если бы все было наоборот, если бы я пыталась найти свой путь через это, Картер не принял бы отказа. Картер толкнул бы дверь и потребовал, чтобы мы сделали это вместе. Он не позволил бы мне пройти через это в одиночку, даже если бы я умоляла его об этом, как бы я ни старалась оттолкнуть его.
Голубые глаза Кары смотрят на меня.
— Ты права.
— Я не хочу, чтобы он справлялся с этим, чтобы он пытался быть сильным сам по себе.
— Тогда чего ты хочешь?
Мое горло сжимается, а стук сердце отдает в животе. Все нервные окончания напряжены от моего желания все исправить, от желания быть рядом с моим человеком, а не чувствовать себя потерянной без него. Так чего же я хочу? Я хочу его, я хочу нас. Вместе и навсегда. Мне нужны ответы, которых я заслуживаю, и если ему трудно их найти, то я хочу помочь ему в этом.
— Я хочу показать ему то, что он показывал мне все это время. Что вместе мы сильнее.
Вот почему в свой обеденный перерыв я звоню ему. Три раза. Когда в четвертый раз меня перекидывает на его голосовую почту, я оказываюсь в своей машине перед домом, который должен был стать моим домом. Домом, которым он был все эти месяцы, просто из-за человека в нем, из-за воспоминаний, созданных в этих стенах.
Его внедорожник стоит на подъездной дорожке, хотя он стоял в гараже. Картер больше не водит эту машину. Он говорит, что теперь это мой ребенок, а я стала его.
Так если он дома, почему он не открывает дверь?
Я стучу снова, снова и снова, а мой телефон продолжает жужжать, домофон сообщает мне, что у входной двери кто-то есть. Я знаю, что у входной двери кто-то есть, этот кто-то — я.
Я не горжусь тем, что мои стуки от робких и нежных переходят к неистовым и сильным, моя ладонь шлепает по дереву, когда я умоляю Картера подойти, открыть дверь, впустить меня. Я звоню ему на телефон раз, потом два, и когда я наконец сдаюсь, набираю код на входной двери, когда он трижды пищит и говорит мне, что он не подходит, что код не тот, что был всего несколько дней назад, на моих глазах наворачиваются слезы.
Я опускаюсь на ступеньки крыльца, когда открываются ворота, и, подтянув колени к груди, зарываю лицо руками и рыдаю. Вся надежда, за которую я цеплялась, покидает меня, и теперь у меня остался лишь страх, который я пыталась игнорировать. Тот, что ползет по моему животу и пытается устроить дом в моей груди. Я не хочу позволить ему это сделать.
Что-то теплое и влажное касается моего локтя, затем пальцев. Оно прижимается к моему уху, и я втягиваю носом воздух, выглядывая сквозь щель в своих руках на две золотые лапы у меня между ног.
— Олли.
От звука своего имени я делаю глубокий вдох, от всей любви, с которой оно прошептано, я в шоке. Страх, который так старался пустить во мне корни, исчезает, когда две теплые руки обхватывают мое лицо.
На меня смотрят изумрудные глаза в слезах. И когда я выкрикиваю его имя, резкий вдох Картера застревает в его горле, прежде чем он обхватывает меня руками и заключает в свои объятия.
— Ты не отвечал на звонки, — плачу я. — И код. Я пробовала код, и он не подходит. Ты заблокировал меня.
— О, детка, — его ладонь грубо скользит по моей спине, когда я прижимаюсь к нему. — Нет. Я бы никогда не попытался выселить тебя из дома. Я изменил его, чтобы не пускать всех остальных. Все так давило, и без тебя мне нужно было время, чтобы без посторонних обо всем подумать.
— Ты сказал, что вернешься, Картер. Ты говорил это. Но ты… — я отрываю лицо от его шеи, вытираю мокрые щеки, когда он обнимает меня. — Почему ты не вернулся ко мне?
Его щеки от стыда краснеют. Картер садится на ступеньку, усаживая меня к себе на колени, и откидывает мои волосы с влажного лица, когда Дублин ложится рядом с нами.
— Все еще сломано, Олли. Я должен… должен исправить это, прежде чем заслужить право вернуться к тебе.
Я быстро мотаю головой и сжимаю в руках его футболку, когда очередной всхлип вырывается из моего горла.
— Нет, — говорю я твердо. — Нет. Это не то, чему ты меня учил. Ты учил меня общаться. Ты научил меня опираться на тебя, когда мне нужна сила, и ты тоже должен опираться на меня. Потому что мы должны справляться с этим вместе, не так ли? Работать над трудностями, над страхами?
Его глаза затуманиваются, неуверенность берет верх и крадет блеск его вечнозеленого леса, заменяет его мрачным и серым туманом. Его густые ресницы трепещут, когда он прижимается лбом к моему, и в его голосе слышится дрожь, когда Картер шепчет: — Мне так страшно, Оливия.
Обхватив его лицо ладонями, я провожу пальцами по нежной коже под его глазами, чтобы он открыл их.
— Я не хочу, чтобы тебе было страшно одному. В наших отношениях все иначе.
Мой язык касается моей верхней губы, пробуя соленость моих слез, и, прежде чем я успеваю подумать дважды, я накрываю его рот своим. Пальцы Картера ползут по моей спине, ныряют в мои волосы, прижимают меня к себе, пока я целую его.
Когда я отстраняюсь, я улавливаю единственную слезинку, скатившуюся по его щеке.
— Пожалуйста, поговори со мной, Картер. Расскажи мне, что случилось. Скажи мне правду, и вместе мы найдем ответы.
Он прерывисто дышит, облизывает губы, кончики его пальцев прижимаются к моей коже, и, наконец, он говорит.
— Я действительно поднялся с ними наверх, — тихо говорит он мне. — С Кортни и другой девушкой, ее подругой, я до сих пор не знаю ее имени. Я пошел с ними наверх только потому, что у Кортни был… У нее был мой телефон. Ее подруга нашла его в туалете в ресторане. Я был так беспечен, и, должно быть, забыл его, а когда Кортни показала его мне… — Картер сглатывает, его взгляд ищет мой. — У нее была одна из твоих обнаженных фотографий.
Мое горло будто сковал гнев и страх. Гнев за то, что кто-то может быть таким бессердечным, страх за то, что это значит для меня, для нас. А еще что-то ноет, где-то в затылке, что я не идеальна. Напоминает, что до меня было так много женщин с талией меньше моей, с более округлой грудью. Стыд бурлит в моем животе, но лишь на мгновение. Потому что потом я вспоминаю, что для Картера я идеальна, что он считает меня красивой, а то, что думают другие, не имеет ни малейшего значения.
