— Будет только хуже, если я… ммм, если я останусь.
— Я знаю. Я справляюсь с этим. Мы всегда справляемся. Я предупредил всех, чтобы ждали нового, рычащего Гаррета.
— Но мне нравится старый, нежный Гаррет.
Его темп замедляется до мучительной скорости, пальцы ослабевают на моих бедрах, там, где они прочно обосновались на моей коже.
— Гаррет, — хнычу я, хлопая себя по заднице. — Сильнее.
— Ты сказала, что предпочитаешь нежность.
— Для нежности есть время и место, но прямо сейчас это не оно, не так ли? Трахни меня так, чтобы я это чувствовала.
Его язык скользит по моей шее.
— Скажи, пожалуйста.
— Трахни меня, пожалуйста.
— Давай, солнышко. Ты можешь сделать лучше.
Дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда он полностью отстраняется, а затем мучительно медленно погружается обратно внутрь.
— Пожалуйста, — хнычу я, когда его большой палец обводит мой клитор. — Трахни меня, Гаррет. Я не хочу быть в состоянии стоять, когда ты закончишь со мной.
Его бедра неподвижны, удерживая меня на месте, и я чувствую его улыбку на своей шее, прежде чем он вырывается и толкает себя вперед одним мощным ударом, который заставляет меня вскрикнуть, прижимаясь к зеркалу. Он запускает пальцы в мои волосы, туго натягивает их, удерживая мой взгляд на своем отражении, пока он вонзается в меня со свирепостью, которую приберегает только для меня, только для спальни.
Он стаскивает меня с себя и кружит, поднимая вверх, обхватывая моими ногами свою талию. Мои ногти впиваются в его плечи, когда он прижимает меня к зеркалу и трахает, и каждый дюйм моего тела дрожит, когда давление в животе нарастает.
Мои стенки сжимаются вокруг него, затягивая его глубже, по мере того как его толчки учащаются. Его сине-зеленые глаза смотрят на меня сверху вниз, сияя такой любовью, таким удовлетворением, и я завладеваю его ртом, заставляя его проглотить собственное имя, когда я кончаю, сжимая его член.
— Моя, — шепчет Гаррет.
Он опускается на землю, притягивая меня к себе между ног, прижимая к себе, пока я смотрю, как отражение его губ усеивает мою челюсть, шею, плечо.
— Моя, — шепчет он при каждом поцелуе.
— Твоя что?
Его улыбка такая нежная, когда он смотрит на меня в зеркало, красивая и особенная, как будто это все для меня. Его нос касается моей челюсти, пока я не поворачиваю к нему свое лицо, и он прижимается своими губами к моим.
— Мой лучший друг, мое солнышко и все мое сердце.
Взрываются фейерверки, и мое сердце улетает, когда я погружаюсь в любовь, о которой всегда мечтал, в любовь, которой жаждал. Я и представить себе не могла, что это будет так, настолько целостно, настолько завершенно, что мои плечи расправляются, я становлюсь немного выше.
Возможно, раньше я была уверенной в себе, смелой и знающей себя, но чем больше я оглядываюсь назад, тем больше это похоже на игру. Никто не тратил время на то, чтобы узнать меня получше, поэтому я воздвигла стены, чтобы никого не впускать, чтобы избежать душевной боли.
В конце концов, все, что я сделала, это потеряла частичку себя. Я поместила себя в коробку и спрятала свои самые уязвимые части, те части, которые я слишком боялась показывать, те части, которые делали меня именно той, кто я есть, потому что я боялась, что люди не будут любить меня такой, какая я есть.
Но, может быть, чего я на самом деле боялась, так это того, что кто-нибудь полюбит меня такой, какая я есть. Что они увидят меня всю, с острыми, зазубренными краями и мягкими, потертыми, и все равно выберут меня.
Именно это и делает Гаррет.
Он видит меня целиком и выбирает изо дня в день.
Он говорит, что я его солнышко, но я думаю, что он мой.
Я сияю намного ярче с этим человеком, зажигающим мое небо.
ЭПИЛОГУПС
Июль
— Кому, черт возьми, это пришло в голову?
Мой взгляд скользит к моей девушке. На ней крошечные шорты из спандекса цвета клюквы, демонстрирующие ее длинные золотистые ноги. Спортивный бюстгальтер в тон прикрывает ее великолепную грудь, идеальные сиськи подпрыгивают при каждом шаге, который она делает рядом со мной, поддерживая мой темп. Мягкие изгибы ее туловища изгибаются при движении, блестя от пота, и я мысленно каталогизирую наше окружение, пытаясь найти переулок в непосредственной близости.
У меня возникает непреодолимое желание сдернуть с нее шорты и проникнуть в нее, пока она прижата к кирпичной стене, прикрыть ей рот ладонью, чтобы никто не услышал, когда она выкрикнет мое имя.
Но в центре Ванкувера утро пятницы. Во внутренних двориках полно людей, наслаждающихся завтраком под ранним июльским солнцем, туристы на велосипедах, приехавшие посмотреть все, что может предложить город. Похотливая парочка, трахающаяся в переулке, скорее всего, не та достопримечательность, которую они ищут.
— Это была твоя идея, — напоминаю я Дженни. — Давай совершим последнюю пробежку по нашему району, — передразниваю я, а затем взвизгиваю, когда она наносит удар кулаком по моему плечу. — Эй! Агрессивным руки связывают.
— Я прекрасно понимаю, Гаррет. — Она поворачивается в мою сторону и надувает губы, и я знаю, что сейчас будет. — Выпьем напоследок кофе со льдом в нашем местном «Старбаксе»?
Она делала это последние две недели как предлог, чтобы получить все, что захочет. Последний рожок мороженого, последняя поездка во дворец Удупи, последняя прогулка по парку Стэнли. Она делает надутое лицо, нижняя губа сильно выпячена, кулаки сжаты под подбородком, и через пять минут мы едем на лифте вниз, чтобы поехать туда, куда она захочет.
Я замедляю шаг и притягиваю Дженни к себе, чтобы у нее перехватило дыхание.
— Ты же знаешь, что мы всего в двадцати минутах езды от Северного Ванкувера, а не покидаем страну, верно?
Ее язык скользит по моему, медленными движениями, когда она погружается в меня, зарываясь руками в волосы у меня на затылке.
— Еще одно последнее фраппучино с карамелью, — шепчет она мне в губы.
Я хлопаю ладонью по ее заднице, совершенно не заботясь о том, что мы на публике, что я слышал, как мое имя прошептали по крайней мере три раза за последние пять минут, и имя Дженни тоже. Все сошли с ума, когда я впервые подошел к Дженни после выхода из раздевалки и поцеловал ее на глазах у толпы репортеров и ее брата.
Честно говоря, мы только что выиграли первый раунд плей-офф. Я заслужил поцеловать ее. То же самое было, когда мы проиграли в третьем раунде, когда все, чего я хотел, это положить голову ей на плечо и обнять ее.
Честно говоря, я был рад начать лето с Дженни. Картер был счастлив быть дома со своей женой и дочерью.
Мы с Дженни прогуливаемся по улице с нашими замороженными напитками, переплетя пальцы, и я улыбаюсь, когда она счастливо мурлычет, вертя в руках свою соломинку. Я так чертовски счастлив, что ее коробка с фаллоимитаторами взорвалась у меня перед носом. Если бы не все то сексуальное напряжение, которое это вызвало, мое прозвище для нее все еще могло бы быть не чем иным, как иронией, вместо того, чтобы быть таким совершенно искренним.
Если бы Дженни была цветной, у нее был бы самый яркий оттенок желтого. Она буквально солнечный свет в человеческом обличье. Меня не волнует, говорил ли я это тысячу раз; я собираюсь повторять это всю оставшуюся жизнь.
Я тяну ее за руку, когда она пытается повернуть голову вправо, вместо этого вытягивая ее прямо.
— Сюда.
— Но квартира…
— Я хочу тебе кое-что показать. — Я прижимаюсь губами к ее губам в ту секунду, когда она открывает рот, чтобы поспорить со мной, сказать, что нам нужно быть на нашем новом месте с переезжающим грузовиком через полтора часа. — Мы будем быстры. — Над недоверчивым выражением ее лица, которое напоминает мне, что я никогда не бываю быстрым, я смеюсь. — Давай, Дженни. Сделай мне приятное.
